В течение последних 30-ти лет меня никогда не посещала мысль о том, что когда-нибудь снова смогу вернуться к событиям, происходившим загадочно над столицей Республики Карелия. Тогда впервые удалось по каналам ТАСС выйти на массовую печать с сообщением об НЛО, наблюдавшемся с территории Советского Союза. В ту пору эта тема, хотя напрямую не запрещалась, но и не поощрялась, а точнее – в штыки воспринималась, особенно цензурой. Но судьба оказалась щедра на экстраор-динарные сюрпризы.

Как гром среди ясного неба воспринял трансляцию 21 июля 2007 года в 20:00 на первой кнопке ТВ полнометражного документального фильма «НЛО. Вторжение на Землю». С телеэкрана, в частности, подчёркивалось, что тассов-ская заметка о «Петрозаводском небоходе» произвела не только ошеломляю-щее впечатление, но и подвигла руководство СССР на создание суперсекрет-ного ведомства по изучению проблем НЛО.

Это ведомство призывалось, в том числе, аккумулировать и анализировать весь поток наблюдений за аномальными явлениями, который ранее отражался лишь в закрытых оперативных сводках штабов сухопутных, морских и погранич-ных соединений, включая РЛС ракетных войск, а также в научных учреждениях и на предприятиях ВПК, проводивших на полигонах испытания в рамках оборон-ных заказов. О сверхсекретном ведомстве, как отмечалось теледокументалистами, знал очень ограниченный круг лиц – и лишь только в Кремле.

Этот фильм также впервые на широкую аудиторию поведал: вскоре после второй мировой войны Гарри Трумен, тридцать третий по счёту американский президент, официально обращался к Генералиссимусу Иосифу Сталину с пред-ложением ускорить разработку системы совместной защиты двух держав – США и СССР от возможного вероломства со стороны «летающих тарелок». Их таинственные манёвры к тому времени фиксировались чаще всего над рай-онами размещения военных стратегических объектов. Правда, авторы фильма умолчали, какой ответ поступил или не последовал из Москвы в Вашингтон.

Зато в полный голос заявили: фильм зиждется исключительно на правде, не преследует никаких рекламных целей, а просто раскрывает маленькую толи-ку рассекреченных ныне документов некогда суперсекретного ведомства.

В качестве эксперта-комментатора выступает с экрана Борис Соколов, с кото-рым судьба свела меня ещё в Карелии.

При первом знакомстве в Петрозаводске московский гость сообщил, что откомандирован сюда от Президиума Академии наук СССР и нацелен действо-вать в интересах Института радиотехники и электроники. Институт этот в ту пору возглавлял академик Владимир Александрович Котельников – дважды Герой Социалистического Труда, лауреат двух Государственных и Ленинской премий, получивший мировую известность ещё и как организатор работ по ра-диолокации Марса, Венеры, Меркурия, других планет.

Сопровождал же Б. Соколова в поездке по Карелии Александр Макаров, представившийся сотрудником Отдела общей физики и астрономии АН СССР. Руководил тем Отделом член-корреспондент АН СССР Владимир Васильевич Мигулин, труды которого по теории колебания и распространения радиоволн дважды удостаивались Государственных премий СССР, принеся лауреату ши-рокое признание и в научных кругах за рубежом.

Сохранились в памяти беседы Б. Соколова и А. Макарова в кабинете Юрия Арсеньевича Громова – директора Петрозаводской гидрометобсерватории, дели-катнейшего по натуре человека и разносторонне образованного интеллигента, эн-тузиаста своего дела. В тех обсуждениях, касавшихся детализации фактического материала и первичного обобщения показаний очевидцев НЛО, принимал уча-стие также прибывший в Петрозаводск раньше всех москвичей именитый астро-физик Лев Гиндилис – родной брат известной всем краеведам Ульяновска Мирры Савич. Кстати, Льву Мироновичу неоднократно доводилось представлять совет-скую науку на зарубежных международных симпозиумах по проблемам поиска связей с внеземными цивилизациями («Проект CETI»).

Свежа в памяти и беседа с участием Л. Гиндилиса, Б. Соколова и

А. Макарова, состоявшаяся непосредственно в штабе армии, войсковые части которой дислоцировались в Карелии и на Мурмане – по существу вдоль госу-дарственной границы с Финляндией и Норвегией. Сейчас, наверное, нет смысла утаивать, что главным замыслом у нас, визитёров к командирам, было одно – их «разговорить». Но не тут-то было!

В конце концов один генерал-лейтенант, о котором, кстати, в одной из выходивших в Петрозаводске газет указывалось, что ему, молоденькому офи-церу, именно 9 мая 1945 года в поверженном Берлине был вручён партийный билет, изрёк с сарказмом и некоторым сожалением: «Ба, да вы знаете лишь крохи того, что хорошо ведомо любому нашему постовому, стерегущему не-бо!» Как говорится, не солоно хлебавши пришлось ретироваться.

Потому у меня сегодня нет никаких сомнений в том, что Борис Соколов не мог не знать точную дату прилёта и замысловатых манёвров «Петрозавод-ского небохода». Однако, выступая в качестве эксперта-комментатора кинолен-ты, озвучил не 20 сентября, а назвал 23 сентября, омолодив как бы феномен сразу на трое суток.

В чём тут загвоздка? По какой причине возникла очевидная погрешность? После долгих раздумий пришёл к выводу: у этой оговорки есть, как ни парадоксаль-но, свои резоны, о которых мало кто знает и совершенно мало кто догадывается.

Готовя к отправке в ТАСС информацию о том, что ранним утром 20 сен-тября 1977 года взбудоражило Петрозаводск, я даже не помышлял о какой-либо публикации в открытой печати. В тот день передо мной как бы зримо стоял живой пример Ю. Садового – моего самого преданного друга. За несколько лет до описываемых событий Юра, работая собкором ТАСС по Архангельской об-ласти, после ночного сеанса в кинотеатре вместе с другими зрителями стал оче-видцем занимавшихся от горизонта вверх по небосводу невероятных по красоте и формам вспышек, которые контрастно разнились от обычных «картинок» се-верного сияния. Как истинный репортер, которому до всего есть профессио-нальный интерес, Юрий без промедления доложил в ТАСС с пометкой «Сроч-ная служебная записка» о факте аномального явления. И не напрасно!

Оказалось, что «те», кому была переадресована собкоровская депеша, проводили на Новой Земле в Ледовитом океане испытания термоядерной бом-бы и, доверившись математическим расчётам, совсем не предполагали о рас-пространении цветового следа от места эксперимента так далеко – до широт Архангельска.

Вот именно в таком ключе, преподанном Юрием Садовым всем тассов-цам, я и работал в тот памятный день. Правда, свою «служебку» снабдил по-меткой «К сведению редакции». В первом абзаце подчеркнул, что среди оче-видцев феномена были: крановщики речного порта, вахтенные матросы ряда судов местного пароходства, отдельные рабочие ночной смены тракторного за-вода, медики карет «скорой помощи», метеорологи, милиционеры постовой службы, пограничники сторожевых дозоров и случайные полуночники.

Во втором же абзаце признался о неудавшейся попытке взять по телефо-ну интервью у главного астронома в Пулкове Владимира Крата. Тут же доло-жил: женщина, назвавшаяся учёным секретарём обсерватории, сказала, что их директор в ночь с 19 на 20 сентября лично сам дежурил у телескопа, наблюдал под утро нечто необычное, но после ночной вахты выехал отдыхать, возможно, на дачу в район Выборга на Карельском перешейке.

Не минуло и тридцати минут после отправки в ТАСС «служебки», как в кор-пункте зазвонил телефон. На связь вышла заведующая редакцией науки М. Рожде-ственская, выполнявшая в тот день обязанности главного выпускающего.

