Лев Захарьин.

«Что было, то было…»

(Главы из документальной повести)

БОЛЬ НЕ ПРОХОДИТ…

В 1966 году в нашей стране побывал экономический советник правительства Франции Алекс Москович. Человек немногословный, думающий, он внимательно наблюдал нашу тогдашнюю действительность, хмурился и, уезжая, заметил:

“…Я учился, воевал… В Москву приехал только в 1966 году и, честно говоря, был поражен! Вы не обижайтесь, но я тогда всем задавал вопрос, на который сам не находил ответа: как этот, простите, бардак мог победить немецкую организацию?! А уж я-то знал немецкую армию, всю войну с ней воевал, командовал батальоном парашютистов, работал в разведке. Может быть, причина в том, что в каждом звене советской военной структуры были люди, наделенные правом расстрела?..” (“Известия”, 27 января 1990 года).

Однозначно ответить на вопрос А. Московича невозможно. Действительно мы победили прекрасную немецкую организацию, самую сильную армию капиталистического мира тех лет. Мы это сделали, и сделали неплохо в 45-м! Но, может быть, прав писатель-фронтовик Виктор Астафьев, утверждающий, что мы не победили в Великой Отечественной войне, а просто залили кровью Европу и фашисты захлебнулись в нашей крови?!.. Это, конечно, метафора, но очень точная и запоминающаяся!

На фронте я не мог поверить слухам о том, что наши конники с шашками наголо атакуют немецкие танки. Это же не только идиотизм и глупость, это еще и преступление! После войны о подобных фактах тоже не говорили, но недавно прочитал я в “Комсомольской правде” статью Юрия Гейко (“Чего нам стоила победа под Москвой? В 41-м советские начальники так и не поняли, что эпоха кавалерийских атак давно миновала”, “Комсомолка” от 27,12.95 года).

…Представьте себе лавину конников с клинками, — пишет Ю. Гейко – мчащихся на окопавшихся гитлеровцев, у которых превосходство в три раза, в танках и артиллерии — в десять раз!” Об этой атаке под Москвой мы узнаем из отчетных документов 4-й танковой группы немцев:

“…Не верилось, что противник намерен атаковать нас на этом широком поле, предназначенном разве для парадов. Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По освещенному зимним солнцем пространству неслись в атаку всадники с блестящими клинками, пригнувшись к шеям лошадей,.. Первые снаряды разорвались в гуще атакующих. Вскоре сплошное черное облако повисло над ними.., Трудно было разобрать, где всадники, где кони. В этом аду носились обезумевшие лошади. Немногие уцелевшие всадники были добиты огнем артиллерии и пулеметов.”

“Кошмарное зрелище, — продолжает Ю. Гейко, — должно, казалось, отрезвить наших генералов, но нет — дается команда на повторную атаку.” “…И вот из-за леса несется в атаку вторая волна всадников! — продолжает запись фашистский наблюдатель, — Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов кошмарное представление повторится вновь. Однако местность уже пристрелена, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой”.

“Спасибо тебе, — восклицает автор статьи в “Комсомолке”, — безвестный немецкий писарь! По крайней мере, потомки убитых будут знать, как погибли 75% личного состава 37-й кавдивизии и почти вся 44-я кавдивизия, только что, буквально, накануне этого “боя” прибывшие из Ташкента…”

Я понимаю, что в те дни положение под Москвой было архикритическим, но не понять, что немецкие танкисты и артиллеристы не впадут в панику при виде психических атак наших кавалеристов, много ума не надо!

Кстати, о “психических атаках” фашистов, так красочно описываемых иногда в мемуарах некоторых военачальников и показываемых в кинофильмах: на фронте я не видел ни одной психической атаки – хотя воевал рядовым автоматчиком; и позднее минометчиком полкового 120-миллиметрового миномета.

Сегодня отечественные военные историки утверждают, что наши потери только убитыми в Великой Отечественной войне составили 22 миллиона солдат и офицеров. Возможно, не так уж и далек от истины Виктор Астафьев, утверждающий, что мы не победили в этой войне, а залили кровью Европу…

В вермахте, я это знаю точно, за все годы войны не было ни одного Александра Матросова, хотя немецкие солдаты умели и умеют драться смело, отчаянно и самоотверженно. И не говорите мне сейчас высоких слов о любви к Родине, к маме и папе…

Не надо!

