Они разные: совсем маленькие, двух с половиной лет, повзрослее – от пяти до 15; светленькие, темненькие; мальчики, девочки – приютские дети. Они много чего помнят о своей бывшей семейной жизни, но, в отличие от взрослых, не могут сформулировать невозможность прежнего бытия. Они по-детски наивно рассказывают о маме и папе, родственниках, не давая оценок их поведению. Они по-прежнему готовы вернуться к родителям, только родители вычеркнули уже этих детей из своей жизни.

Я не хочу комментировать крошечные исповеди крошечных заложников огромного равнодушия взрослых. Родителей. Просто постарайтесь, чтобы ваши дети никогда не испытали ТАКУЮ вашу любовь.

Люда, 16 лет:

– Мамы нет – отец убил. Он в тюрьме. Я еще маленькая была – шести лет. Помню, отец пришел с работы, а мама стирала. Отец маленько выпил. Мама меня послала в магазин. Я пошла – они за столом сидели. Потом отец позвал нас с сестрой, а мать на кровати мертвая лежит. Отец нас бил, меня в погреб на сутки сажал. Он шесть раз женился. Мама свяжет нам что-нибудь, отец отдавал своим детям, жене. Я его не люблю.

– Когда отец выйдет из колонии, ты бы хотела его увидеть?

– Только на лицо посмотреть.

Егор, 11 лет:

– Я сперва жил в Абрамовке Майнского района с матерью, потом ушел.

– Зачем?

– Мать выгнала – я сперва ушел, потом уехал. Сел на автобус и уехал. Милиция поймала, я от них сбежал. Второй раз уже не сбегал: сначала спецприемник, потом – сюда.

– Почему тебя мама выгнала?

– Она начала пить, курить, потом выгнала. У нее пропала юбка в горошинку, черная, и джинсы. Она все на меня свалила, а это все украла тетя Наташа, ее подруга, которая с нами жила. Я эту одежду в чемодане нашел у нее.

– Мама не поверила?

– Да она чуть что – била. Чупа-чупс купил – два братику, два себе. Он свои зажевал и проглотил, мать говорит, чтобы я ему свои отдал. Я говорю – почему это? А она меня начала пороть и приговаривать, что он меньше.

– Егор, да разве из-за этого убегают из дома?

– Мне дома вообще не нравится: она меня не кормила, я в столовой ел, если рабочие угощали. В шортах да в кедах до зимы ходил. А здесь хорошо. Директор добрый.

– Это как?

– Не ругается, не орет, Скажет одним словом, и все. Здесь не бьют.

– А какой мама должна быть?

– Доброй. Справедливой. Не пьющей, не курящей

Роза и Люда, сестры 10 и 7 лет:

– Мамка не хотела, чтобы ее папка бил, и сама его в тюрьму засадила. Потом мамка стала пить, пить, а мне надо было в школу. В школе была продленка, а потом меня забрали в больницу. Две недели пролежала, а потом чужие две тетеньки отправили нас с сестрой в приют. Папа пишет из тюрьмы из Димитровграда, что заберет нас отсюда. Папа пишет, что он грустный там ходит, книжки читает, телевизор смотрит. Я иногда тоже грустная хожу.

– А ты, Люда?

– Я тоже плачу здесь как дурочка – хочу домой. Как после улицы приходим, все плачем.

Оля, 7 лет:

– Меня мама в поезде оставила. Мы сперва жили в Ульяновске, в Воропаевке, а потом немножко в Москве. Сейчас в нашем доме никто не живет, квартира закрыта. Мы сдали ее какой-то тетеньке, она сдала дяденькам, а дяденьки там не живут. А мама с папой в Москве. Я уснула, когда мы назад ехали, а мамка в поезде напилась с какими-то дяденьками и вышла. Я просыпаюсь утром, спрашиваю у кондуктора, где мама, а она не знает. Меня в милицию сдали, а потом сюда привезли. Я песенку сочинила про колокольчик.

– Ну, спой.

– У меня музыки нет, я просто слова расскажу:

Колокольчик синенький, синенький

Во дворе звенел.

Колокольчик синенький

Звонко песню пел.

Колокольчик синенький, Маму не буди.

Колокольчик синенький,

Ты звенишь в груди.

Саня, 5 лет:

– Откуда ты, Сашок?

– Из дома.

– Дома кто-нибудь остался?

– Папа был, мама. А бабушка умерла. А дедушка, папа и мама остались. Мама ушла в магазин бутылки сдавать и не пришла.

– А ты же где был?

– Дома.

– Один?

– Дедушка не пришел ко мне. Папа не пришел. Мама не пришла. Я плакал, меня привезли сюда.

– Твои родные-то приходят?

– Приходят. Мама с папой говорят, когда мы уйдем, сиди здесь тихо. Когда дедушка уходит, говорит, сиди здесь тихо.

– Тебе домой хочется?

– Нет. Я здесь хочу остаться. Они все пьют.

– У тебя братья или сестры есть?

– Есть. Но они маленькие, мне до лба.

– Они к тебе приходят?

– Нет.

– Ты скучаешь?

– Нет. У меня друзья здесь. Я когда вырасту, папку замочу.

– Господи, где ты это слово-то слышал?

– Мама папе так говорит.

– Это что ж – она папу замочит, как белье, а потом стирать будет?

– Дура. Она его убьет. А потом я папку убью. И милиционеров всех убью. Я вообще всех убью.

