Комедия в четырёх действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Загряжский Александр Михайлович, симбирский губернатор, 40 лет.

Марья Андреевна, его жена, 36 лет.

Лиза, ее дочь, 16 лет.

Гончаров Иван Александрович, «подставной» секретарь, 23 года.

Стогов Эразм Иванович, жандармский штаб-офицер.

Бенардаки Дмитрий Егорович, откупщик.

Баратаев Михаил Петрович, предводитель благородного собрания.

Оленька, его дочь, 25 лет.

Дадьян Жорж, ее жених.

Иван Васильевич, губернский секретарь.

Мими, одалиска губернатора, 27 лет.

Степан, оранжерейный мужик.

Сироткин, жандармский унтер-офицер.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната для гостей, два дивана возле стен, в центре небольшой стол, стулья. Дверь распахнута, через неё видна часть танцевального зала, где танцует одинокая пара.

Ольга. Ты что-то скучна, Лиза? Перестань грустить, от этого на твоём милом и нежном личике появятся морщинки.

Лиза. Ах, Оля, я так ждала этот вечер! Упрашивала папеньку, а он всё твердил, что нельзя, Великий пост, как на это посмотрит архиепископ Анатолий. Спасибо, мама встала на мою сторону.

Ольга. У тебя новое платье? Какое милое! Из Петербурга? Вы ведь все одеваетесь у тамошних портных.

Лиза. Правда, хорошо смотрится?

Ольга. Прекрасно! Наверно, дорогое?

Лиза. Не знаю.

Ольга. Конечно, дорогое. В столицах, говорят, всё дороже против нашего в пять, а то и в десять раз.

Лиза. Я рада, что платье тебе понравилось. Но оно не из Петербурга.

Ольга. Откуда же? Из Москвы?

Лиза. А вот и не угадаешь!

Ольга (неуверенно). Ужели из Парижа?

Лиза (сквозь смех). С Большой Саратовской.

Ольга. Не может такого быть, но я тебе, Лизонька, верю. И ты, знаешь, наш разговор кстати: мне скоро предстоит пошить много одежды.

Лиза. Значит, это правда?

Ольга. Что, правда? Разве желание пошить себе одежду должно представлять собой загадку, которую тебе хочется разгадать?

Лиза. Ужасно хочется, например, узнать, а будет ли у тебя заказ на свадебное платье?

Ольга. Прошу, Лиза, об этом никому ни слова. Но это правда: князь сделал мне официальное предложение.

Лиза (порывисто обнимает Ольгу). Я так за тебя рада! Когда же свадьба?

Ольга. Пока ещё не решено. Надо уладить много чего, например, с тем же свадебным платьем. Ты знаешь, у кого шили твоё?

Лиза. Её зовут Мими. Она очень обходительна, на примерке ни разу не уколола меня булавкой.

Ольга. Она из наших или француженка?

Лиза. Мими из Москвы, выучилась там шитью у какого-то иностранца. Но мама говорит, что в Симбирске вряд ли оценят её талант. Скажи, Оленька, ты счастлива?

Ольга. Князь очень мил, порядочен и клянётся в безумной любви. Но ты же знаешь, что у меня четыре сестры, и все младше меня.

Лиза. Разве это имеет какое-то отношением к твоей свадьбе?

Ольга. Самое непосредственное. Таковы предрассудки, но в нашей семье они очень сильны, и диктуют старшей дочери выходить замуж за первого, кто к ней посватается, чтобы сделать сестёр свободными в выборе сердечных предпочтений.

Слышатся звуки танцевальной музыки, исполняемой на фортепьяно.

Лиза. Я сегодня расстроена тем, что у меня нет партнера для танцев.

Ольга. Есть же Миша Лопарёв. Он определённо от тебя без ума, и сегодня не спускает с тебя глаз.

Лиза (капризно). Я вовсе не хочу, чтобы он на меня таращился, я хочу танцевать. А Миша – толстый и неуклюжий. В прошлый вечер он так пребольно наступил мне на ногу, что я даже заплакала.

Ольга. Надо было взять офицеров из батальона. Там есть очень ловкие танцоры.

Лиза. Папа сказал, что батальонные офицеры в отпусках, а те, что на месте, старики или увечные.

Ольга. А кто это на рождественском балу у графа Бестужева танцевал с тобой мазурку? Я его хорошо запомнила. Видный молодой человек, и одет превосходно. Или он был приезжий?

Лиза. Вовсе нет. Ты говоришь про Ивана Александровича Гончарова. Он закончил Московский университет и сейчас служит у папа, как он сам говорит, подставным секретарём.

Ольга (удивлённо). Подставным секретарём?

Лиза. Это он так сам себя называет, конечно, в шутку.

Ольга. Чем же он занимается?

Лиза. А ты не знаешь, чем занимаются чиновники?