Так хорошо это или плохо, что не было у них Матросовых?

Скорее всего хорошо, потому что потенциальный немецкий “Матросов” вернулся с войны домой и сейчас наслаждается обществом заботливой супруги и любимых внуков и правнуков. Это, наверняка, лучше, чем стоять бронзовым памятником в парке Детского дома своего имени…

За годы Великой Отечественной войны подвиг А. Матросова в нашей действующей армии предвосхитили и повторили более трехсот солдат и офицеров. Они могли бы жить и тоже наслаждаться обществом любимых внуков и встречать по утрам солнечные рассветы и тихие зори…

ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ

Вы знаете, что мы делали прежде всего, перейдя на фронте на новое место? Да, да, копали окопы, огневые позиции, блиндажи для командиров и связистов, траншеи для боеприпасов…

А что делали немецкие солдаты, когда их часть переходила на новое место? Они сразу оборудовали… туалет! И делали это очень умело и даже красиво, обязательно где-нибудь в сторонке от расположения части, прокладывая туда дорожку из березовых полешек.

Когда мы пошли в наступление, сам это неоднократно видел и не переставал удивляться! Удивляться и завидоватъ!

Кстати, в солдатских ранцах у немцев, кроме всяких нужных и полезных на войне, в походе вещей, была, как я узнал совсем недавно, и туалетная, простите, бумага! Мы же пользовались, пардон, обрывками газет, очень жесткой оберткой от индивидуальных пакетов, а то и письмами домой и из дома. Раздолье для вражеских лазутчиков: по солдатским нашим отхожим местам можно было с идеальной точностью установить, куда и какие части передвигаются и что предполагается в ближайшее время на данном участке фронта — наступление или оборона…

Вспоминаешь все это и думаешь, это ли главное на войне? Нет, не это! Мы же победили фашистов и без всякой туалетной бумаги. Можно, казалось бы, гордиться… Можно, но что-то не получается…

Немецкий солдат, если не считать наши зимние морозы, к войне был подготовлен идеально. О спортивной, так сказать, кондиции кадрового солдата вермахта 1939—1943 гг. даже говорить не хочется. По свидетельству известного писателя-фронтовика Вячеслава Кондратьева, хлебнувшего в боях под Ржевом солдатского лиха, противник значительно превосходил наших бойцов в смысле физической подготовки. Даже бессмертный Василий Теркин в драке один на один смог пленить немца, лишь ударив его в висок незаряженной гранатой.

Как в темном переулке бандит — кастетом сзади, иначе не справился бы!..

Теперь детали.

О немецких армейских сапогах говорить нет смысла; они не сносны и удобны. Вряд ли их шили по индивидуальным меркам, но такое впечатление создавалось. Никаких портянок, только носки!

Солдатские ранцы — удобное, вместительное сооружение, в котором вы найдете всё (расположенное в абсолютном порядке!) для умывания, бритья, приема пищи, пришивания пуговиц, писания писем, чистки оружия. Мы все нужное для жизни на фронте складывали в вещмешок, и сидор навалом; мыло и портянки, хлеб и патроны, соль и бумагу для писем, смену белья и мешок с сахаром (некоторые!). Я лично сахар съедал сразу, еще при утренней дележке; было бы обидно вспомнить, умирая от осколка или пули, что в вещмешке осталась пайка сахара! В сидоре никаких кармашков и отделений не предусматривалось, все навалом, и после дальнего перехода или боя нужные вещи в утрамбованной, скомканной массе находились с трудом: патроны приходилось отдирать от мыла или хлеба, например!

Небольшое отступление.

