В конце прошлого года Ульяновск посетила автор вышедшей в 2015 году и уже завоевавшей немалую популярность книги “Зулейха открывает глаза” Гузель Яхина. В книге, отпечатанной на русском тиражом уже больше ста тысяч экземпляров и переведенной на два десятка языков, рассказывается история татарской крестьянки, семя которой была раскулачена в 1930-е годы и переселена в Сибирь. На фоне исторических событий разворачиваются непростая личная судьба самой женщины, ее любовь к русскому мужчине и отношения с сыном Юзуфом. На встрече с ульяновцами, прошедшей в областной научной библиотеке, писательница, отвечая на вопросы слушателей, рассказала о планах экранизации романа, о критике книги со стороны земляков, о том, как важно бывает писателю наступить на горло собственной песне, и о том, как вырваться из “круга Зулейхи”.

– Мы знаем, что вы пишете сценарии. Нет ли у вас плана написать сценарий по роману?

– На самом деле я просто окончила сценарный факультет Московской школы кино, и у меня есть диплом сценариста, чему я очень рада. Но я не работаю в профессии. Я просто воспользовалась полученными навыками, потому что история Зулейхи родилась как сценарий и позже развернулась в роман. Сценарное искусство очень помогло сконцентрировать историю, сделать ее достаточно плотной.

Что касается экранизации романа, то планы есть. Подписан договор с телеканалом “Россия”. Мы говорим о шести или восьми сериях. Пока я не видела сценария, его мне обещали показать. Предлагали самой написать, но я отказалась, потому что не могу больше в этой истории жить. Я с ней прожила почти три года, пока писала, и для меня это было бы слишком. Я очень надеюсь, что каналу хватит средств и творческой воли, чтобы реализовать этот сценарий и сделать из него кино.

Я всегда говорю, что хотела бы увидеть в главной роли Чулпан Хаматову. Я ее очень люблю. Она читала роман, и он ей понравился. Более того, мы с ней встречались в эфире “Эха Москвы” и беседовали о романе.

– Почему вы выбрали имя Зулейха? У татарского народа уже есть такая героиня – Зулейха из драмы Гаяз Исхаки.

– Это имя очень нагружено смыслами в татарском языке. Есть не только “Зулейха” Гаяз Исхаки, есть миф о Юсуфе и Зулейхе, поэма Кул Гали. Когда мне пришло это имя, я думала, что стоит поискать другое, так как понимала, что будут сравнивать, искать параллели.

Я честно просмотрела все татарские имена, которые смогла найти, имена арабского происхождения, имена тюркского проихсождения. Но ни одного другого имени, которое бы так же подходило, не нашла. Поэтому решила: пускай сравнивают – и оставила имя Зулейха.

Я не хотела как-то вступать в полемику с Исхаки, потому что это другая история. Но мне хотелось сохранить отсылку к легенде о Юсуфе и Зулейхе, потому что эта легенда является одной из сюжетообразующих в романе.

– Вашу книгу немало критикуют в Татарстане. За что?

– Книгу можно по-разному воспринимать. Кто-то ее воспринял как гимн татарской женщине, кто-то – как не очень приятное отношение к татарскому народу. Тут затронуты религиозные и национальные темы, и кому-то показалось, что это сделано неправильно. Критика была разная, но спасибо всем, кто высказался, потому что возникла дискуссия, благодаря которой интерес к книге вырос.

– Когда читаешь роман, думаешь, что автору 60-70 лет, он застал сталинские лагеря. Кто-то помогал вам писать или кто-то оставил рукописи, дневники, которые вы использовали?

– Я представляла судьбу бабушки. Бабушка моя 1923 года рождения, в 1930 году, в январе, когда началась актвиная кампания по раскулачиванию, ее семью сослали в Сибирь. Они ехали по очень извилистому маршруту, доехали до Алтая, побыли там, и потом их перебросили в Красноярский край. Там они провели 16 лет и только в 1946 году вернулись на родину.

