Сентябрь 1944 года, Сандомирский плацдарм (Польша). Наша дивизия в обороне. В спешном порядке рыли окопы полного профиля, ОП артиллерии, ставили проволочные заграждения, минировали передний край. А справа и слева ухали орудия, немцы пытались нас окружить и ликвидировать плацдарм.

У разведчиков была своя задача: требовались все время свежие сведения о противнике. Прорыв был настолько широк, что перед нашей дивизией фронт был почти открыт, немцев в обороне было мало. Но нам приказа наступать не отдавалось, надо было удержаться здесь.

…Группа разведчиков во главе со старшим лейтенантом Деревяниным просочилась через передний край противника, кругом были густые леса, в них мы укрывались, с опушек наблюдали за движением немецких войск к фронту. В лесные чащи немцы заходить боялись. Мы углубились в тыл к немцам на добрых десять километров. Две ночи провели там, собрали ценный материал. Когда подошло время возвращаться в свое расположение, появилась необходимость прихватить «языка», то есть живого немца. Наткнулись на небольшой польский хутор, осторожно подошли. Дверь крайнего дома оказалась открытой. В опасные места командир вперед не ходил. Так как я стоял рядом с ним, то первым шагнул вперед. В нос ударил свежий запах сена. Ночь была лунная, и в комнате было сравнительно светло. На полу на сене спокойно спали четыре немца, у изголовья лежало оружие. Без команды я мгновенно передал его лейтенанту, а он – дальше.

Последним был наш автомат ППШ. Я еще подумал: «Бедненький, как ты в плен попал? Освободили тебя». Услышал шепот командира: «Буди по одному!». В голове мелькнула мысль: правильное решение, их четверо, а нас трое, остальные разведчики остались у крыльца.

Носком ботинка толкнул первого немца в бок, очень тихо, как мне показалось, вежливо произнес: «Камерад! Ауфштеен!» (Камерад! Вставай!). Три немца мою команду выполнили безропотно, по одному их сопроводили к крыльцу. Дошла очередь до последнего, он был самым рослым, оказался на голову выше других. Мои толчок и слова разбудили его. Вместо того чтобы встать, он молниеносно протянул руки к изголовью, где только что был его автомат… Это как-то невероятно – на прицеле двух автоматов и пистолета решиться на сопротивление… Мне можно было навсегда успокоить его, но было большое но… Мы знали, что в соседних домах – немцы, был даже слышен их говор, стрелять было нельзя. Сильный тычок моего ботинка заставил верзилу подчиниться.

От этого дома вместе с пленными мы устремились в сторону нашей передовой, успели оторваться от хутора на несколько сот метров.

Вдруг самый рослый немец рванулся в сторону, наш разведчик из немецкого автомата почти в упор дал короткую очередь. К нему подходить не стали – некогда. Мы же ускорили движение почти на бег. Мы только услышали далекий, два-три раза, лай собаки. Наступила тишина, а «проклятая» луна все светила. Ох, как мы, разведчики, ненавидели луну. Нам хватало и звездной ночи. Даже сейчас с какойто неприязнью поглядываю на нее.

Почему немцы не проявили бдительности, не отреагировали на стрельбу в своем тылу?

Мы, да и немцы, по звуку могли определить, какое стрелковое оружие стреляет. Поэтому на очередь из своего автомата не обратили внимания. Мы, когда надо было проникать в их тыл, обязательно брали немецкий автомат с солидным запасом патронов. Если немцы услышат стрельбу из нашего оружия, то поднимут большую тревогу. Так что меры предосторожности надо было строго соблюдать.

Немецкую передовую преодолели без происшествий. Наш улов был солидным – ценные сведения о передвижении их войск и аж три «языка».

…На днях зашел ко мне сын. Прямо с порога стал решать фронтовую задачу. Он в качестве разведчика входит в комнату и видит спящих на полу немцев, у изголовья – оружие. Думать некогда. Ответ превзошел мои ожидания – мгновенно забрать оружие и будить по одному.

Так мы и поступили в далеком 1944 году. Два воина разных поколений, а ответ одинаков.