Кто-нибудь, читая эти строки, торопливо расстегнет кобуру или, обвинив меня а восхвалении армии противника, поспешит сообщить об этом, куда следует. Не торопись, дружище! Я сам пойду, куда следует, и скажу прямо и откровенно: да, так должен быть экипирован солдат, который идет в бой за свою Родину! Про американскую, французскую и другие армии не знаю, не сталкивался, а с вермахтом познакомился за три года детально и говорю откровенно: Гитлер, конечно, подлец и гад, но свою армию к войне с нами он подготовил отменно. Немцы сильно бы удивились, если бы им перед боем дали одну винтовку на троих и сказали бы: “Оружие добудете в бою, возьмете у убитого!”

У нас, подобное, увы, случалось!..

…Засыпая в боевой обстановке, наш боец склонял голову на локоть, приклад автомата или полено. У каждого же немецкого солдата была подушка! Пуховая, перьевая, надувная, но подушка! В Курляндии, в Прибалтике в мае 1945 года в качестве трофеев мы взяли целый склад таких подушек с одеялами.

Солдаты вермахта перед боем хорошо отдыхали, отсыпались, а потом гоняли нашего брата и в хвост, и в гриву! К месту боя немецкая пехота нередко подъезжала на машинах, мы же чаще всего до боя… проходили форсированным маршем 30—40 километров, да с полной боевой выкладкой, а потом бежали в атаку. Можете представить, что это была за атака!

Но, падая с ног от усталости, мы не давали фашистам покоя ни днем, ни ночью. Наши отцы-командиры, ссылаясь на самого Верховного Главнокомандующего, требовали, чтобы каждый пулеметчик в обороне выпускал за ночь в сторону противника, в сторону немецких окопов, десять тысяч патронов! И горе было тому, кто не делал этого, если утром находили в доте коробки с нерасстрелянными патронами! Трибунал!

А приказ этот, хотя и самого Верховного, как и многое на войне, был чисто идиотским! Из своего фронтового опыта с полной ответственностью могу утверждать: под непрерывный обстрел (пулеметный ли, минометный или артиллерийский) спится ой как крепко и сладко! Исключая, конечно, прямые попадания снаряда! Как только непрерывный обстрел прекращается, солдаты просыпаются без всякого будильника или команды, понимая, что сейчас противник подложит какую-нибудь свинью!

Фашисты тоже, наверняка, привыкли спокойно спать под грохот наших пулеметов, тем более, что по ночам огонь велся неприцельный, лишь в сторону немецких окопов!

“Не давать покоя захватчикам!” — так, кажется, изрек тогда свою мысль каш гениальный полководец всех времен и народов. А фашисты, гады и редиски, спокойно спали. Да и наши солдаты тоже спали! Стреляли и спали! Сам видел не раз: нажмет пулемётчик на гашетку, “максим” трясется, дымит, жадно заглатывает ленту, а солдат — щекой на рукоятке, трясется тоже, но спит. И даже посапывает! И пока лента не кончится, а это секунд 30—40, спит славный защитник нашей Родины…

Пару слов о фронтовом жилье, землянках-блиндажах.

Немецкие блиндажи изнутри обшивались тесом, пол — решетка, если вода, то она снизу, не мешает. Освещение в офицерских — от движка или аккумулятора, у солдат — специальные стеариновые плошки, горящие чисто и ярко. У офицеров — обязательно кровати с перинами. Конечно, они грабили наш народ, не из Германии же вести кровати, но перед боем фашисты отдыхали в относительно нормальных условиях. Между прочим, слышал, что и американский солдат без походной ванны сражаться с врагами своего Отечества не будет!

Наши же землянки чаше всего представляли из себя простую яму, наспех накрытую сверху тонкими жердями и дерном. Земляной уступ являл собою нары, на которые мы настилали ветки, еловые лапы и ложились на бочок все, кто был в землянке: солдаты, командиры, медсестра, кто не заступал на пост. Ложились, тесно прижимаясь друг к другу. В середине ночи старшина командовал: “Поворот!”; мы, по-быстрому промассажировав онемевший бок, ложились на другой и засыпали снова. С нашей точки зрения отдыхали, в общем-то, нормально, если не случалось прямого попадания снаряда или мины в землянку…