Тема этой ссылки всегда была в семье. я знала, что бабушка жила в Сибири, она называла себя сибирской девчонкой. И когда я уже была взрослой и бабушка умерла, я поняла, что очень мало знаю о том, что там происходило. Какие-то вещи она рассказывала, но я мало записывала, их уже не восстановишь. К примеру, о том, как они намывали золото. Это была целая технология: составляли сито составляли с прокладками из войлока и бесконечно мыли песок, намывая золотые крупинки. Таких деталей было много, они с бабушкой ушли.

Когда я это поняла, захотелось как бы извиниться перед бабушкой и самой больше узнать. Я стала читать мемуары, прочитав мемуары – научную информацию. Поняла, что уже и хочется написать самой. Так родился роман.

– Интересна ваша писательская кухня. В романе есть эффект присутствия, использован сценарный подход, много значимых деталей много.

– Основной ключ – в сценарности. Я с детства мечтала быть сценаристом, я истории представляю глазами. Мне легче придумать образ и представить в кадре, чем написать диалог, развернуть какую-то мысль. Поэтому я пытаюсь все, что можно, сказать действием и образом.

Что касается деталей, если я не знаю в деталях все, что описываю, то писать не получается. Нужно много всего прочитать, чтобы быть свободным и написать всего одну сцену. Большая часть деталей остается за рамками, но если их не изучить, будет недостоверно. Где было можно, я изучала материалы, где нельзя – пыталась найти какие-то аналоги. Я не была в Сибири, но была на Урале. Вся сибирская часть написана по моим представления о тайге уральской и марийской.

– Нет ли у вас желания написать продолжение романа?

– Продолжения не будет, но я могу вкратце рассказать о судьбе Юзуфа. У меня в сценарии был большой кусок о том, как сложилась его судьба. В 2015 году Юзуф, которому исполнилось 85 лет, возвращается в места своего детства с внучкой, которую зовут Зулейха. Они едут по Ангаре, ищут место, где был поселок, кое-как находят. Юзуф оставляет внучку на берегу, а сам идет на тот утес. на котором его когда-то провожала мать. И встречает там свою мать, которая ждет его до сих пор. Такая мелодраматическая концовка. И последней фразой было: “Зулейха закрывает глаза”. Очень мне хотелось к этому подвести.

В кино сцена была очень драматичсекая, вышибала слезу. Но я ее написала в прозе и увидела, что это не очень хорошо, пахнет чересчур мелодрамой. Я решила в прозе последнюю главу убрать, оставила только историю Зулейхи-крестьянки. А судьбу Юзуфа проследила для себя и поставила точку. Я надеюсь, что она завершится, потому что невозможно жить все время одной Зулейхой, это со временем даже начинает мешать.

– Как вас саму изменила Зулейха?

– Я была в Красноярске не так давно. И там меня за один вечер три раза назвали Зулейхой.

На меня повлиял сам материал, который я изучала. Это очень большая боль, которая стала конкретной. Школьные знания были абстрактными, бабушкина история была личной. А когда я стала читать мемуары, эти вещи сложились. Так что чтение мемуаров было одним из самых сильных переживаний на момент написания.

После издания было здорово понимать, что книгу читает гораздо больше людей, чем я рассчитывала, потому что моя цель была просто текст написать, а максимум – издать не за свой счет. Мне хотелось, чтобы это было нормальное издательство, которое сделает на это ставку.

Все, что произошло позже, превосходило мои ожидания. Главным подарком было издательство, которое взялось за текст. Это редакция Елены Шубиной в АСТ. Я и не мечтала там издаться.

– Вы говорили, что книгу называют гимном татарской женщине, а нет ли желания гимн русской женщине написать? Или мы, может быть, все же одинаковые?