– Очень похвально, что пытался выцарапать резюме у Крата, – сообщила Майя Теодоровна. – На выручку тебе сейчас подключается Коля Крупеник. Поручение ему уж дала, позвонив в Ленинград. Что же касается грифа «Сроч-ная служебная записка», то смею огорчить: в подобные игры мы больше не иг-раем. Если на каком-то Западе эти «тарелки» постоянно летают, то почему, спрашивается, им не появиться и в нашем небе?!

Телефонный монолог М. Рождественская окончила мало утешительно: пока Крупеник (а он работал научным обозревателем в ЛенТАСС) не получит от Крата хотя бы пару вразумительных фраз – не бывать премьере моей замет-ки. Потому минуты томительных ожиданий чертовски медленно складывались в часы, а те буквально по-черепашьи обозначали фазы суток. Лишь поздно ве-чером 21 сентября позвонил из Ленинграда Коля Крупеник и на едином дыха-нии выпалил: «Расслабься и обратись к красоте гранёного стакана – скупое ин-тервью Крата уже на столе Майи».

Так, только утром 22 сентября 1977 года телетайпы, установленные в ре-дакциях всех печатных изданий в стране, а также в аккредитованных в Москве иностранных корпунктах, начали принимать тассовскую новость с космиче-ским подтекстом (цитирую по публикации в номере газеты «Социалистическая индустрия» от 23 сентября, т. к. телетайпный оригинал оказался, к сожалению, безвозвратно утраченным).

«НЕОПОЗНАННОЕ ЯВЛЕНИЕ ПРИРОДЫ»

ПЕТРОЗАВОДСК, 22. (ТАСС).

Жители Петрозаводска стали свидетелями необычного явления природы. 20 сентября около четырёх часов утра на тёмном небосводе вдруг вспыхнула огромная «звезда», импульсивно посылая на землю снопы света. Эта «звезда» медленно и бесшумно двигалась к Петрозаводску и, распластавшись над ним в виде медузы, повисла, осыпая город множеством тончайших лучевых струй, которые производили впечатление проливного дождя.

Через некоторое время лучевое свечение кончилось. «Медуза» оберну-лась ярким полукругом и возобновила движение в сторону Онежского озера, горизонт которого окутывали серые облака. В этой пелене потом образовалась полукруглая промоина ярко-красного цвета к середине и белая по бокам. Это явление, по свидетельству очевидцев, продолжалось 10–12 минут.

Директор Петрозаводской гидрометеорологической обсерватории

Ю. Громов сказал корреспонденту ТАСС, что аналогов в природе работники ме-теослужбы Карелии ранее не наблюдали. Чем вызвано это явление, какова его природа – остаётся загадкой, т. к. никаких резких отклонений в атмосфере не только за минувшие сутки, но и на подходе к ним не зарегистрировано постами наблюдения за погодой. Нам также известно, подчеркнул Ю. Громов, что в

Карелии и на Кольском полуострове никаких технических экспериментов в данное время не проводилось. Однако отнести всё к разряду миражей тоже нельзя, потому что у этого необычного явления есть много очевидцев, свиде-тельские показания которых во многом идентичны, хотя наблюдать за редким явлением, не оставившем о себе вещественных доказательств, им довелось из разных мест города.

Н. Милов, Петрозаводск, (ТАСС).

С просьбой высказать свою точку зрения ленинградский корреспондент ТАСС обратился к директору Главной астрономической обсерватории Акаде-мии наук СССР, члену-корреспонденту АН СССР В. Крату.

– Ярко-огненный шар, – сказал учёный, – стремительно прочертивший небо с юга на север над Ленинградской областью и Карелией ранним утром 20 сентября, наблюдали и пулковские астрономы. Сейчас пока ещё трудно со всей определённостью объяснить его происхождение, так как сведения оче-видцев и наблюдателей продолжают поступать и анализироваться (ТАСС)».

Нельзя, пожалуй, не обратить внимание на то, что, печатая этот текст, га-зетчики из «Социндустрии» трижды упомянули тассовский бренд и тем самым как бы трижды предупредили: если вдруг у кого-то возникнут сомнения отно-сительно темы, то, дескать, берите на мушку бойких писак из элитного прави-тельственного органа. Что и говорить, времечко тогда стояло на дворе не слиш-ком удобное для свежих новостей и нестандартных высказываний.

Но и это ещё не всё. Чередой злоключений сопровождался выход памят-ной заметки «в люди». Масла в огонь, что называется, подлил главным образом не кто-нибудь, а, к сожалению, генеральный директор ТАСС Л. Замятин, про-шедший до прихода к нам в Агентство многолетнюю выучку в недрах МИД СССР. Во второй половине дня 22 сентября, как позднее узнал от очень досто-верного и доброжелательного ко мне источника, Леонид Митрофанович, про-сматривая плотные листы новостного вестника, вынул из толстой стопки тек-стовку из Петрозаводска и тут же снял трубку с кремлёвской вертушки, соеди-нившись с руководством Минобороны СССР.

По заверению всё того же источника, один из заместителей министра при маршальском звании сказал тогда Л. Замятину буквально следующее: «Заметка сама по себе безвредная, но публикация её в данный момент нежелательна». «Почему?» – возник у Замятина вопрос. И далее маршал сообщил, что именно сегодня, 22 сентября, на космодроме под Плесецком при запуске ракеты со спутником произошёл взрыв, сорвав выполнение оборонной программы.

И Леонид Замятин, не успевший, видимо, к тому времени отвыкнуть от чопорного фрака дипломата и приучить себя к повседневной ноше репортёр-ского ранца, поступил так, как и должен был поступить, заботясь лишь о своей личной карьере. По его распоряжению рассылается по редакциям в стране «молния» об аннулировании с союзной информационной ленты заметки о «Петрозаводском чуде».

В результате наяву была как бы реанимирована анекдотическая ситуация, в которой обязательно спутают ежа с крокодилом. В итоге на «безвредную», по определению маршала, заметку об НЛО вопреки здравому смыслу падает зло-вещая тень печальной трагедии, разыгравшейся на космодроме близ Плесецка. Хотя, подчёркиваю, временная граница между этими двумя, не имеющими ни-чего общего событиями, равнялись двум суткам.

Та «молния» достаточно лихо урезала географию тиражирования неорди-нарной новости из Петрозаводска. Её не напечатали все областные и краевые газеты, а также официальные органы в союзных республиках. Лишь в перифе-рийных выпусках центральных газет, за исключением «Социалистической ин-дустрии» и «Комсомольской правды», состоялась премьера сообщения о «Пет-розаводском пришельце». И только потому, что уже были запущены ротацион-ные машины в типографиях отдалённых от Москвы городов, где печатались та-кие тиражи, когда туда дошла грозная «молния». Однако, несмотря на её стро-гость, редакция «Социндустрии» почему-то сохранила опальную заметку и для своих московских подписчиков. А редакция «Комсомолки», занимая, видимо, отличительную от всех позицию, вообще не направляла в набор эту новость.

Одним словом, в мучительных потугах, как при родовых схватках, про-бивала себе дорогу к читателю заметка об НЛО. Потому, полагаю, в таком разе Борису Соколову как эксперту-комментатору телефильма трудно было не ого-вориться, тем более – по прошествии десятилетий. Да и стоит ли сегодня вооб-ще досадовать, если главное налицо: та новость об НЛО, хотя её выход «в лю-ди» состоялся на ограниченном тиражном пространстве, призвала в помощь Академии наук СССР тысячи и тысячи добровольных очевидцев.