Легендарные наши коптилки делались из гильзы 45-миллиметрового снаряда. Она сплющивалась, от полы шинели отрезалась полоска сукна на фитиль, в гильзу заливался бензин, выпрошенный в автороте. Туда же, в гильзу, засыпалась щепоть соли, якобы для того, чтобы бензин не вспыхивал, и освещение готово! По утрам, если землянку не разбивало прямым попаданием снаряда, умываясь, с трудом выковыривали из носоглоток комки копоти…

Однажды на фронтовой дороге попросился я на ночь к связистам. В их яме-землянке работали телефоны, и было очень светло: от большой бухты кабель был переброшен через палку, воткнутую в стенку землянки. изоляция горела ярким голубым пламенем, но к потолку поднимался такой густой и жирный шнур копоти, что, казалось, его можно резать ножом. Утром, спотыкаясь, шел по лесу и отплевывался сгустками копо­ти, противно пахнущими резиной…

Фашисты же в своих блиндажах в разных местах ставили несколько стеариновых плошек с фитилями, которые горели совершенно без копоти. Было чисто и светло, “хоть иголки подбирай”! В Курляндии летом 45-го года фашисты передали нам в качестве трофеев несколько сотен ящиков этих плошек: их хватило бы еще на одну войну.,.

Несколько слов о немецком оружии.

Самолеты не знаю, танки тоже, я — пехота. Самолеты хорошие, последнее слово техники того времени. Они доставили много хлопот в первые годы войны и нашим летчикам, и нам — пехоте. Кстати, в ночь на 22-е июня 1941 года эскадры люфтваффе, немецкой авиации, уничтожили на аэродромах и в воздухе 1200 наших самолетов, а потом гоняли и сжигали в небе любую нашу машину. Да и нам, пехоте, “царице полей”, не раз приходилось бегать и прятаться с дрожью в поджилках и от их истребителей, и от их “юнкерсов”!

Своими танками фашисты управляли по радио, наши же командиры, действуя согласно уставу, должны были высовываться из люка и поднимать то белый, то красный флажки. Сколько оставалось жить такому храброму командиру под интенсивным обстрелом догадаться нетрудно.

А фашистские винтовки! Словно сделанная по индивидуальному заказу, именно для меня, она лежит в руке, как влитая; рукоятка затвора удобна и прячется в углублении лакированного ложа, потерять затвор невозможно! Целиться из такой винтовки, кажется, совершенно излишним, она сама попадает, куда надо! Обойма на пять патронов с пружинкой, патроны легко и мягко входят в магазин. А автоматы, эти знаменитые “шмайссеры”! Его затвор взводится левой рукой, правая рука фашиста всегда на спусковом крючке. Наш ППШ взводится правой рукой, потом эту же руку надо переместить на спусковой крючок, что занимало полсекунды, а этого времени вполне достаточно в бою, чтобы выстрелить первым!

Ложка, вилка, нож — у каждого солдата, я имею в виду немецкого! У нашего бойца единственная ложка за голенищем сапога или за обмоткой. У них котелок для первого блюда, крышка — для второго, у нас — один котелок и для супа, и для каши, и для чая (компотами на фронте нас не баловали!). Хотя в этом для нас был и резон: чаем в заключение, в завершение обеда котелок мылся, потом этот чай выпивался и процесс обеда заканчивался на мажорной ноте. Дураку же немцу надо было еще и котелок мыть! Кстати, немецкий котелок — плоский, удобно умещающийся на бедре, наш — круглый, как кастрюля, куда не прицепи, куда не сунь, все мешает!

Не знаю, как на других фронтах, но на Волховском, Карельском. Северо-Западном (конечно, фашисты называли фронты по-другому), немецкие врачи или санинструкторы заставляли своих солдат ежеднев­но пить рыбий жир. Нас от цинги поили отваром из еловых веток, а небольшую бутылочку рыбьего жира мне дали в медсанбате лишь весной 1944 года, когда я заболел “куриной слепотой”: в сумерках видел только звезды на небе и больше ничего, какой уж вояка!..