Ольга. Откуда мне знать, я ведь ни в одном присутствии не бывала, а у тебя они под боком, во дворце.

Лиза. Иван Александрович, как и все, пишет бумаги. Но больше находится на нашей половине. Я с ним много разговариваю по-французски, он превосходно знает этот язык, да и английский тоже. Папа ему в этом завидует: из-за войны с французами ему не довелось серьёзно учиться.

Ольга. Я удивлена не знанием языков Гончаровым, а то, что он обрёк себя на университетскую муку. Он, наверно, беден?

Лиза. Мне это неизвестно. Но мама как-то обмолвилась, что он из здешних купцов.

Ольга. Тебя это не огорчило?

Лиза. Почему я должна огорчаться?

Ольга. Господин Гончаров не принадлежит к нашему кругу. Дворянину нет нужды учиться в университете, он принадлежит к благородному сословию по праву рождения. А твоему подставному секретарю университет даёт возможность получить классный чин и потомственное дворянство. Но даже и в этом случае ему рядом с нами не стоять.

Лиза. Мне нет дела до его родословной, но танцует он хорошо, почти так же хорошо, как Пушкин.

Ольга (недоверчиво). Ты имеешь в виду знаменитого поэта?

Лиза. Конечно, его. А ты что не знаешь о его приезде в Симбирск полтора года назад?

Ольга. Я прочитала его стихи совсем недавно.

Лиза. И что же ты прочла?

Ольга. «Евгения Онегина», мне его подарил на день ангела Жорж.

Лиза. Пушкин заезжал в Симбирск всего на два дня. В тот год мне было обещано, что зимой я буду посещать балы и танцевальные вечера. Три раза в неделю во дворец приходил скрипач, и мы с Катюшей Габленц разучивали то, что больше всего нам нравилось – вальс. И вот как-то в залу вошёл кучерявый, невысокого роста господин и, улыбаясь, стал за нами наблюдать. Мы, конечно, смутились, а Пушкин (это был он) сказал: «Я хочу исправить свою неловкость. Вторжением я помешал занятиям. Не желаете ли, милые барышни, станцевать со мной?» Я решилась первой. Пушкин вынул из кармана пистолет, положил на подоконник, обнял меня за талию, и я впервые почувствовала, что всё у меня получается: и шаги, и кружение по залу… Затем он станцевал несколько кругов с Катюшей, а потом я увидела его за обедом.

В начале монолога начинает звучать музыка.

Входят Загряжская и князь Дадьян.

Загряжская. Я же говорила, князь, что наши девочки уединились пошептаться о своих маленьких тайнах. Они давно не виделись; а вас, по праву хозяйки и первой дамы губернии, я хочу упрекнуть, что вы редко бываете во дворце, где вас всегда рады видеть.

Дадьян (кобенясь). Вы разве не знаете, сударыня, что на мне лежит тень опалы, мне запрещён доступ в Петербург, и как бы моё присутствие не отразилось пагубным образом и на вас и на господине Загряжском.

Загряжская. Я и до этого признания находила в вашем облике, князь, байроническое, а сейчас уверена, что вы пострадали из-за своего щепетильного отношения к вопросам чести.

Дадьян (кобенясь). Вы угадали, мадам. Я совершенно случайно стал свидетелем неучтивого отношения к совершенно незнакомой мне особе и потребовал от негодяя принести извинения. В ответ я услышал смех, и в тот же миг оскорбитель получил пощёчину. Затем последовала дуэль на шпагах. Я признаю в поединке только холодное оружие. Моему противнику, разумеется, потребовался лекарь, а я очутился в Симбирске, о чём совершенно не жалею.

Во время монолога Загряжский стоит в дверях комнаты, затем незаметно уходит.

Загряжская. Не скрою, князь, что, хотя о вашей с Оленькой Баратаевой помолвке официально не объявлено, молва об этом уже гуляет по Симбирску.

Дадьян(берёт Ольгу за руку). С сегодняшнего дня это уже не молва, а состоявшееся событие.

Лиза. Между Оленькой и Жоржем всё решено. Но ты мне обещала назначить партнёра. Танцы уже начались, а у меня никого нет.

Дадьян. Странно, что такая прекрасная барышня не имеет танцевального партнёра. Я прошёлся по дворцу и раскланялся с двумя неженатыми кавалерами.

Лиза. И кого вы встретили, Жорж?

Дадьян. Первый – жандармский штаб-офицер Стогов, второй – откупщик Бенардаки.

Ольга. Жандарм, кажется, вальсирует, но больше сидит со старухами и играет в карты. А Бенардаки я на балах не видела.

В комнату шумно вошёл унтер-офицер Сироткин и приложил руку к лакированному козырьку металлической каски.