Только по самым свежим следам публикации поступило от них 85 очень ценных для науки свидетельств. Благодаря этому, например, удалось узнать, что 20 сентября почти одновременно с петрозаводчанами феномен наблюдали ещё жители Риги, псковского города Остров, ряда населённых пунктов Эстонии и даже Хельсинки. А как свидетельствует автор смелых гипотез по уфологии Владимир Ажажа, чтобы предметно и объёмно представить полученную тогда почту об НЛО, для этого бы понадобилось в качестве упаковки использовать не один десяток мешков. Что и говорить, весомые и солидные аргументы получи-ло советское руководство в пользу создания сверхсекретного ведомства по изу-чению проблем НЛО. Правда, тогда о том никто даже не мог предположить.

Не могу не рассказать ещё и о том, как аукнулась лично для меня вся эта история. Но начну как бы с оборотной стороны – с жуткого шабаша ортодоксов всех мастей. Их ехидные ухмылки в мою сторону и покручивание пальцем у виска, дескать, умом я тронулся и мозги набекрень, даже отношу к категории неких детских шалостей. Тяжелее всего удавалось сносить изощрённые хам-ские сцены откровенного глумления. Гнусные инсинуации однажды грозились даже обернуться «волчьим билетом» – и приходилось вступать, как говорится, в рукопашную, заботясь и об обороне.

Не могу забыть те дни, когда в ход пускалась своего рода тяжёлая дально-бойная артиллерия. Имею в виду оглушительные и ошеломляющие залпы со страниц ряда солидных изданий. Одна из московских газет, к примеру, не по-гнушалась прибегнуть к явной и грубой подтасовке фактов. В частности, на видное место была завёрстана заметка от зарубежного собкора той газеты, кото-рый, ссылаясь, как позднее я узнал, на подставное лицо, утверждал, что по опре-делению якобы финских астрономов в петрозаводском небе памятным утром 20 сентября 1977 года могло наблюдаться лишь свечение, вызываемое сгоранием в атмосфере осколков от разорвавшейся ракеты. В той заметке что ни слово – то обман, но попробуй докажи это, если ложь уже массово растиражирована. С той поры упрочилось, что нет ничего более сложного и более трудного, чем опровер-гать ложь, когда эта злодейка-ложь всем мила и всех устраивает.

Вызволить меня из казалось бы безнадёжного положения вызвался пер-вым Юрий Копытенко – одарённый молодой физик из Ленинградского отделе-ния ИЗМИРАН, который по программе своего института возглавлял комплекс-ную экспедицию, работавшую в Карельском Беломорье у отдалённого малона-селённого местечка Лехта. Очень и очень впечатляли сведения, представленные в моё распоряжение Юрием Анатольевичем, который к тому же имел личные тесные научные контакты с коллегами Финляндии – той страны, откуда мой за-очный дуэлянт, подтасовывая факты, выпустил грязную утку со вздорными измышлениями.

Во-первых, Ю. Копытенко первым обратил внимание на то, что выхо-дившие в Хельсинки три газеты – «Илтасаномат», «Кансан Уутисет» и «Ууси Суоми» почти одновременно, но независимо друг от друга, сообщили своим читателям, что 20 сентября 1977 года, примерно в 4 часа 06 мин. по московско-му времени, в небе над столицей Финляндии наблюдался при многолюдье зага-дочный световой шар, который по свидетельству Аари Хямялайнена, руководи-теля полётов столичного аэропорта Вантаа, приняв дугообразную форму, сна-чала обозначился своеобразным, схожим с салютом фейерверком, а затем – лу-чевым веером со свечением пульсирующего характера. Во-вторых, Юрий Ана-тольевич, опираясь на данные своих финских коллег, уточнил, что названный собкором московской газеты работник обсерватории есть никто иной как завхоз этого учреждения, причём – заурядного склада ума человек, не проявляющий никакого интереса ни к астрономии, ни к науке вообще.

Однако помощь Ю. Копытенко оказалось напрасной. Даже сейчас не хо-чется верить в это, но факт – вещь упрямая. Вынужден сознаться, что в стенах родной редакции тогда обошлись со мной, подражая горе-отцу, который, со-гласно бытовавшему в ту пору анекдоту, на сыновний зов о помощи жестоко съязвил: «Сынок, письмо, в котором ты просил денег, мы не получали».

С высоты пережитого прихожу к заключению, что ИНОГО отношения к себе я тогда не должен был ждать. В подкрепление столь неожиданного вывода сошлюсь на авторов фильма «НЛО. Вторжение на Землю», которые особо под-чёркивают: в США, например, стараниями проправительственных органов дол-гое время в открытую печать допускались лишь небылицы, а достоверные све-дения об НЛО прятались под сукно, дабы не вызвать сумятицу в головах чита-телей. Не думаю, что у нас в стране было всё иначе. Ведь о существовании спе-циального ведомства, созданного руководством СССР по изучению проблем НЛО, мы же узнали только сейчас – тридцать лет спустя. Но это, – снова и сно-ва оговариваюсь, – лишь мои догадки, которые – сплошной субъективизм.

Так или иначе, но теперь уже никто и никогда не взвесит и точно не оп-ределит, сколько пудов словесного яда и жидкой плесени вылилось в те далё-кие дни на мою голову. Даже сейчас, по прошествии трёх десятилетий, просто стыдно за всех, кто упражнялся в невежестве и холуйстве. Но конкретизировать ту расхристанность и необузданность не собираюсь. Ворошить былое и пере-житое, выворачивать всё наизнанку и тем более выставлять напоказ поимённо злыдней, чтобы задним числом им как-то отомстить – о, Боже праведный, под-тверди: это – не мой удел. С младых ногтей приучен следовать золотому прави-лу: «Сетуя, не отрекайся!»

Зато с превеликой радостью сообщаю, что сторицею был вознаграждён с неожиданной стороны. После публикации заметки в «Социндустрии» 23 сен-тября установились добрые связи с рядом виднейших учёных страны. Они даже провели необычный негласный конкурс, по итогам которого я был удостоен звания «Самый смелый журналист 1977 года». Считаю неуместным утаивать, что встречи и беседы с авторитетами советской науки оставили глубокий след на моём мировоззрении, побудили пересмотреть привычную шкалу ценностей, отсеять косное и наносное, освободившись от них без сожаления, как от не-нужного хлама.

Довольно удивительные откровения приходили от читателей. Одно из них, например, поступило от талантливого оператора, члена Союза кинемато-графистов СССР Вячеслава Селицкого, с которым в дальнейшем сошёлся близ-ко. Ему как-то удалось на короткий срок заполучить ходивший в ту пору в сам-издатовском исполнении на правах рукописи труд Феликса Зигеля «Тунгусское диво». Мой доброжелатель посчитал нужным заново отпечатать на машинке зигелевскую монографию, сброшюровать выше 200 листов, переплести в акку-ратный томик и один экземпляр вручить мне с памятным адресом:

«Николаю Петровичу Милову в знак признательности и уважения от пе-реписчика сей полезной книги. Твоя информация о «Петрозаводском чуде» явилась детонатором и вызвала взрыв не меньший, чем падение Тунгусского метеорита (в пересчёте, конечно, энергии физического взрыва на энергию взры-ва эмоционального). Спасибо тебе за то, что помог лично мне иначе взглянуть на Землю и Космос! Слава.»