Брезентовых пулеметных лент, столь легендарных в нашей революционной истории и весьма эффектных на черных матросских бушлатах у немцев не было вообще. В бою, чуть сыро вокруг, а на Волховском фронте сыро было всегда, сразу перекос патрона, задержка. В вермахте пулеметные ленты только металлические! Гранаты с длинными ручками, кидаешь их, как библейский Давид, с превеликим удовольствием, в полтора-два раза дальше, чем наши РГД или Ф-1!

И еще один факт, досадно-недоуменный! За все военные годы я ни разу, ни дня, ни часа, не был в отпуске. Да и мои боевые товарищи по роте или минометной батарее — тоже. Солдат Соколов в фильме Чухрая “Баллада о солдате”, подбивший два танка и получивший за это отпуск домой, скорее легенда, бытовавшая во фронтовом фольклоре.

А вот немецкие солдаты, независимо от положения на своем участке фронта обязательно один раз в году уходили в отпуск, ехали к своим “муттер унд фатер” или к невесте. Говорят, даже из Сталинградского котла уезжали! У нас же и заикнуться об этом было нельзя, сразу запахло бы трибуналом. Вот после госпиталя иногда давали отпуск, особенно, ест, ты без руки или без ноги оставался…

Да, бинты у немецких медиков — бумажные, светло-коричнево г: цвета. Практичнее наших: использовал, сжег и порядок! И цвет бинта раненого не демаскирует. В наших же медсанбатах хлопчато-бумажные бинты стирали, а потом команда выздоравливающих сидела и сматывала их в рулоны.

И еще об одной фронтовой детали не могу не сказать!

По-научному она называлась “педикулез”, а по-солдатски “вошь”! Каждое утро, если не было боев, жара ли, холод ли, санинструктор выгонял нас из землянок, приказывал раздеться по пояс и вывернуть наизнанку нижнюю рубаху. Если обнаруживалась форма “А” — так мерзкая  “прелесть” называлась в секретных отчетах и рапортах! — приезжала “вошебойка” — машина с автоклавами. Она останавливалась где-нибудь в ложбине, вне зоны обстрела, а мы раздевались догола.

Сидели на снегу, держа в руках только оружие, ботинки, документы, ремни. Все остальное “жарилось” в автоклавах. Через некоторое время старшина выбрасывал наши гимнастерки, брюки и белье горячими влажными комьями. Три дня мы наслаждались покоем под мышками паху. Потом все начиналось сначала…

Когда зимой на фронте наших солдат и офицеров одели в красно- белые полушубки, я, помню, восхитился бескорыстием и самоотверженностью нашего народа: ведь они отдавали армии последнее, а сами мерзли! И даже с трепетом однажды облачился в полушубок, но через пятнадцать минут быстренько снял его: мех под овчиной кишел огромными, почему-то белыми вшами!

Баня на фронте была очень редким удовольствием, особенно зимой, поэтому вши и не дремали, интенсивно размножались и зверски кусачи нашего брата-солдата. Старшины иногда просто меняли нам нижнее белье без помывки, но это помогало всего на полдня.

Фашисты и тут обошли нас: на нашем байковом нижнем белье вошь плодилась, как в инкубаторе. У противника, говорят, белье было шелковое, коричневое, вши не удержатся на такой ткани…

В любом случае нашим медикам надо отдать должное: даже не говоря об их помощи раненым солдатам, миллионам раненых, за все время войны ни в тылу, ни на фронте не было эпидемий сыпного тифа и других болезней. Тут — ни убавить, ни прибавить!

Еще раз повторю свое отступление.

Кто-то может подумать, что я прославляю немецкую армию, нашего жестокого врага в ту войну, восхищаюсь им! Отнюдь! Я рассказываю только то, что знаю наверняка, что видел и чему, откровенно говоря, даже завидовал в годы войны, не без этого! Но тогда, полвека назад, глупое мальчишечье самодовольство иногда брало верх: несмотря на их оружие, экипировку, дисциплину и организацию, все-таки мы, Советская Армия, положили их, фашистов, на лопатки! Никто не мог этого сделать, ни французы, ни англичане, ни американцы, ни “прочие шведы”, а мы изловчились, смогли!