Сироткин. Ваше превосходительство, господин Гончаров приглашён во дворец в лучшем виде!

Загряжская. Ступай, не заслоняй нам Ивана Александровича!

Жандарм уходит, в комнате показывается Гончаров.

Вы меня удивляете, молодой человек: неделю глаз не кажите, а теперь нас вынудили направлять за вами жандарма.

Гончаров. Разве Иван Васильевич не доложил, что я приболел?

Загряжская. Но сейчас, надеюсь, вы здоровы?

Гончаров. Кажется, здоров.

Пианист начинает играть вальс.

Дадьян (щёлкает каблуками). Прошу нас извинить.

Ольга и князь спешат на звуки музыки.

Загряжская. А вы что не поторапливаетесь?

Гончаров. Жандарм был так настойчив в приглашении, что я должен успокоиться и прийти в себя.

Лиза. Иван Александрович скоро придёт в залу.

Гончаров. Конечно, приду.

Лиза и Загряжская уходят.

Гончаров. Кажется, губернаторша решила, что я её собственность. Прошло всего несколько месяцев, как я попал во дворец. И этого оказалось вполне достаточно, чтобы она зачислила меня в свои слуги. «Этот господин очень представителен», – вслух заметила она, когда Загряжский меня ей представил. «Она бесцеремонная особа», – помнится, подумал я, но всё-таки остался, и теперь я «подставной» секретарь, подставной танцор и развлекатель Лизоньки Загряжской. Но, сказать честно, мне нравится моя подставная роль: сколько вокруг разных физиономий – простодушных, просительных, угодливых, тупых, льстивых, свирепых, радостных, – только успевай замечать и пополнять запас своей памяти.

Входит Иван Васильевич.

Иван Васильевич. Рад вас видеть, Иван Александрович, здоровым! Но вы, кажется, невеселы, а зря: в ваши годы только и радоваться жизни. Слышите, как шаркают и топают? Я тоже в своё время был неутомимый танцор. Губернаторша Умянцева Софья Карловна меня, помнится, тоже привлекала на танцевальные вечера, партнёром для своих дочерей, когда я определился в губернаторскую канцелярию письмоводителем.

Гончаров. Когда же это было?

Иван Васильевич (задумывается). Почти двадцать лет минуло, как я в сих стенах пребываю, много с той поры воды по Волге утекло. Вы вот университет закончили, языки знаете, вам, вижу, крепко не по нраву, что губернаторша прислала за вами жандарма, я у меня таких претензий сроду не было.

Гончаров. Я на Марию Андреевну не в обиде, ведь она заботилась, чтобы её дочери было хорошо.

Иван Васильевич. Это очень умно с вашей стороны, что вы на Загряжских не обижаетесь. Они неплохие люди, хотя порой и не без странностей.

Гончаров. Что вы, Иван Васильевич, имеете в виду?

Иван Васильевич (задумывается). Взять хотя бы это… Вам губернатор говорил, что не берёт взяток?

Гончаров. Он очень откровенный человек, с одной стороны это похвально, но с другой – слышать о том, что губернатор не берёт взяток, от него самого, не очень-то удобно для собеседника.

Иван Васильевич. Он большой оригинал. Но взяток действительно не берёт.

Гончаров. Как же он живёт без долгов? Жалованье у него

скромное, имения нет, а между тем все купцы им довольны: он, говорят, первый губернатор, который за всё, что берёт, платит сполна. Как же ему удаётся обходиться одним жалованием?

Иван Васильевич. Для этого нужно быть счастливым человеком. Вот за этим столом Александру Михайловичу неизменно улыбается планида.

Гончаров (заинтересованно). Любопытно, весьма любопытно, но пока непонятно.

Иван Васильевич. Вы знакомы с господином Бенардаки?

Гончаров. Стало быть, откупщик имеет прямое отношение к губернаторской планиде. Но как же тогда уверения Загряжского, что он враг взятки?

Иван Васильевич. Я свидетельствую, что он говорит правду!

Гончаров. Я сдаюсь и готов признаться, что ничего не понимаю.

Иван Васильевич достаёт колоду карт.

Иван Васильевич. Губернатор и откупщик иногда приватно играют между собой в карты. И Бенардаки всегда не везёт.

Гончаров. Зачем же откупщик не бросит играть, если всегда проигрывает?

Иван Васильевич (похлопывая собеседника по коленке). А вы не так просты, Иван Александрович, как прикидываетесь. Совсем не просты…

В комнату забегает Лиза.

Лиза. Иван Александрович. Я вас жду, а вы всё не идёте!

Иван Васильевич. Это я виноват, Елизавета Александровна, задержал его своей болтовней.

Гончаров. Я буду стараться, Лизонька, загладить принесённые вам огорчения.

Лиза. Давайте вашу руку.

Уходят в зал.