Великолепную акварель «НЛО над Петрозаводском», навеянную тассов-ской заметкой, прислал с оказией из Москвы известный художник Б. Смирнов-Русецкий. Судьба, к сожалению, не подарила мне ни одной встречи с ним. Но всё-таки позднее узнал, что Борис Васильевич дружил с земляком и давним моим другом, доктором юридических наук А. Алексеевым, с которым я впер-вые познакомился ещё на Псковщине, где Анатолий Иванович после окончания ЛГУ работал помощником прокурора Гдовского района. В семье Алексеевых хранится три живописных полотна Бориса Смирнова-Русецкого, воспевающих природные красоты Псковского края.

Необычный знак внимания и совсем необычным образом пришёл от Лео-нида Леонова – автора эпохального романа «Русский лес», гневно протесто-вавшего против варварских рубок древонасаждений. За это жители Карелии два созыва подряд называли Леонида Максимовича своим депутатом в Верховном Совете СССР. Гонцом с особым поручением Л. Леонов прислал ко мне прозаи-ка и друга своей семьи Ольгу Кожухову. Так уж совпало, что к её приезду в Петрозаводск у меня гостил с женой неоднократный участник экспедиций в Подкаменную Тунгуску Игорь Зенкин. На все интересующие Леонида Макси-мовича вопросы, застенографированные Ольгой Константиновной, Игорь

Михайлович, очень искушённый в уфологии учёный, сумел ответить лишь в ходе почти шестичасовой беседы и уложиться в самый раз – перед отправлени-ем обратного поезда в Москву.

Вскоре почта доставила бандероль с авторской книгой Ольги Кожуховой. На титульном листе она собственноручно начертала: «Дорогой Николай Петро-вич, окажите любезность – примите в подарок мой сборник фронтовой прозы. Превеликое спасибо за беседы на брусничной поляне, которые очень заинтере-совали Леонида Максимовича».

Возможно, я что-то преувеличиваю и в чём-то не прав, но когда прочитал последний философский роман-размышление патриарха советской литературы, то невольно заключил: леоновское любомудрие на ряде страниц романа несёт в себе отсвет отмеченных О. Кожуховой бесед на брусничной поляне.

К дорогим моему сердцу реликвиям теперь добавилась и новая. Это – ви-деокопия документальной киноленты «НЛО. Вхождение на землю». Специаль-но для меня её скачал, войдя в Интернет, один знакомый инженер-программист компьютерных систем.

Это видеокассета с кадрами очень честного и предельно откровенного те-лефильма в то же время укоряет меня за былую слепую приверженность по-стулату, будто бы любая новость живёт ровно сутки, как и распустившийся сул-танчик кактуса.

ОТЧЕГО КОСМОНАВТ НЕ СТАЛ ПРЕЗИДЕНТОМ

Так уж сложилось, что к лету 1981 года парусная регата, до того регуляр-но разыгрываемая яхтсменами на глади Онежского озера, с северо-западной стороны которого с гранитной скалы спускается как бы огромной подковой го-род Петрозаводск, получила статус всесоюзных соревнований и была включена в главный спортивный календарь страны. Поэтому я за неделю до события, как того и требовалось негласным собкоровским уставом, оповестил служебный телетайпограммой Спортредакцию ТАСС, в какие конкретно дни передам на выпуск две информации объёмом до 100 слов каждая: первую – в день откры-тия регаты, с упоминанием городов, откуда прибыли яхтсмены, а вторую – по завершению гонок, с поимённым перечислением победителей во всех классах парусных судов.

Но не успел телетайп, что называется, остыть, как в корпункте зазвонил телефон. На связь вышел Всеволод Кукушкин, возглавлявший тогда Спортре-дакцию ТАСС (сейчас Всеволод Владимирович – специальный полпред в Рос-сии от президента Международной федерации по хоккею с шайбой). Кстати, ещё до моего прихода на работу в ТАСС из «Псковской правды» волею судьбы я был хорошо знаком с его отцом – тоже профессиональным журналистом, пло-дотворно работавшим в одной из редакций центральных газет. Благодаря этому у меня с Севой быстро установились крепкие узы побратимства, гостил в его семье со щедро накрытым, как положено по обычаю, столом.

– Дружба – дружбой, а табачок врозь, – почему-то с этой народной муд-рости начал телефонный разговор Всеволод. – Свою заявку, пожалуйста, отло-жи и готовься освещать регату по совершенно иному сценарию.

Оказалось, что в Москве, определённо – в верхних эшелонах власти, было решено провести в Петрозаводске до открытия регаты собрание яхтсменов и на нём тайным голосованием провозгласить имя нового президента Федерации парусного спорта. На этот пост, подчеркнул Сева, рекомендуется одна кандида-тура, а именно – Юрия Васильевича Малышева, лётчика-космонавта СССР, Ге-роя Советского Союза, который родом с Волги. Поэтому теперь моя задача, как следовало из директивных установок моего друга-редактора, состояла в том, чтобы на протяжении всей регаты ежедневно выдавать через каналы ТАСС оперативные заметки со специальным посылом – только в адрес редакций «Со-ветского спорта» и «Красной звезды».

Поскольку, особо отметил Сева, новым президентом Федерации станет «питомец гагаринского почина», постольку мне надлежит в сюжетную канву спортивных заметок гармонично вплетать интересные эпизоды из биографии Малышева и его собратьев по Звёздному городку.

Ранее из космонавтов мне довелось лишь единожды вживую лицезреть одного Ю. А. Гагарина. Но то было скоротечное волшебное мгновение, проис-шедшее в аэропорту Симферополя. Тогда ликующая толпа пассажиров, увидев входящим в зал ожидания улыбающегося Юрия Алексеевича, подхватила его на руки и, вознеся над собой высоко, под восторженные возгласы не отпускала до самого трапа самолёта, отправляющегося в Москву. Правда, позднее, когда я работал ещё в редакции «Псковской правды», почта доставила мне конверт с гагаринским автографом. Однако продолжить переписку с Юрием Алексееви-чем не посчастливилось: как раз в те самые дни, когда письмо шло из Звёздного городка до Пскова, трагически оборвалась жизнь советского первопроходца космоса…

Тем не менее, чего греха таить, сообщение Севы о предстоящем восхож-дении волгаря Ю. Малышева на руководящий пост в спортивном ведомстве смелых и отважных покорителей водных просторов очень обрадовало меня. Скорее всего потому, что знал не понаслышке о тревожном состоянии дел в со-обществе яхтсменов. Конечно же, их вид спорта внешне чертовски привлекате-лен. Замешан, что называется, на романтических дрожжах. Сопряжён с преодо-лением опасностей на буйной, набивной волне и потому требует исключитель-ной слаженности экипажей, выучки, помноженной на сноровку ловить ветер в паруса.

С другой стороны – огорчительная примета: парусный спорт не стал ещё массовым, лишён свежего притока молодёжи в ряды яхтсменов. Хотя причина тому на виду и набила всем оскомину – слабое финансирование яхтсменов. Содержание судов, как и их новое строительство, не говоря об обновлении ос-настки, – буквально всё упирается в деньги, точнее – в хроническое их отсутст-вие. Крепко выручить могли бы профсоюзы, но косность мышления словно за-стила им глаза. Даже командировочных не выпросить в завкомах и фабкомах участникам регат. Вот и приходится им, бедолагам, брать за свой счёт отпуска, на кровные личные дооснащать суда – лишь бы регата не сорвалась, и старты прошли в сроки, обозначенные спортивным календарем. По сути состязатель-ное покорение водных маршрутов зиждилось исключительно на энтузиазме и альтруизме самих яхтсменов.

Придерживаясь такого расклада, я тогда для себя определил, что Юрий Малышев, согласившись возглавить Федерацию парусного спорта в сложное для неё время, берёт на себя тяжёлую обузу, но поступает честно и благородно, как и подобает истинному волгарю.