И не в этом даже дело! Просто хотелось бы перенять хорошее, что тогда попадало нам в руки: их опыт, умение воевать — и если, не дай Бог, придется снова надевать шинели, то сделать так, чтобы наш солдат ни на минуту, даже на фронте в кровавой мешанине войны, не терял человеческий облик, если такое в подобной обстановке вообще возможно!

Лучше бы все-таки не воевать!..

НАС ЕЖЕЧАСНО УБИВАЛИ – 1418 СУТОК ВОЙНЫ

Читаю периодику, особенно “Достоинство”, “Ветеран” (газеты старшего поколения) да и другие центральные тоже, и прихожу в недоумение: практически через номер натыкаюсь на письма постаревших ветеранов труда, которые по возрасту в годы войны в действующую армию призваны не были, а работали в те нелегкие годы в тылу. Все письма словно под копирку написаны: “…Мы недосыпали, мы голодали, мы все силы отдавали фронту, мы подставляли ящики, чтобы дотянуться до станка, а теперь нас государство забыло, пенсии минимальные, просим и требуем прировнять нас по льготам к участникам Великой Отечественной войны!..”

Хотелось бы высказать некоторые свои соображения по этому вопросу!

В июле 1941 года наша семья успела убежать из Киева от немецких танков, добиралась до самого Ульяновска. С ноября 41-го по май 42-го я работал, сначала грузчиком, потом резчиком-закройщиком на швейной фабрике им. Горького (тоже эвакуированной из Киева). Шили, шили, шили шипели, миллионы шинелей, так что тоже недосыпал, холодал, голодал, полной мерой познал трудности тыловой действительности в первые годы войны.

В мае 1942 года по особому добровольному комсомольскому набору ушел на фронт семнадцати с половиной лет, воевал на Волховском, Ленинградском и 3-м Прибалтийском фронтах помощником командира взвода автоматчиков, позднее — командиром 120-миллиметрового полкового миномета, то есть участвовал в войне самым активным образом, в штабах не сидел, а находился на самом переднем крае, иногда входя с фашистами в непосредственный, так сказать, боевой контакт.

Поэтому я, мне кажется, могу сравнить ситуации на фронте и а тылу и сделать кое-какие обобщения…

Бесспорно, без патронов и хлеба, без автоматов и штанов, шинелей и гимнастерок, без донорской крови мы в Великой Отечественной войне не победили бы, это однозначно! И нижайший поклон тем, кто обе­спечивал нас, солдат, всем необходимым! За три с половиной года на переднем крае (за вычетом нескольких месяцев медсанбатовского и госпитального рая!) я и мои товарищи-однополчане не испытывали недостатков ни в чем, были обеспечены по полной норме всем необходимым, ни разу не голодали (ну, разве только когда немецкая артиллерия разбивала нашу походную кухню: тогда грызли сухари, что было совсем несмертельно!); патронов было сверхдостаточно; зимой солдаты, не говоря об офицерах, щеголяли в валенках и белых полушубках.

В конце войны, когда наша потрепанная, непромокаемая, непросыхаемая, как ее называли, стрелковая дивизия шла по Прибалтике, нас обгоняли свежие войска на мощных студебекерах, все бойцы были в новеньком обмундировании, в касках, с автоматами (некоторые из нас еще волокли на плечах карабины!). Сзади дивизию подпирали сотни и тысяча орудий, минометов.

Возможно, я чуточку приукрашу, но в конце войны на каждого солдата, мне тогда так казалось, приходилось по несколько танков, а самолетов, особенно штурмовиков, было и не сосчитать!

Ну, а как не ввязаться в драку, да не погнать дальше на запад фашиста, когда за спиной такая сила, да старшина иногда подносит каждому солдату наркомовские сто граммов?!

И все это фронту давал тыл, другого источника, не считая всяких ленд-лизов, у нас не было! Тыл отрывал от себя, действительно голодал, болел, напрягался из последних сил, но все отдавал нам, фронтовикам!