Иван Васильевич. Университетской выделки молодашка, языки иноземные знает, но наш подьяческий, вряд ли осилит. Мы в первозданной чистоте живём: ты – мне, я – тебе, а нашему Ивану Александровичу это явно претит. Ясное дело мечтает о столице, там, по его размышлению, в Петербурге, сама правда обитает, а мы тут, в Симбирске, увязли в глупости и взятках. Всё так, но по-другому мы жить не умеем.

Входит Загряжский.

Загряжский. Вы со всем распорядились, Иван Васильевич?.. А где цветы? Возьмите из моего кабинета, они свежие. И оторвите Бенардаки от стула, к которому он, кажется, прикипел, разглядывая танцоров.

Иван Васильевич. Слушаюсь, ваше превосходительство.

Иван Васильевич удаляется. Загряжский, оглядываясь, отходит в сторону от двери, вынимает из кармана записку и, подслеповато щурясь, подносит к глазам.

Загряжский. Наша овечка что-то проблеяла. Ага… Моя судьба решена, я помолвлена с князем Д. Ох уж эти мне инкогнито! Прошу вас вернуть мои записки обратно. В субботу подходите к ограде, я буду ждать с другой стороны. Уповаю на вашу порядочность…

Входит Бенардаки.

Загряжский. Меня уведомили, Дмитрий Егорович, что

вы имеете сообщить мне нечто важное, а сами увлеклись кружением и порханием молодых людей.

Бенардаки. На молодых всегда приятно смотреть.

Загряжский. И как вам приглянулась Оленька Баратаева?

Бенардаки. И она, и князь – прекрасная пара.

Загряжский. Оленька – прелесть, а князь… Впрочем, у Баратаева ещё есть четыре дочери, вас это не интересует?

Бенардаки. Конечно, интересует, но у меня сейчас другая забота: надо на баржах сплавить хлеб в Астрахань, но ещё не снят карантин, хотя холера так и не случилась и вряд ли случится.

Загряжский. Охотно вам верю, однако этого дела я не решу. Вы же знаете, Дмитрий Егорович, что я враг взятки.

Бенардаки. Мне это прекрасно известно, но нельзя же выглядеть белой вороной. Вице-губернатор получает от меня десять тысяч в год, прокурор – пять тысяч, председатель судебной палаты – пять тысяч, ещё шесть лиц – от трёх до тысячи рублей.

Загряжский. Этого я от вас не слышал.

Бенардаки. Я вам не взятку предлагаю, а восстановление попранной справедливости. Правительство губернаторам явно не доплачивает, а им приходится много денег тратить на поддержание своего официального статуса: балы, обеды, выезды…

Загряжский. И какое содержание вы считаете приемлемым для начальника губернии?

Бенардаки. Не менее трёх тысяч рублей в месяц, всего тридцать шесть тысяч в год. Правительство вам платит одиннадцать тысяч. Стало быть, вы должны от меня брать двадцать пять тысяч. По моему разумению, этих денег для жизни в провинции должно хватать.

Загряжский. Я не первый год слышу об этом, когда начинается сплав по Волге. Имейте дело с вице-губернатором, а меня не искушайте.

Бенардаки. Но мне удобнее иметь дело с вами как первым лицом губернии.

Загряжский. Вы печётесь о своём удобстве, но мне дорого своё, поэтому претензий между нами быть не должно.

Бенардаки. Помилуй бог! Более способного администратора, чем вы, мне не приходилось знать. Но я опять повторяю: правительство губернаторов недооценивает.

Загряжский. А я ведь знаю, Дмитрий Егорович, о чём вы сейчас думаете.

Бенардаки. О чём же, ваше превосходительство?

Загряжский. Вы думаете, что я ни за что не скажу что-нибудь против правительства, но я скажу правду. А она состоит в том, и в этом я с вами согласен, что правительство губернаторов недооценивает, хотя вся вертикаль власти держится только на них. Из столицы Россия видится министрам как огромная скатерть-самобранка, где появляются сами собой: продукты питания, изделия промышленности, толпы рекрутов, Суворовы и Кутузовы… А ведь всё это разнообразие заводится не от сырости, а от попечения управителей губерний. Разве не так?

Бенардаки. Согласен с вами, ваше превосходительство, как говорится, и душой, и телом.

Загряжский. Приятно иметь слушателем умного человека. Так вот, сейчас начальники губерний утеснены правительством в своих начинаниях, любой шаг нужно согласовывать с Петербургом, средств нет, министр финансов, ваш приятель, граф Канкрин – отъявленный скупердяй, деньги отпускает для губернской канцелярии только на бумагу, перья и чернила. У меня есть прорывной проект, который сулит колоссальные выгоды, но я боюсь о нём даже заикнуться, чтобы не получить прозвище прожектёра.