– Именно об этом и роман. Я не ставила тему национальности во главу угла. Наоборот, я хотела, чтобы национальная вещь переходила во многонациональную. Не о татарской женщине роман, а о женщине вообще. Не о русском мужчине, а о мужчине вообще. О любви женщины к своему врагу, об отношениях с сыном без привязки к каким-то национальностям. Главной мыслью, когда я ее пыталась софрмулировать, было то, что на грани жизни и смерти все эти различия уходят, остаются просто люди.

– Расскажите про ваши любимые книги.

– Сначала я назову сказки. Для меня это не просто кучсочек детства. Это важный кусок, который меня сформмировал. Я обожала сказки, родители даже волновались, что в 4 классе я все еще читаю сказки, не перехожу к серьезным книгам. они их прятали. Но я их читала, все-все: волшебные, народные, бытовые, разных народов, вплоть до народов Африки. Отдельно сказки Тукая, в том числе поэма “Шуралэ” – моя любимая вещь.

Второе – это мифы Древней Греции в изложении Куна. Это кладезь жизненных судеб, ситуаций, эмоций, основа всего по нашей литературе, как мне кажется. В подростковом возрасте – “Чучело” Железникова. Еще Хемингуэй. “Старик и море” – это образец авторского мастества, лаконичности, чувства меры. Он хотел написать огромный роман о жизни рыбацкого поселка, но оставил всего одну линию. Это умение наступить на горло своей песне и написать самое важное простыми словами и при этом рассказать так много – для меня это эталон. Назвала бы Набокова, все его вещи. “Гете” Фауста. Конечно, Пушкин, который во всех нас вошел с самого детства.

Если говорить о современной литературе, то я назову несколько имен тех, кому я доверяю, от кого жду новинок. Это Евгений Водолазкин, его роман “Лавр” для меня был просто откровением. Потом вышел “Авиатор”, не менее интересный и совсем другой, скоро будет новый роман. Людмила Улицкая, все ее вещи стоят на полке. Елена Чижова, ее “Время женщин”, мне кажется, шедевр.

Раз мы говорим о современной литиратуре, я могу поделиться самым интересным своим литературным опытом последних нескольких лет. Это роман Джонатана Литтелла “Благоволительницы”. Не могу о нем не сказать. Очень толстый роман, написан молодым автором. Это история от лица офицера СС. Первая часть – поход через Польшу, Украину до Сталинграда. Вторая часть – про то, как офицер занимается концлагерями, окончательным решением еврейского вопроса. Это очень сложная книга, экстремальное чтение, высокохудожественная вещь и при этом необычайно жесткая. Она для меня стала просто переворотной.

Она читается быстро. Если вы сможете прочитать первую главу, книга пойдет. Но есть люди, которые, начав, говорили “нет”, слишком тяжело для них. Это взгляд на Гитлера и на национал-социализм изнутри. Он говорит об этом не в черных тонах, а в этом черном он видит столько оттенков, что сложно представить, что это придумано. Как он это смог написать, реконструировать образ мысли офицера СС, которому, как это ни странно, начинаешь сопереживать? Когда читаешь, постоянно ставишь себя на место героя и начинаешь спрашивать, как бы я поступил в такой ситуации.

– Когда выходит хороший роман нового автора, сразу возникает вопрос: будут ли еще книги? Вы что-то вынашиваете новое?

– Мне бы очень не хотелось оставаться автором одного романа. Я работаю над второй вещью, и уже долго. Но когда начинаешь писать следующую вещь, кажется, что здорово пишешь, новое, а перечитывая, ты понимаешь, что пишешь ту же историю. Я несколько раз начинала историю и понимала, что это хождение по кругу Зулейхи. Сейчас я пишу другую. Она про то же самое время – 1917-1957 годы, которые я считаю самыми интересными в истории России. Посмотрим, получится ли, я надеюсь, что история состоится. Я работаю – это все, что я пока могу сказать.

Лидия Пехтерева