С дрожью негодования в душе вспоминаю, как женщины и дети в нашем тылу по идиотскому приказу нашего Высшего командования рыли противотанковый ров от Белого моря до моря Черного, через всю страну, чтобы остановить немецкие танки! Я бы тому, кто приказал это делать в 41-м году, ноги из одного генеральского места выдернул бы: женщины лопатами, руками отрыли это, так называемое, военно-полевое сооружение, а на фига?! По колени в воде, в снег, в дождь, голодные, под немецкими бомбами, больные, а зачем?! Для немецких танков этот ров — задержка ровно на час с минутами, не больше! Фашисты в 1941 — 1942 годах не только здорово били нас по шеям, но и издевательски смеялись над теми противотанковыми рвами!

…Еще раз низкий поклон тылу за то, что он нас всем нужным обеспечивал с 41-го по 45-й годы! И вот сейчас ветераны тыла, постаревшие мальчики и девочки, которые в годы войны, надрывая пупки, приближали общую Победу, просят, требуют приравнять их к участникам войны!

Снова снимая шапку перед тружениками тыла, перед их самоотверженностью и подвигом, подчеркну еще раз: равнять тружеников тыла и участников войны никак нельзя!

И вот почему!

Насчет усталости, недосыпания, моральных и физических травм говорить не надо, уважаемые труженики тыла! Можете мне поверить на слово, что в течение всех 1418 суток Великой Отечественной солдаты нашей армии на фронте беспрерывно копали, копали окопы, блиндажи, землянки, укрытия для танков, коней, связистов, боеприпасов, копали непрерывно! Копали лопатами!

Солдаты в течение всей войны таскали патроны, оружие, продовольствие на своих плечах: штатных грузчиков в нашей армии не полагалось по уставу. На Волхове, когда по весне развозило все дороги, когда вскрывались болота, к переднему краю не могли пройти ни машины, ни повозки, ни волокуши. Каждому солдату, кто шел из тыла дивизии в свою роту, вешали на шею две батальонные мины, клали на плечи патронный ящик или мешок сухарей, и он, по колено в грязи и тине, волок этот груз до передового пункта боепитания, а там падал, задыхающийся, на землю. Потом, оклемавшись немного, поднимался и на ватных ногах шел к себе в роту, шел воевать с ненавистным захватчиком, который, гад такой, в болота не лез, а сидел на высотках, в чистоте, тепле и уюте!

Теперь насчет недосыпания! Припомните, уважаемые тыловики, что, если вы спали в сутки два-три часа, даже несколько минут, вы всегда могли найти сухое место, где-то под крышей, и хотя бы час, но поспать, отдохнуть по-человечески. Ну, а если рядом гудела печка, то это было вообще “райское наслаждение”!

Представьте теперь на минутку такую картину: наша славная дивизия остановилась под Псковом, вернее, немец нас остановил, дальше не пустил, уперся в свою “Голубую линию”. Там, перед рекой Великой — бескрайняя равнина, на которой мы и окопались.

Ранняя весна 44-го была промозглая, холодная. Сидим в окопах, кругом мокрая глина, дождь-снег идет непрерывно третьи сутки. Окопы водой заполнены под завязку, плащ-палатки, избитые осколками, от дождя не защищают. Единстве иное сухое место у солдат в промежности, там мы прячем автоматы. От желания спать теряешь сознание, а прилечь негде, кругом мокрая глина и холодная вода. Присядешь, уснешь, сползешь на дно окопа и захлебнешься!..

А идти некуда, кругом пустыня: сожженные по приказу Гитлера деревушки и взорванные печи… Мы тогда мечтали о наступлении ради того лишь, чтобы добраться до сухой земли и поспать минут шестьсот…

О бане я уже не говорю! В тылу можно было помыться, хотя и редко, и если в руках был кусочек мыла! На фронте, в боевой обстановке баня — целая поэма, настоящая симфония!

На Волхове мы не мылись по три-четыре месяца, вши нас заедали. Правда, отец наш — благодетель, старшина менял нам белье (опять же выстиранное в ближайшем тылу) без помывки, а верхнее обмундирование жарили в “вошебойке”.

И даже не это главное отличие фронта от тыла!

Оно, главное, вот в чем: в тылу, хотя бы час, а человек спал спокойно, хотя и голодный, но шел по улице в полный рост, не полз по-пластунски, на карачках, мог даже с девушкой погулять по набережной.

Нас же, фронтовиков, ежедневно, ежечасно, ежесекундно убивали! Пулеметы, снаряды, мины, бомбы ловили каждого защитника Родины, чтобы оторвать у него руку-ногу, пробить голову, ударить в самое сердце! И это, я повторяю, ежесекундно! В течение 1418 суток с утра до самого вечера, и с вечера до утра! Спасибо фашистам, они, народ цивилизованный, в первый год войны воевали по расписанию: в 12.00 стрельбу прекращали и пили свой кофе, а мы наслаждались в своих укрытиях целым часом покоя. Потом мы научили (на свою же голову!) ненавистных захватчиков воевать и днем, и ночью, без кофе и вообще без обеда! И обстреливали нас фашисты практически беспрерывно! Помню, уже тогда с удивлением думал: сколько же боеприпасов надо немцам везти из Европы, сколько вагонов!

Представляю, какие бомбежки бушевали в Сталинграде, на Курской дуге! Когда мы на своем фронте, на Волховском, дрались за деревушку Веняглово, канонада непрерывно гремела полтора месяца, непрерывно! Мы огрызались эпизодически, надеялись на русский легендарный штык, а фашисты долбили наши позиции непрерывно больше сорока дней! Об этом в те дни не говорили, но, наверняка, кто-то из наших солдат (и не один!) сошли тогда с ума.

Серьезный военный историк Юрий Геллер в статье “Неверное эхо былого” (журнал “Дружба народов”, N° 9 за 1989 год, стр. 229) доказывает, что во время Великой Отечественной войны погибло не 20 миллионов наших соотечественников, как уверял незабвенный Никита Сергеевич, а сорок шесть миллионов! На советско-германском фронте, пишет он, погибло 1,5 миллиона немецких солдат и офицеров, а наших — 22 миллиона! По пятнадцать с половиной наших трупов на одного убитого фашиста! Мы же могли воевать совершенно без оружия; пятнадцать наших наваливаются на одного немца, и ему — конец!

Если вы не поленитесь и разделите 22.000.000 на 1418 суток, в тече­ние которых шла Великая Отечественная война, получится чуть более 14.000, то есть каждый день на фронте погибало 14.000 наших молодых ребят! Это в среднем! Бывали, конечно, дни затишья на фронтах, когда погибало меньше, но бывали и жаркие дни, когда эта средняя цифра намного перекрывалась. А “норма” — 14.000 убитых — молодых, красивых наших ребят.

Скажите теперь, можно равнять фронт и тыл?! Можно ли требовать равенства между участником войны (Великой Отечественной!) и работником, ветераном тыла?!

Простите, но такова судьба каждого из нас: кто-то страдал в тылу, кто-то полной мерой хлебнул солдатской фронтовой каши! Как говорится: “Богу — Богово, тылу — тылово, фронтовику — фронтовое!” Что тебе судьбой предназначено, так тому и быть!

Вот что написала в газете “Достоинство” за февраль 1995 гада Нина Жукова из Рязани: “Надоело мне нытье тех людей, которые требуют от Думы, от Президента и других руководителей, чтобы они приравняли тружеников тыла к тем, кто воевал. Люди, да как вам не стыдно!.. Никогда я не поверю, что в глубине души вы сравниваете свою работу в тылу, какой бы трудной она ни была, с тем, что досталось воюющим на передних линиях фронтов. Там была смерть, она караулила каждого! А в тылу, как ни трудно, была жизнь!.. Да, пенсионерам сегодня нелегко. Так и говорить надо о том, что пенсии наши уж слишком урезаны. А требовать уравниловки с теми, кто воевал, да еще кричать, что вот это было бы справедливо, я считаю позором!…”

Полностью согласен с Ниной Жуковой из Рязани.

Вот я, к примеру, уверен, что мне за фронтовые мои подвиги, если слегка пошутить, должны были не менее двух раз присвоить звание Героя Советского Союза! Даже три раза! Так не присвоили же, ограничились медалями “За боевые заслуги” и “За отвагу”,

А я ничего, живу, на судьбу не сетую…