Бенардаки. Как! У вас грандиозный замысел, а вы о нём помалкиваете? На вас так не похоже.

Загряжский. Успокойтесь, Дмитрий Егорович. Меня открытие осенило, когда я увидел новое платье Лизоньки. Оно ведь шёлковое, подумал я, и вспомнил, что ещё Петр Великий, будучи в Симбирске проездом, велел там, где сейчас Южный выгон, насадить тутовые деревья и устроить шелкопрядную мануфактуру.

Бенардаки. Замысел смелый, однако, нужен большой первоначальный капитал, а виды на прибыль туманны.

Загряжский. Погоня за выгодой – для меня не главное в жизни. Другая самая заветная моя мечта – завести в Симбирске воздухоплаванье. Надо будет этим летом построить воздушный шар и катать на нём всех желающих. Дворян, купцов, обывателей – за деньги, попов и монахов – бесплатно.

Бенардаки. А им за что такие привилегии?

Загряжский. Для них небеса как бы свои владения, и деньги брать с них не резон. А я готов сам первым опробовать воздушный шар, и думаю, многие в Симбирске этому обрадуются: меня здесь не любят, те же Аржевитинов и Тургенев будут без ума от радости, если я сверну себе шею. А вы как оцениваете мой проект?

Бенардаки. Я самый горячий сторонник прогресса, и готов пожертвовать всю сумму, которая нужна для постройки воздушного шара, хоть сейчас.

Загряжский. Опять вы за своё. Не мытьём, так катаньем, пытаетесь всучить мне взятку. А я беру деньги только честным образом.

Бенардаки. Что вы имеете в виду, ваше превосходительство?

Загряжский. От выигрыша я бы не отвернулся.

Бенардаки. За чем же дело стало? Вот стол, два стула, а у Ивана Васильевича, который трётся возле дверей, наверняка есть в кармане колода карт. За одним он присмотрит за штаб-офицером, чтобы он не оконфузил нас своим внезапным появлением.

Загряжский. Иван Васильевич!

Губернский секретарь входит и кладёт колоду на стол перед игроками, которые уже переместились с дивана на стулья.

Загряжский. Что наш жандарм?

Иван Васильевич. Читает в библиотеке «Морской сборник».

Загряжский. Присматривай за ним.

Иван Васильевич. Слушаюсь, ваше превосходительство.

Выходит из комнаты.

Загряжский. Препятствуя азартным играм, правительство вроде бы заботится об укреплении нравственности, на деле же плодит нарушителей закона, каковым вы и стали, Дмитрий Егорович, взяв в руки карты.

Бенардаки. Мы не будем вести запись, и всё расчёты станем держать в уме, деньги тоже не покажем. Согласны?

Загряжский. Будь по-вашему. Фараон – игра быстрая, и будем надеяться, что Стогов не закончит листать книгу, когда мы уже отыграем.

Начинается игра, звучат картёжные термины. Оба игрока заметно изображают азарт, в комнату несколько раз заглядывает встревоженный Иван Васильевич и прикрывает дверь.

Загряжский. Я выиграл восемь тысяч.

Бенардаки. Ваше превосходительство, давайте продолжим до пятнадцати тысяч, а то я с половодьем уеду в Астрахань. А осенью ещё сыграем на десять тысяч рублей.

Загряжский. Будь по-вашему. Сдавайте.

Продолжают играть.

Загряжский. Баста! Ровно пятнадцать тысяч. Или у вас другой счёт?

Бенардаки. Обижаете, ваше превосходительство. Извольте сейчас получить свой выигрыш?

Загряжский. Не стоит размахивать ассигнациями, штаб-офицер вот-вот явится. Отдадите свой проигрыш чуть позже.

В дверь просовывается губернский секретарь.

Иван Васильевич. Эразм Иванович!

Загряжский ловко сметает карты в колоду, кидает её Бенардаки, и она исчезает у него в кармане. Оба устраиваются на диване и, непринуждённо улыбаясь, поглядывают друг на друга.

Стогов. Прошу меня извинить, господа, что помешал вашей беседе.

Загряжский. А мы уже очень мило побеседовали и остались друг другом довольны. Вы с этим согласны, Дмитрий Егорович?

Бенардаки. Очень даже согласен. После беседы с вами мне стало гораздо легче. У вас, ваше превосходительство, есть удивительная способность облегчать людские состояния.

Стогов (удивлённо) Вы сказали, состояния?

Бенардаки. Я имел в виду настроение. Мне, к примеру, рядом с Александром Михайловичем всегда легко и радостно. А вы, Эразм Иванович, разве считаете откупщиков унылыми людьми?

Стогов. Помилуйте, у меня и в мыслях этого не было. Я был положительно наслышан о вас ещё в Петербурге от барона Шиллинга, изобретателя электромагнитного телеграфа. Он состоит в дружеских отношениях с денежным кошельком императора графом Канкрином, которому вы очень понравились.