Тогда же, сразу после получения указаний от В. Кукушкина и осмысле-ния обстановки, я ничуть не сомневался также в том, что подвигнуть на столь смелый поступок лётчика-космонавта с волжскими корнями мог только на-стоящий государственник, каким в ту пору уже успел зарекомендовать себя Сергей Павлов, председатель Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР, известный ещё и крепкой дружбой с Юрием Алек-сеевичем Гагариным.

С Сергеем Павловичем – человеком чрезвычайно интересным, которому чужда зашоренность догмами, разносторонне развитым, предельно целеуст-ремлённым и энергичным, прекрасным оратором и аналитиком – мне суждено было встретиться ещё в 1959 году, когда он впервые в качестве первого секре-таря ЦК ВЛКСМ публично выступал в Центральной комсомольской школе, где я учился на Высших журналистских курсах. Предшественник Павлова – Вла-димир Семичастный, как говорится, часом назад ушёл с того поста на повыше-ние, возглавив вскоре Комитет госбезопасности СССР. Неординарный доклад С. Павлова, с которым он обратился к слушателям ЦКШ и привёл их в восторг заманчивыми новациями, мне хорошо запомнился ещё и потому, что, завершая ответы на поступившие вопросы и дискуссию по проблемам молодёжной поли-тики, Сергей Павлович вдруг пригласил на сцену к президиуму всех, кто уже посчитал себя готовым занять вакантные места на более ответственных постах.

В горстке смельчаков, откликнувшихся на призыв С. Павлова, оказался и Станислав Романовский, редактор «Ульяновского комсомольца», с которым я обитал в общежитии по соседству – в смежных комнатах через стенку и совме-стно с которым неоднократно готовил рефераты к семинарским выступлениям. Так я стал свидетелем «памятной» необычной ротации кадрового состава у ру-ля комсомола. Например, мой сокурсник С. Романовский вскоре стал ответст-венным секретарём редакции журнала «Сельская молодёжь». В новом качестве, кстати, Стас дважды приезжал ко мне в гости: сначала это было во Пскове, где я продолжал работать, не помышляя о переводе в Карелию, а затем и в Петро-заводске.

Короче говоря, после телефонного диалога с В. Кукушкиным, озаботив-шим меня новым регламентом освещения Онежской регаты, я пребывал, как ни странно, в полном убеждении, что без своеобразного благословения Сергея Павлова не обошлось намечаемое выдвижение Юрия Малышева на пост прези-дента спортивной Федерации. В ту пору за «питомцами гагаринского почина» прочно закрепилась неподдельная громкая слава. По моему разумению, гордое имя лётчика-космонавта, Героя Советского Союза Юрия Малышева и намере-вался государственник Сергей Павлов использовать как таранную силу, чтобы в корне переломить отношение в обществе к клубам яхтсменов и таким образом раз и навсегда разрубить гордиев узел, туго повязавший развитие парусного спорта. В предчувствии добрых начал я и стал готовиться к встрече «звездного» кандидата в президенты.

Хорошо помнится, что Юрий Васильевич прилетел на берега Онего на обычном рейсовом самолёте за двое суток до старта регаты. Прямо у трапа гос-тя с почестями встречала официальная делегация. Её возглавлял заведующий отделом культуры обкома партии Анатолий Штыков – сокурсник по Академии общественных наук Виктора Новикова, который как главный редактор «Псков-ской правды» скрепил личной подписью в моей трудовой книжке следующую запись: «Освобождён от занимаемой должности заведующего отделом совет-ской работы и быта в связи с решением бюро Псковского обкома КПСС реко-мендовать на перевод в ТАСС (Телеграфное Агентство Советского Союза)».

Но это, так сказать, лирическое отступление – вернёмся к встрече гостя у трапа самолёта. Поймав удобный момент, я протиснулся поближе к космонавту и представился ему. Юрий Васильевич, видимо, заранее зная о моей необычной миссии, по-братски обнял меня и отвёл в сторонку. Из беседы, продолжавшейся с глазу на глаз минут 45–50 прямо на взлётно-посадочной полосе, я вынес твёр-дое убеждение в том, что лётчик-космонавт Ю. Малышев – сущая находка для репортера: не увлекается многословием и не рассыпается бисером, но каждой динамично скроенной фразой раскрывает многое и сообщает о многом, несёт дополнительную порцию знаний, наблюдений неординарных и сравнений ори-гинальных. Потому мой блокнот впитал нужные факты с интересными поворо-тами. В конце диалога условились, что завтра снова встретимся, но уже в реч-ном порту – у пирса с яхтами, куда я пообещал прибыть не с пустыми руками.

Чтобы не сплоховать во время регаты и ускорить процесс передачи по двум спецадресам полноценных сюжетных миниатюр с оперативным поводом, по возвращении из аэропорта в корпункт стал заблаговременно составлять на каждый день соревнований по два-три варианта текстовок. Итог впечатлял –получилась увесистая пачка, отпечатанная на телетайпе.

С ней-то на следующий день, в строго оговорённый с Малышевым час, прибыл в речной порт, находясь за рулём служебного автомобиля. Правда, по пути успел сделать остановку и заглянуть в Дом журналиста, где располагались редакции всех трёх карельских изданий, и получить от фотокора газеты «Ком-сомолец» памятные снимки разных ракурсов. Помню, как Юрий Васильевич, получив ворох моих заготовок, очень внимательно принялся читать будущие «тассовки», порой возвращаясь к прочитанному. К моей радости, замечаний крупных, потребовавших бы сюжетного «перекроя» заметок, не последовало. Поблагодарив Юрия Васильевича за помощь и сотрудничество, осмелился по-просить у него автографы.

Скрепив фотоснимки личной подписью на лицевой стороне, Юрий Ва-сильевич вдруг спросил меня: не я ли автор заметки об НЛО над Петрозавод-ском, которая, как сказал лётчик-космонавт, наделала много шума осенью 1977 года. Получив утвердительный ответ, Малышев тогда поинтересовался, а не известна ли мне фамилия физика Золотова. Я ответил, что если речь идёт об Алексее Васильевиче Золотове, который заведует кафедрой в одном из вузов города Калинина (ныне – Тверь) и каждое лето снаряжает под своим началом экспедиции в сибирские края – в места, где упал загадочный Тунгусский метео-рит, то такой человек мне лично знаком, не единожды встречался с ним, слушал в приватной обстановке его рассказы об инопланетных кораблях.

«Вот оно как!» – восторженно и с удивлением произнёс Юрий Василье-вич. Но тут ему напомнили, что пробил час обеда и пора, дескать, в ресторан, где уже стол накрыт и самовар остывает. «Хорошо, мы ещё успеем вернуться к начатому разговору», – сказал мне посланец из Звёздного городка, несколько обескураженный.

Я же решил не отлучаться от пирса и, прогуливаясь по нему то в сторону озера, то обратно, стал ожидать возвращения лётчика-космонавта. Что скры-вать, его интерес к персоне Золотова, сумевшему просто взбудоражить все на-учные школы в мире своей смелой гипотезой о космическом происхождении тунгусского дива, меня очень и очень заинтриговал. Прохаживаясь под шум на-бегавших мерно волн, принялся размышлять, как сподручней и поделикатней расспросить самого Юрия Васильевича. По сведениям, доставленным мне мос-ковскими уфологами, которые зачастили в Петрозаводск после публикации но-вости о прилёте таинственного «пришельца» явствовало, что другой питомец «гагаринского почина» – Герой Советского Союза, полковник Владимир Кова-лёнок, выполняя облёт планеты Земля на корабле «Союз-25», воочию наблюдал «летающую тарелку», совершающую манёвры загадочные. Но так ли это было на самом деле? Что конкретно о том случае известно Юрию Малышеву? Вот о чём хотелось расспросить его. Конечно, намеревался также задать вопрос отно-сительно моих догадок в отношении Сергея Павлова.

