75-летняя Валентина Борисова из села Кузоватово с первого и до последнего дня помнит Великую Отечественную войну. Ее семья жила тогда на украинском хуторе Зайцев.

– Мне было 9 лет, – вспоминает бабушка Валя. – Ночью, в 4 часа стали бомбить Гомель. Дрожали стены, стекла, весь дом ходил ходуном. Мы вышли на улицу, смотрели на огненное зарево со стороны Гомеля. А утром на телеге приехали из военкомата забирать мужчин. Мать собрала отца в дорогу, он помылся, переоделся и ушел на фронт. Во всем хуторе остались только два старика, да женщины с детьми. Началась адская жизнь. Вскоре пришли немцы. Забирали у всех живность – у кого свинью, у кого лошадей. У нас забрали только поросенка, корову оставили. Может, пожалели троих детей. Нас выселили в сарай, а в доме стали жить немцы. Они забирали в Германию людей. Тетку нашу Катю мать три года прятала в заправленную постель. Женщины пытались обрабатывать землю, пахали, на себе таскали плуг. Питались мы хлебом, который сами пекли, картошкой, да тем, что в лесу соберем. Спасала корова, без нее мы бы умерли с голоду.

Когда через три года наши погнали немцев обратно, через хутор Зайцев опять пошел фронт. Последним шел немецкий карательный отряд. Они поджигали все дома на пути. Семья бабы Вали и еще несколько семей заранее ушли в лес, в землянку, которую выкопал дед Гришка. Две недели просидели там, в полной тесноте, даже ноги не могли вытянуть. По ночам мать пасла корову, а днем привязывала ее возле землянки. Корова даже не мычала, будто понимала, что нельзя подавать ни звука. Наши никак не могли выбить немцев, шли жестокие бои, неподалеку все время падали снаряды. Когда закончились все съестные припасы, женщины тайком ползали на поле, откапывали немного картошки, а ночью в ямке разжигали костер и там ее пекли. В один ноябрьский день прискакал русский офицер на лошади и говорит:

– Идите домой, там уже все очистили.

– Мы пришли, – вспоминает баба Валя, – смотрим – ни дома, ни сарая нет, один забор покосившийся. Под ним и стали жить. Во всем хуторе только на одной улице несколько домов уцелело, но там жили военные. Мы ночевали прямо на земле, укрывались одним одеялом, а под утро волосы инеем покрывались. Младшая сестра простудилась, заболела дифтерией и умерла через три дня. Дед Гришка сделал гробик из упавшего забора, мы пошли хоронить сестренку на кладбище, а там было вырыто 7 братских могил. Военные кричали на нас:

– Убирайте своего ребенка, здесь хоронят героев.

После похорон мы вернулись на наше пепелище. Мать разожгла костер, принялась варить в чугунке картошку. Вдруг откуда-то налетел немецкий самолет и принялся строчить из пулемета. Мы бросились врассыпную, а когда самолет улетел, увидели, что наш единственный чугунок прострелен, а вся картошка вывалилась в огонь. Тогда мы стали готовить печеную картошку. Тут смотрим, какой-то солдат идет, мать пригляделась, а это наш отец. Он отпросился на три дня повидаться с нами. А попозже подъехал мамин двоюродный брат на лошади, тоже отпросился нас повидать. Два мужика, нашли телегу, навозили бревен, сделали нам небольшое жилище и снова ушли на фронт. Зимой нас задувало снегом, люди откапывали, а весной снег стал таять, и пошла вода. Мать за ночь по сто ведер выносила. Пришлось переходить жить к корове, в сарай, который мать сплела из плетня и заштукатурила навозом. Военные ушли дальше, но мы знали, что победа не за горами. Я пошла работать в колхоз с 12 лет. Через год, 9 мая, идет почтальон, несет письмо от отца и кричит:

– Война закончилась!