Бенардаки. Я имел аудиенцию у министра финансов, и он мне поручил сделать для правительства больше закупки зерна. Если я чем и очаровал графа, так только тем, что согласился поставить зерно в казну по гораздо меньшей цене, чем другие.

Загряжский. С тех пор, как он стал у нас откупщиком, у наших помещиков появилась возможность продавать хлеб по настоящей цене.

Стогов. Да вы, оказывается, благотворитель. В других губерниях об откупщиках повсеместно дурное мнение. А мне весь год, как я здесь штаб-офицер, со всех сторон твердят о том, какой вы прекрасный человек.

Загряжский (весело). А он и есть прекрасный человек. Единственный на всё Среднее Поволжье.

Стогов. Вот и губернатор в этом уверен. Я смущён своей недогадливостью, поэтому, господа, прошу мне всё объяснить.

Загряжский. Вы точно не знаете, что такое быть прекрасным человеком?

Стогов. В вашем понимании – нет.

Загряжский. Дмитрий Егорович, потрудитесь образовать нашего милейшего штаб-офицера. Без знания основных терминов симбирской действительности, он рискует постоянно оказываться в затруднительном положении. Скажите ему всё, что знаете, о взятках.

Бенардаки (смущённо). Эразм Иванович, вы не против, чтобы я стал вашим наставником?

Стогов. Конечно, нет! Я вас слушаю.

Бенардаки. Объявляю вам, господин штаб-офицер, как на духу, что о взятках мне ничего не известно. Взятки предполагают выгоду, а я выгоду имею от торговых оборотов, но не от чиновников.

Стогов. Стало быть, вы даёте чиновникам известные суммы по собственной прихоти?

Бенардаки. Я отвечу на ваш вопрос позже. А теперь скажите: вы согласны, что правительство чиновникам не доплачивает, взять хотя бы вас?

Стогов. О себе умолчу, но у многих оклады действительно недостаточны.

Бенардаки (воодушевлённо). Недостаток денег для достойного проживания портит нрав любого чиновника, кем бы он ни был. Нагло врут, что взяточничеству подвержены только русские. Не доплати немцу, и он станет злее нашего приказного крючкотвора. И тут мы должны согласиться с тем, что недостаток денег портит характер любому человеку, будь он святее римского папы. Нервный чиновник помеха всяким делам, его и на кривой козе не объедешь. Однако, его очень легко привести в добродушное настроение, пожаловав известную сумму. Насытившись, он не только вас удовлетворит, но и на людей бедных и недостаточных будет взирать снисходительно, и разрешит их дела по закону, то есть милостиво.

Стогов (удивлённо). По вашим словам выходит, что взятка не разлагает общество, но даже его укрепляет в нравственном отношении?

Бенардаки. Взяток не существует, их выдумало, чтобы запугивать общество чиновниками и экономить на бюджете, правительство. Я имею возможность оказывать финансовую поддержку тем, кому оно не доплачивает. Вот вам и ответ на ваш вопрос, даю ли я взятки. Сказать по-другому, я благоволю добрым людям.

Стогов (подозрительно). А это ещё кто такие?

Загряжский. Кажется, Дмитрий Егорович, подошёл к тому, о чём я просил, к терминологии взяточничества.

Стогов. У вас, оказывается, своя табель о рангах. Так кто в вашем понимании добрый человек?

Бенардаки (веско). В любом деле имеется свой ранжир. Место человека определяет мнение о нём общества. Сказано, что по делам его узнаете… Так вот, в Симбирске человек добрый это тот, кто берёт большими кушами, но с разбором, то есть знает, с кого и сколько взять. Если он возьмёт, то обязательно сделает, а если не сделает, то деньги вернёт и подскажет, кому дать и сколько. Этим добрый человек приобретает друзей в тех, кому он нужен, потому что на него во всём можно положиться.

Стогов. Если этот хапун добрый человек, то кто же тогда дурной? Вы меня, право, заинтриговали. Я никак не предполагал встретить в вас столь тонкого знатока разных способов золочения чиновничьих ручек.

Бенардаки. Но среди чиновников тоже встречаются паршивые овцы, кто берёт со всякого, кто попадётся, который ничего не сделает, и не умеет сделать, но деньги не возвращает. Общество ими крайне недовольно, называет плохими людьми и радуется, когда они попадают в жернова судебной машины.

Стогов. Кроме добрых и плохих есть ли ещё неведомые мне взяточники? Например, куда вы относите себя? Или вы к мздоимству не причастны?

Бенардаки. Ни коим образом не причастен. Я оказываю воспомоществование, поэтому я прекрасный человек.

Загряжский. Истинная правда! Все именуют Дмитрия Егоровича прекрасным человеком.