Но, увы и ах!.. «Хорошо, мы ещё успеем вернуться к начатому разгово-ру», – то были последние слова лётчика-космонавта, которые довелось услы-шать в Петрозаводском речном порту под шум волн седого Онего. Когда мину-ло обеденное время, выяснилось, что даже в пределах земли карельской уже нет именитого гостя. Наиболее осведомлённые, у которых я пытался навести справ-ки, подтверждали, что Юрий Васильевич в спешном порядке покинул Петрозаводск и отбыл в неизвестном направлении на военном самолёте, при-сланном специально за ним.

Вернувшись обескураженным в корпункт, связался по телефону через коммутатор ТАСС со Спортредакцией и попросил к аппарату В. Кукуш-кина. «Освещай регату так, как предусматривал заявкой. Об остальном – просто забудь. И никогда не упоминай фамилию того, с кем встречался», – сказал Сева, не вступая больше в объяснения и прерывая разговор.

Позднее мне посчастливилось два раза побывать в Звёздном городке. Брать интервью у лётчика-космонавта генерал-майора авиации, Героя Совет-ского Союза Андриана Николаева, который в молодости работал по оргнабору в Карелии лесорубом. Даже вживую слушать лётчика-космонавта, дважды Ге-роя Советского Союза Петра Климука, когда он в качестве руководителя Цен-тра подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина держал публичную речь пе-ред группой собкоров-тассовцев. Скрывать не стану: всё во мне кипело и про-силось наружу, подогревая любопытство до высшей степени накала. Однако никогда и нигде я не решался вслух поинтересоваться, почему странным и за-гадочным образом прервалась командировка в Карелию Ю. Малышева.

Лишь летом 2006 года, когда редакция журнала «Наука и жизнь» опублико-вала развёрнутое интервью с дважды Героем Советского Союза, лётчиком-космонавтом Георгием Гречко, кое-что прояснилось и встало как бы на свои места.

Судя по интервью Георгия Михайловича, на начало 80-х годов XX столе-тия планировался советско-индийский космический проект, носивший, как не трудно о том догадаться, ярко выраженную политическую окраску. Осущест-вить ту программу поручалось шестёрке отважных покорителей космоса, в ко-торую входили А. Березовой, Г. Гречко, Р. Мальхорта, Г. Стрекалов, Ю. Ма-лышев и Р. Шарма. Из этой группы предстояло скомплектовать два экипажа – основной и дублирующий, а кто войдёт в первый или второй экипаж, должно определиться после дополнительных тренировок и испытаний, спешно развёр-нутых. Они-то, эти новые тренировочные занятия, как я теперь предполагаю, и сорвали «президентское восхождение» в парусный спорт Юрия Малышева. Ес-ли это действительно так, то вполне объяснима и причина скорого и опутанного завесой таинственности его вылета из столицы Карелии: в те времена любые сведения о намечаемых, тем более – с иностранцами, полётах в околоземное пространство считались сверхсекретными и оберегались как подобает.

Но на этом, пожалуй, рано ставить точку: суперинформация ещё не ис-черпана. В интервью журналу «Наука и жизнь» Георгий Гречко на полном серьёзе признаётся, что увлечён – и очень давно! – уфологией. В подтвержде-ние приводит более любопытные признания. Вот одно из них, основанное на конкретике: «Однажды я видел корабль инопланетян. Но это случилось в Лон-донском музее. Там есть картина, написанная в 1480 году. На ней изображена «летающая тарелка» с иллюминатором и луч света, бьющий из него. Я был по-трясён, лишившись покоя».

Думается, что Георгий Михайлович, свидетельствуя так, немножечко с лукавинкой хитрит. Обратите внимание на ход его умозаключения: то, что ви-дится на картине 1480 года, он называет однозначно «летающей тарелкой», а по каким, спрашивается, признакам и подобиям и на каких основаниях он это оп-ределяет, умалчивает. Значит, напрашивается сногсшибательный вывод: Геор-гий Михайлович вживую наблюдал полёт «летающей тарелки», но почему-то не спешит сознаться. Однако это сугубо моё личное предположение – не боль-ше того.

Повторюсь, Юрий Малышев в разговоре со мной проявлял интерес к пер-соне тверского физика Алексея Золотова – неугомонного исследователя тайн Тунгусского метеорита. Прочитав интервью Г. Гречко, осмеливаюсь предполо-жить, что Малышев мог знать о Золотове от Гречко и, видимо, намеревался по-ведать мне об этом. Такую мысль навевает чрезвычайно интересное свидетель-ство самого Георгия Михайловича (цитирую текст выборочно):

«Ещё юношей я прочитал статью писателя Александра Казанцева о том, что Тунгусский метеорит – это космический корабль, который потерпел катаст-рофу. Дал себе слово, что когда-нибудь туда доберусь и начну искать остатки того корабля… Честно признаюсь: мы использовали отчёт Алексея Золотова, страниц на пятьсот, а из отчёта следовало, что это был космический корабль, который взорвался на высоте пять тысяч метров, и мощность взрыва составила порядка пяти килотонн. Пришли к С. Королёву, поговорили – и выпросили двух солдат с рацией, вертолёт и сухой паёк. Полетели туда (в район Подкаменной Тунгуски)… и за несколько месяцев провели очень серьёзную работу. Я гор-жусь тем, что при моём участии была определена (географическая) точка, над которой произошёл взрыв».

Эти откровения Г. Гречко – подходящий аккорд, которым уместно завер-шить этюд, навеянный записями в репортёрском блокноте за 1981 год, воскре-шающий совершенно неизвестный эпизод из земной одиссеи космонавта Ю. Малышева.

ПЕРЕКРЁСТКИ ЛЮДСКИЕ

Обрести доверие Валентина Распутина, прочувствовать на себе его доб-рожелательное отношение и предельную открытость в суждениях, заручиться его особой отзывчивостью и заботой, сердцем окунуться в святая святых – его творческую мастерскую помогли мне, не подозревая того, Виктор Петрович Астафьев и его жена Мария Семёновна, вошедшая в русскую литературу под девичьей фамилией Корякина.

Конечно, об этом я не догадывался и даже не мог предположить. Потому узнать о том было вдвойне приятно от самого Валентина Григорьевича. Первая встреча с ним произошла совершенно неожиданно в болгарском городе Варна, славящемся своими золотыми пляжами на берегу Чёрного моря. Там, в Варне, находился МДОЖ – Международный дом отдыха журналистов, построенный творческими союзами соцстран на долевых началах. И надо же приключиться такому совпадению, что на варненском пляже, под одним и тем же зонтиком, оказались бок о бок Валентин Распутин, прибывший из Иркутска на трёхне-дельный отдых с женой Светланой и юной дочуркой Машенькой, и я с женой Анной, приобретшие путевки на этот же срок в Петрозаводске.

От неожиданности опешил я, даже начал что-то сумбурно лепетать, сумев лишь выговорить свою фамилию.

– Дальше, Николай, можешь ничего не добавлять – обо всём наслышан от Виктора Петровича и Марии Семёновны, – к моему изумлению, мгновенно среагировал Валентин Григорьевич и, живо протянув мне руку для приветст-вия, тут же обратился к жене:

– Света, пожалуйста, познакомься: это тот самый Коля Милов, которого с благодарением вспоминают Астафьевы всякий раз, когда речь заходит об их поездке в Святогорье на поклон к Пушкину.