Оксана, 5 лет:

– Мама не хочет с нами жить. Она сказала, чтобы мы больше не приходили домой.

– Мы – это кто?

– Я, Алена, Олеська, Сашенька, братик еще и дома два братика. Папе три операции сделали, он потом пришел домой и сразу умер. А потом его похоронили. Потом бабушка умерла. Потом они опять папку откопали и привезли домой. А он начал еще сильнее умирать. Мы ему большой крестик поставили, и все на могилу ходили.

Алена, сводная сестра Оксаны, 12 лет:

– Оксана говорит, что у вас еще два брата дома.

– Нет, это двоюродные братья. Они сейчас уехали в Оренбург, где бабушка моя живет.

– Получается, у вас два папы. Один умер, а другой?

– У одного была спайка в кишках, он умер. А другой разбился на мотоцикле, поэтому Оксана и путает все.

Мальчики от 8 до 13 лет:

– Один вопрос ребята – как вы здесь оказались?

– Меня привезли из дома. Мама не работает, дома нет денег.

– Мама попала под машину, а папа уснул и не проснулся. Мама умерла, когда мне было два годика, а папа – когда мне было 12 лет. Одна бабушка осталась. Ей 86 лет.

– Отца посадили – в детсад залез. А мама к бабушке уехала, вот и все.

– Мать умерла, а отец на зиму уехал в командировку, и денег дома нету. Скоро будет год, как в командировке. Бабушка один раз ко мне сюда приезжала.

– У меня мать пьет, а отец в тюрьме.

– У меня умерла мама. Отец у меня пьет. Приезжал сюда один раз, говорил, что меня ему не отдадут, потому то знают, что он все равно будет пить.

– Вы сами уже пробовали пить?

– Я деньги давал, мне тазепам покупали. Я эти таблетки месяц пил – мультики видишь.

– Я на день рождения первый раз выпил, в 11 лет. Стакан водки выпил.

– А я в 10 лет. Тоже стакан.

– В девять лет. Водку. Чуть-чуть. Папка другой дал попробовать.

– В 10. С папкой. Только они уже свалились все. Я пить хотел. В бутылке пиво осталось – я выпил. Опять пить хочу. А в бутылках на дне оставалось полно всего. Я слил все вместе и выпил. И свалился.

– Я тоже пить хотел. Выпил что-то красное. Лег, уснул.

Аня, 10 лет:

– Мама родила меня и сразу бросила. Меня бабушка воспитывала. Потом бабушка тоже начала немножко пить. Тогда я пошла в соцзащиту и сказала, что меня надо куда-то оформлять. Меня отправили сюда, а потом через несколько месяцев узнали, что в другом каком-то приюте была моя сестра и привезли ее сюда.

– Вы что-то знаете о бабушке, о маме?

– Бабушка приходила один раз. Сестру не узнала. Совсем спилась. Про маму рассказала, что она была жената, потом бросила того отца, поженилась на другом, потом и другого бросила, поженилась опять. А папов мы с сестрой никогда не видели. Да я и маму видела два раза, когда она с сестрой к бабушке приходила. Она даже забыла, как меня зовут.

– Аня, а как ты догадалась, что надо в соцзащиту идти?

– Пока бабушка не пила, она все время говорила мне, что надо будет делать, если она совсем станет пить. Мне 9 лет было. И когда стала беда, я пошла за защитой.

– Что за беда?

– Я не могла больше терпеть. Дед пил, бабушка пила. Не могла больше выносить. Вы не знаете, какие люди злые становятся, когда пьяные. Я хоть и взрослая уже, но мне это не нужно. Мне в школе надо было учиться.

– Чем хочешь заниматься во взрослой жизни?

– Художником быть и рисовать по заказам. Будет много денег. Можно будет жизнь устроить без этих пьяниц.

Сейчас всеми этими детьми занимаются, в том числе, и врачи-психиатры. К сожалению, маленькие мученики столь педагогически запущены, что большинство из них в 9-12 лет только начинают познавать азы грамоты, арифметики. Около 75 процентов детей имеют разную степень дебильности, а впереди их ждет детский дом, не каждый из которых идеален. Воспитатели-педагоги искренне признают, что для многих детей удачей будет получить во взрослой жизни хотя бы какую-то неквалифицированную работу. По всем данным статистики, в создаваемых ими семьях генетически будет возникать та же обстановка, в которой они росли, даже если это были их первые 2-3 года. Большинство никогда не отвяжется от пьянства, усугубляя его наркоманией. Тем не менее, тоска по маме у этих взрослых детей никогда не пропадет. Но, получая вечное равнодушие, со временем они точно так же станут «любить» и своих детей. Социально правильно строят свои семьи единицы из детей, выброшенных в свое время родителями на обочину жизни.

– Ребята, а что это значит – любить детей?

– Уважать. Чтобы родители добрые были.

– Не бить, не ругать.

– У меня папа был злой. Я плакал, а он все равно в меня окурками тыкал. Я не хочу никого любить.

– У меня мама была злая. Всегда матом на меня кричала. У меня было шесть папок, она говорила, что любит их. А меня ненавидит. Детей никто не любит. Они только мешают.

– Любить – это понимать. Если мама поймет, что я есть хочу, она меня покормит.

– Не пить, вот и все.

– Любить детей – это только в телевизоре.

– Это кормить, одевать и не бить.

– Не родить нас.

Помните теоремы Пифагора? Есть у него одна, которую доказывают не в школе, а в жизни: «Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле».