Заклятья из тетрадок симбирских колдунов

Колдовство процветало в симбирских пределах в позапрошлом веке. Бабки, знаха-ри и колдуны были едва не в каждом селе, даже самом мелком. «В болезнях местные жи-тели прибегают к услугам ворожей и колдунов, которых здесь имеется великое множест-во», – можем почерпнуть мы из описания ближнего к городу села Шумовки, относящему-ся к 1868 году. Что уж говорить про какие-то глухие углы по краям Симбирского края!

Колдунов боялись, колдунам кланялись в болезнях и житейских трудностях. Кол-дунов не любили – они напускали порчу на людей и скот. Частенько, собравшись на мир-ской сход, односельчане принимали решение о выселении неблагонадежных знахарей ку-да подальше:

«От всего общества рапортуем …, что села Лобаскино крестьянин Федор Иванов Мякинин хвалится нехорошими делами, то есть колдовством, и на него выкликают бес-нующие люди село онаго…Обществу такой человек не надобен и от него отказываемся», – значится в составленном в Буинском уезде приговоре, датируемом летом всё того же 1866 года.

Кстати, в Российской Империи, до самого 1917 года, колдовство было уголовно наказуемым занятием. В XIX столетии знахарей, конечно, уже не жарили на кострах, но обладатели тайных знаний время то времени попадали в судебные переплеты. К великому счастью для потомства, кстати.

Потому, как судебные дела сохранили для потомства рукописные тетрадки, с тек-стами заговоров, которыми оперировали стародавние колдуны.

Кажется, более всех прочих и наших предков занимала проблема взаимоотношений полов – заговоры и наговоры на присушку мужчин и женщин занимают в книжечках большую и самую интересную часть:

«На море, на Кияне на острове на Кургане, стоит медная баня, в той бане лежит доска, на той доске сидит Тоска, тоскует Тоска, горюет Тоска об рабе (имя мущины). Бросься, Тоска, кинься, Тоска, в рабу такую-то (имя женщины), войди в ея сердце, во все ея члены, в ея черныя глаза, черныя брови и волосы такие-то, в ея белое лицо, за всякое бы она время сидела под окном, глядела бы в окно, как бы не увидала, так бы зарыдала об ра-бе (имя мущины), минуты, часы бы не забывала (раба таково-то).

Раб такой-то, мущина, призываю себе на помощь, выходит ко мне, рабу такому-то, белый бес. Я тебя братом называю, на дела наставляю, к стопам ног твоих припа-даю. Соберитеся вы, 77-мь бесей, подите вы в рощу заповедную, дубовую, принесите 77-мь полен. Истопите баню медную, раскалите печку железную, испеките вы, 77-мь бесей, сердце с печенью рабе такой-то женщине, дабы была раба такая-то разжена похотью, тосковала бы она по рабе таком-то за всякое бы время на своем сердце, воздыхала ми-нуты и часы, рыдала, никогда бы не забывала, не могла бы на меня никогда наглядеться на раба такого-то.

Должно говорить три раза и дойдя до женскаго имя, на что наговариваешь, каж-дый раз надо дуть 3 раза, говорить три раза и дуть, потом давай пить или есть».

Это еще не самый длинный, но весьма характерный текст. В другом несчастливый возлюбленный гнет свою шею перед великим князем Вельзевулом, а отчаявшись в нечис-той силе – скопом призывает на помощь Михаила Архангела, Гаврилу Архангела, Ермила Милостивого, Антипа Праведного и Святого Николая Чудотворца с железной клюкой. Страшная сила, любовь! Книгу любовных заговоров полиция отняла в 1838 году у дворо-вого человека из села Загарино Сызранского уезда Елпидифора Ефимова.

Других «заговорщиков» осторожные сельские власти изловили в том же Сызран-ском уезде в 1845 году. Изъятая у крестьян села Промзино Тимофея Кулагина, Федора Лебедева и Петра Федорова порядком замусоленная заговорная книжка содержала тексты «от всякой, порчи, смерти и от всякого зла», от излишней болтовни при допросе, или та-кой вот, «от собак заговор»:

«Матушка Владычица Пресвятая Богородица! Заговариваюсь раб имярек Божий ни своим словом, а Матушки Владычицы Пресвятой Богородицы ото пса слепова. Родил-ся пес слеп, легкий, при доме раба имярек лежит слеп, не лает и нем. Я хожу супротив ветру и с по ветру. Мое слово сквозь забор отбейся от слепова. Родился пес слепой, лег-кий, нем и не лает, без зубов. Аминь. 3 раза».

Если иметь в виду, что кроме заговоров у троицы удалых «знахарей» отняли три кистеня и топор, то вполне становится понятен и их «репертуар».

Коли слово не проймет – так можно обухом приложиться!..