– Уж если говорить начистоту, – ответил я, обретя дар речи, – в первую очередь мне надлежит благодарить Астафьевых, а не наоборот. Для меня ничего не стоило отвезти их на тассовском автомобиле из Пскова в Пушкино-горье и обратно. Зато в награду обрёл надежных, мудрых покровителей.

Видя по недоуменному выражению Валентина, что моя реплика приот-крывает ему нечто неизвестное, досказал всю историю до конца.

– Примерно через полгода после посещения Астафьевыми Святогорья Виктор Петрович ненароком узнаёт от поэта Юрия Леднёва, моего вологодско-го собрата по собкорству в ТАСС, что я уже в Москве, вызван для оформления документов на перевод из Пскова в Норильск. Именно тогда мне было как бы ниспослано провидение, исходящее от Астафьевых. Виктор Петрович, не меш-кая, связался по телефону с центральным офисом ТАСС, разыскал меня в этом многоэтажном муравейнике и по-житейски мудро сказал: «Коля, не будь чур-баном и не дури. Рядом – Маня, которая тоже заодно со мной. Так знай, наш общий сказ: в Норильск не ездят добровольно, в Норильск обычно возят под конвоем». Так благодаря своеобразному заступничеству Астафьевых я в февра-ле 1973 года оказался не в зоне вечной мерзлоты, а в благодатной Карелии, где люди с чистой совестью – не редкость.

Это уточнение несказанно обрадовало Валентина и Светлану. Оно и не мудрено. Валентин Григорьевич просто боготворил Виктора Петровича, его имя произносил с особым пиететом. Да и сам В. Астафьев, прошедший войну с фашистами, как говорится, от звонка до звонка, высоко ценил талант молодого В. Распутина, в чём я лично убедился при знакомстве с ним ещё во Пскове.

Например, в беседах и с известным пушкиноведом Семёном Гейченко, директором Пушкинского музея-заповедника, и с псковскими поэтами – быва-лыми партизанскими разведчиками Игорем Григорьевым и Львом Маляковым, Виктор Петрович, говоря о прозе Распутина, неизменно повторял одно и то же, почти слово в слово: «Вот это живописание! Вот это талантище! За нашим Ва-лей, поверьте мне, красноярскому сибиряку, – большое будущее!»

Откровенный обмен мнениями, состоявшийся при первой же встрече, очень сблизил меня с В. Распутиным и даже, по разумению моему, быстро сроднил нас. А вести беседы с Валентином Григорьевичем было и легко и сво-бодно, словно вокруг нас в это время незримо порхали сказочные феи, благо-склонно относясь к нам и вдохновляя на лад и правдивость. В распутинском го-лосе приятного, я бы сказал, бархатного, тембра передавалось душевное тепло маститого писателя, который не приемлет снобизма и высокомерия. В его ма-нере говорить и слушать ощущались чуткое, бережное внимание к собеседнику и обращённая к нему заботливость. Потому я, обыкновенный репортёр обыкно-венного полёта, не испытывал перед именитым прозаиком (а в ту пору на слуху широкого круга читателей уже были его великолепные повести «Деньги для Марии», «Последний срок», «Живи и помни») ни робости, ни скованности, ни стеснительности.

Так беседы наши под зонтиком на пляже в Варне стали регулярными. Естественно, протекали они лишь в полуденный зной либо в утренние часы, ко-гда море ещё недостаточно прогрелось, тем самым не сумев возбудить наше искушение поплескаться на прибрежной волне или совершить дальний заплыв до оградительного буйка.

Те беседы, если они вспыхивали, чаще всего затрагивали различные ас-пекты извечной проблемы: для чего всё-таки появляется на свет человек; каким образом и с чего заводятся в нём червяки самости, корыстолюбия, злобы и за-висти; как и на чём рождается вера, без которой, если исходить из заповедей Христа, и жить невмоготу; почему очень хрупки и зело капризны человеческие чувства, а силы пошлости, напролом разрушающие добродетели, наоборот – велики и хватки; насколько опасны обывательский быт и сам дух обыватель-ских отношений. Однако касались мы в разговорах и наших биографий, оты-скивая в них общие приметы-затеси.

Я, например, от радости чуть было не подпрыгнул, словно ощутив себя на батуте, когда узнал, что Валентин родился в деревне с чудным именем Аталан-ка, но на берегу таежной Ангары. А моя же колыбель – псковская деревня Са-молва, притулившаяся на восточном побережье Чудского озера. Что ни говори-те, а рыбацкое сообщество – это особый образ жизни, построенный на артель-щине. Потому ещё в младенчестве в меня как бы вселился дошедший от далё-ких пращуров-русичей святой зов: «С кем в лодке от пристани отчалил, с тем с озера вернись и ступи на берег».

Вдруг меня озарило постараться незыблемые каноны рыбацкого уклада, почерпнутые в детстве и отрочестве, нанести мысленно, как кальку, на распу-тинские повести «Уроки французского» и «Деньги для Марии». И сразу в голо-ве промелькнуло, что поведенческая мотивация литературных героев подсказа-на автору средой, царившей в таёжном поселении на Ангаре, в которой он рос и готовился выйти в люди. Когда признался Валентину Григорьевичу в столь дерзком опыте, то он лишь улыбнулся несколько смущённо и примирительно.

Как поведал Валентин, его литературные опыты сначала обкатывались на страницах «Советской молодёжи» – иркутской газеты. «Первым устроился туда в редакцию Саша Вампилов, с которым крепко дружил, а ровно через полгода и я последовал его примеру, – уточнил Валентин Григорьевич.

– Оба мы числились в штате на технических должностях, например, я – на должности библиотекаря. Однако занимались преимущественно очерком, фельетоном и публицистикой».

Не скрываю, что узнать об этом было приятно: в своё время я тоже со-вершенствовал своё ремесло в псковской газете «Молодой ленинец», и даже учился, как и Александр Вампилов, на Высших журналистских курсах в Цен-тральной комсомольской школе, правда, на пять лет раньше будущего имени-того драматурга.

А однажды Валентин неожиданно спросил, не доводилось ли мне слы-шать имя Елены Яковлевой. Да, ответил, доводилось, но обязательно в связке с именами Веры Венценосцевой и Маргариты Лобановой, причём – исключи-тельно на праздниках в честь псковских партизан. В тех, особо торжественных случаях, упоминалось, что три неразлучные подружки Вера, Лена и Рита в са-мый канун войны с немцами получили в школе аттестаты зрелости и по суще-ству с выпускного бала ушли в партизаны. Они действовали в составе ударной бригады, громившей вражеские гарнизоны, а ранней весной 1942 года участво-вали в сопровождении до линии фронта конного обоза, которым было достав-лено продовольствие для защитников осаждённого Ленинграда.

– Чем же закончилась та одиссея для подруг? – заинтересованно полюбо-пытствовал Валентин.

– А что дальше произошло, – ответил ему, – знаю уже со слов Маргариты Ивановны Лобановой – редактора районной газеты «Колхозная жизнь», на страницах которой я семнадцатилетним пацаном прошёл в 1951 году своего ро-да крещение в репортёры. Когда на псковской земле было покончено с фашист-ской нечистью, подруг не взяли в Красную Армию, как других партизан-мужчин из их бригады, а направили в Ленинград на учёбу в совпартшколу.

По завершении учебного курса Вера Никифоровна получила назначение на пост редактора районной газеты «Коммуна», выходившей в Дедовичах – не-коронованной столице Партизанского края, на территорию которого не ступала нога оккупантов и на которой снаряжался продовольственный обоз для ленин-градских блокадников. Маргарита же Ивановна, как уже сказал, стала редакти-ровать «Колхозную жизнь» в посёлке Серёдка. А Елена Ивановна сначала воз-главляла сектор печати в Псковском обкоме ВКП(б), а чуть позднее уехала по направлению ЦК куда-то в Сибирь. Рассказав всё, что знал, задал собеседнику встречный вопрос: неужели бывалую псковскую партизанку Яковлеву знают в Прибайкалье?