Стогов. Так кто у вас прекрасный человек?

Бенардаки. Это здесь тот, кто даёт деньги сам и сверх того поит от пуза шампанским. Это ваш покорный слуга. Делать приятное

людям для меня первейшее удовольствие.

Стогов. Более или менее здешняя табель о взяточнических рангах мне понятна, но куда отнести меня? Или его превосходительство?

Бенардаки. Вы живёте по секретной инструкции Корпуса жандармов, начертанной по повелению его величества, и находитесь в исключительном положении, а его превосходительство, если ему будет угодно, сам имеет на этот счёт своё очень даже проницательное суждение.

Загряжский. Прежде всего, надо признать, что общество взятками не возмущено. До своего появления в Симбирске я полагал, что благородное сословие считает их недостойным делом. И что же мне открылось? Мой предместник Жмакин был прожжённым мошенником, но дворяне в нём души не чаяли. И это не враки. Прошлым летом на свадьбе у графа Бестужева собрались до двухсот дворян, и разговор зашёл о Жмакине. И все двести, как в английском парламенте, проголосовали, что лучшего губернатора, чем Жмакин, они в России не знают.

Стогов. К несчастью, других дворян, Александр Михайлович, у нас нет. Но есть и достойные люди. Например, вы к взяткам равнодушны, в чём причина?

Загряжский. Всё просто: я ленив. Взятку за так не дают, надо будет её отрабатывать, то есть причинять себе беспокойство. А что если взятка откроется? Тогда покоя и в гробу не сыскать. Надо будет врать, самому давать взятку одному, другому, третьему. Наш приказной народец сплошь цепкий: прихватят на уду и не выпустят, пока не разденут догола и не выжмут досуха.

Стогов. Однако взятки вы не только не порицаете, но даже приветствуете?

Загряжский. Пусть моё мнение покажется вам странным, но объективно взятки способствуют прогрессу.

Стогов (удивлённо). Прогрессу? Я не ослышался?

Загряжский. Нисколько. Если что и делается в России, так только благодаря взяткам. Не будь их, наша административная машина давно бы окостенела. Взятки помогают бумагам двигаться бойчее, ускоряют принятие решений, многих людей делают счастливыми. А в счастье – смысл всякой жизни.

Стогов. Вы хотите казать, что правительство намеренно не борется со взятками?

Загряжский. Цель любого правительства делать всех довольными и счастливыми. Взятка с этим успешно справляется. Зачем же с ней бороться?

В дверях появляется губернский секретарь.

Иван Васильевич. Дежурный унтер-офицер дал знать, что подъехал предводитель князь Баратаев.

Загряжский. На дочку посмотреть явился, хотя она здесь не одна, а с женихом. Кстати, что о нём известно? Говорят, он буян?

Стогов. Числится за ним дуэльная история.

Загряжский. И с кем дуэль?

Стогов. Имени не помню, но дворянин хорошего рода, случайно задел князя в театре локтем. Его едва-едва доктора выходили. Словом, дьявольски опасный тип. Я сейчас видел, как он, танцуя, озирается по сторонам, будто находится не в губернаторском дворце, а в чеченском ауле.

Входит, раскланиваясь, Баратаев.

Баратаев. Вы не представляете, господа, как я счастлив, что не удержался и, проезжая мимо, решил сообщить вам, Александр Михайлович, о своей радости.

Загряжский. В чём же ваше счастье?

Баратаев. В графе Бестужеве. Он согласился воздеть на себя ярмо предводителя благородного собрания губернии.

Стогов. Вы уверены, что дворяне вас отпустят?

Баратаев. Честно говоря, я их боюсь. Не знаю, за что они меня так возлюбили, но я от их желания видеть меня предводителем почти разорился: балы, встречи, проводы, экипажи, пожертвования. За тем и заехал, ваше превосходительство, чтобы вы поддержали Бестужева, а меня пусть отпустят на все четыре стороны. Господа, я обессилел…

Танцевальные аккорды стихли. Из зала появляются Оленька Баратаева, князь Дадьян, Лиза.

Загряжский (оживлённо). А вот и очаровательная княжна

Ольга Михайловна, самое драгоценное украшение нашего танцевального вечера.

Дадьяна эти слова царапнули, и он всхрапнул, как конь.

Загряжский. Вы помните, княжна, что обещали мне мазурку?

Ольга (смущаясь). Я забыла предупредить Жоржа, как он…

Дадьян. Мазурка обещана мне.

Загряжский. Вот как! Тогда я беру своё приглашение обратно.

Лиза. Папа, там в зале скучает Соня Давыдова. Я тебя ей представлю.

Ольга, Дадьян, Лиза и Загряжский уходят. В комнату входит Гончаров, садится на диван, вынимает из кармана большой платок и начинает утирать вспотевшее лицо.

Стогов. Дворянские выборы – это событие для всей губернии. Я должен о них знать от первого лица благородного собрания. Может быть, Михаил Петрович, пройдём в библиотеку и побеседуем?

Баратаев (с готовностью). С большим удовольствием готов ответить на ваши вопросы.

Уходят. Бенардаки садится на диван рядом с Гончаровым.

Бенардаки. Наш предводитель смотрит на штаб-офицера, как кролик на удава. И всё потому, что крепко напуган. Ну, да вы об этом, Иван Александрович, и сами знаете от своего крёстного Трегубова.

Гончаров. Что я должен знать?

Бенардаки. Они же оба, Баратаев и ваш крёстный, были масонами.

Наклоняется и разглядывает перчатки на руках Гончарова.

Бенардаки. Что у вас за перчатки?

Гончаров. За мной явился жандарм звать во дворец. Чистых перчаток не было. Нашёл какие-то длинные и укоротил по локоть.

Бенардаки (посмеиваясь). Это масонские перчатки, в которых они берут свой магический инструментарий: молоток, циркуль и прочие причиндалы. Но вы не смущайтесь, масоны опять входят в моду, хотя Баратаев крепко пострадал: его увезли в Петербург и нес-колько месяцев держали в Петропавловской крепости в одной камере с Грибоедовым.

Гончаров. Мне доводилось читать его пьесу «Горе от ума».

Бенардаки. И как она вам показалась?

Гончаров. В ней много нового и свежего, чего так не достаёт в России.

Бенардаки. И вы, наверно, приехав в Симбирск, оглянулись по сторонам и сказали: «Ничего, кроме питейной конторы и собора не построено. Где же новое, молодое, свежее?»

Гончаров. Вы угадали, спросил у своего крёстного.

Бенардаки. И что же ответил старый моряк?

Гончаров. Он отшутился: «Свежее? Есть свежие стерляди, икра, осетрина, дичь… Всего этого – здесь вволю; ужо маменька твоя покормит тебя».

Бенардаки. Я вам по-хорошему завидую, Иван Александрович: у вас есть идеалы, вы ищите в нашей затхлой жизни дуновение свежего ветерка, но Симбирск хоть и стоит на семи ветрах, все они пролетают мимо. Вам нужно отсюда уезжать, пока вы не зачахли, в столицу, где есть писатели и литературные издания.

Гончаров (сконфуженно). Почему вы решили, что меня это интересует?

Бенардаки. Мне, Иван Александрович, ведома ваша сокровенная тайна, которую вы скрываете даже от своего любимого крёстного. Откровенность на откровенность. Мы с вами тайнами схожи: я не только откупщик, но и горячий сторонник русской словесности, хотя об этом никому не говорю. Мой приказчик, когда бывает в Москве, привозит всё, что там издаётся из альманахов. Теперь вы поняли, откуда мне известна ваша тайна?

Гончаров. Вы прочитали главы из Эжена Сю в моём переводе с французского в «Телескопе»?

Бенардаки. Именно там и прочитал. Так это ваше?

Гончаров. Был грех, перевёл. Но больше не стану, мешкотное это дело.

Бенардаки. И правильно. Пишите своё. Вот вы на губернатора во все глаза смотрите, видите в нём невесть что, а он – волокита и болтун. Его тень, Иван Васильевич, гораздо интереснее своего патрона, в нём такая бездна приказной пакости, что её сразу не охватить. Но он предсказуем, а Загряжский может выкинуть такое, что обычному человеку не привидится в самом дурном сне.

Гончаров. Пока у меня и в мыслях нет быть писателем. Я остался здесь на зиму потому, что соскучился за двенадцать лет учёбы по своим.

Бенардаки (усмешливо). Я грек, и зря вы передо мной пытаетесь хитрить.

Гончаров. Нет, правда: я захотел пожить как жил в детстве. Там я был счастлив. И сейчас почти так же счастлив.

Бенардаки. Опять чуть-чуть лукавите? Почему же «почти». Разве вам не нравится Елизавета Александровна, и не она ли навевает на вас счастье, которым вы со мной поделились.

Гончаров. Конечно, мне приятно на неё смотреть, как вот

на эти розы, что на столе, но я понимаю разницу в общественном положении между нами. Мой отец был купцом.

Бенардаки. Имея такое происхождение, вам обязательно надо заняться писательством. Сейчас у нас все, кроме Пушкина, скачут по верхам, а описать Россию можно, только имея купеческую рассудительность.

Гончаров. О том, что вы сказали сейчас, я имею весьма смутные представления. Конечно, я уеду в Петербург, а там будет видно.

Вбегает возбуждённая Лиза.

Лиза. Иван Александрович! Дмитрий Егорович! У нас опять не достаёт партнёров. Идёмте танцевать!

Занавес.