– У нас, в Иркутске, – уточнил Валентин, – как журналисты, так и литера-торы хорошо знают Елену Ивановну Яковлеву: она – главный редактор «Вос-точно-Сибирской правды», неизменный руководитель областного отделения Союза журналистов СССР.

Вот, оказывается, какие неожиданные и уникальные повороты преподно-сит судьба, наделяя узами побратимства людей, живущих друг от друга даже на громадном удалении не в одну тысячу километров!

Разоткровенничавшись как-то, я в свою очередь, доверительно сообщил Валентину, что моя биография как будто соткана из чередующихся однородных эпизодов, которые соседствуют с постоянством по три раза кряду. Для нагляд-ности сослался на свою трёхлетнюю солдатскую службу: началась она в При-карпатье, продолжалась в Барнауле, а закончилась на стыке границ между Одесской областью и Приднестровьем. И репортёрское мое становление, – про-должил повествовать Валентину, – проходило в редакциях трёх районных газет, выходивших в посёлках Серёдка, Полна и Карамышево, которые вскоре, один за другим, утрачивали статус административных центров, вливаясь в состав ук-рупнённых районов. Причём подобных совпадений хоть отбавляй, – подыто-жил я.

Потому, обращаясь снова к В. Распутину, сокрушённо отметил, что сей-час очень таинственно тяготит груз трагических утрат, случившихся почти в единовременье в Вологде, алтайских Сростках и на Байкале под Иркутском. «Да, тут, пожалуй, есть над чем голову поломать», – с печалью в голосе ответил мой собеседник.

Буквально через год после варненских бесед под зонтиком на пляже МДОЖ вышел в свет изданный в Иркутске сборник вампиловских пьес под общим названием «Старший сын». Сборник этот предваряла вступительная статья Валентина Григорьевича. И с первых строк того предисловия набатно утверждалось:

«В поэзии Николай Рубцов, в прозе Василий Шукшин, в драматургии Александр Вампилов – с этими именами российская литература потеряла почти в единовременье самую душу и самую надежду. И, кажется, сама совесть оста-лась с ними в литературе».

Осенью 1981 года, от которой до встреч в Варне пролегло целое пятиле-тие, на Северо-Западе страны проводились Дни литературы. Так на полнедели столица Карелии оказалась вовлечённой в волшебное таинство книгопочитания с незабываемыми встречами вживую с именитыми авторами.

Благодаря этому судьба снова щедро одарила меня возможностью ещё раз пообщаться с супругами Астафьевыми, успевшими переехать из Вологды в Красноярск, и Валентином Распутиным, а также впервые познакомиться с Вик-тором Лихоносовым, двумя Владимирами – Личутиным и Крупиным, Сергеем Залыгиным, с его одарёнными семинаристами, из которых уже тогда выделя-лись Анатолий Ким и Станислав Рыбас.

Под занавес того праздника делегация писателей совершила на теплоходе ознакомительную поездку на заповедный остров Кижи. Там во время экскурсии спонтанно родилась идея совместно поужинать у нас дома в семейном кругу. Это предложение одобрили, естественно, Виктор Петрович с Марией Семёнов-ной и Валентин Григорьевич. К ним охотно присоединились В. Лихоносов с Кубани, архангелогородец В. Личутин и карельский прозаик-фронтовик Пётр Борисенков, с которым учился в Литинституте и коротал годы в одной комнате общежития В. Астафьев.

Когда мы шумной гурьбой переступили порог квартиры, первой навстре-чу выпорхнула шестилетняя наша дочь Вероника и, подражая своей бабушке – моей тёще Василисе Матвеевне смоленских корней, стала привечать гостей низкими поклонами, соблюдая древний русский обычай. Эта детская непосред-ственность и искренность привели гостей в восторг. Растроганный Валентин Григорьевич даже счёл обязательным для себя торжественно вручить аккуратно изданные «Уроки французского» с памятным посвящением: «Девочке Верони-ке от дяди Вали, который очень любит макароны».

От избытка внимания расхрабрилась наша дочурка перед гостями, уверяя их на полном серьёзе, что когда ей было четыре годика, она уже выпускала… свой журнал. То были неловко прошитые бабушкиной иголкой с ниткой кар-манного формата листочки, на которых Вероника печатными буквами, не при-знавая знаков препинания, вольно излагала на свой прозор суть ранее услы-шанных сказок, снабжая незамысловатые строчки карандашными цветными рисунками. Всех до слёз позабавил один из таких «журналов» с названием «Ко-за мама с детками козлятками». Жена Анна, видимо, поддавшись настроению дочери, припомнила про любопытный случай, происшедший в детском саду, при первом знакомстве ребят с четверостишьем Агнии Барто о девочке Тане, уронившей в речку мячик и слёзно горевавшей по этому поводу. Как только воспитательница дочитала стишок до конца, произнеся: «Тише, Танечка, не плачь / Не утонет в речке мяч», Вероника вспрыгнула на ноги со стульчика, за-протестовав, что у стиха окончание потеряно, а оно, это окончание, таково: «Придут мамы за водой / И достанут мячик твой».

По дружному настоянию всех гостей наша дочурка была провозглашена распорядительницей застолья, что придало ему особый шарм и весёлый на-строй. Сыпавшиеся, как из рога изобилия, шутки с прибаутками сменялись дек-ламированием стихов, главным образом – из наследия Николая Рубцова. И, ко-нечно же, всё сопровождалось под морошку на водочке и рябину на коньячке.

Угомонились же мы далеко заполночь, когда дочь давным-давно сладко спала. Но угомонились уже в номере люкс, отведённом в гостинице «Северная» для четы Астафьевых. А наутро всей семьей прибыли на вокзал, чтобы проводить дорогих гостей в Мурманск, куда из Карелии перемещались Дни литературы.

Вот теперь, думается, наступила удобная пора обратиться к переписке с В. Распутиным. Первое его письмо после посещения Петрозаводска почта дос-тавила в конце января 1982 года.

«Дорогие Вероника Николаевна, Аня и Николай!

Рад приветствовать вас в Новом году и пожелать (лучше поздно, чем ни-когда) добра и удач в нём!

Очень часто вспоминаю вас – и как мы гужевали за вашим столом (с мо-рошкой!), и проводы на вокзале, и всё остальное. Славный город Петрозаводск и славные были там с нами люди! Едва ли что ещё повторится – и чтобы с Ас-тафьевыми, и с вами вместе.

Виктора Петровича я с той поры, после Мурманска, не видел, хотя и жи-вём вроде рядом. Собрался к нему в октябре – не получилось, а теперь по зиме как-то не с руки, хочется ведь не только в квартире посидеть, но и вокруг поез-дить-походить, а морозы у нас нынче стояли знатные, только теперь немного отпустило.

Николай, я на всякий случай вкладываю в письмо эту вырезку. Вдруг эта книга стоит или лежит? Если нет, прилагать особые усилия для её розысков не надо. Если только она доступна! А я, в свою очередь, принимаю заявки на ир-кутские издания.

Светлана и Мария передают вам приветы и завидуют, что у вас всякие та-кие штучки летают, а у нас нет. Я их успокаиваю, что скоро тоже полетят. Я с присущим мне оптимизмом уверяю их, что скоро мы все полетим в тартарары. Но будем надеяться, что не в этом году.

Кланяюсь вам, Веронику обнимаю. В. РАСПУТИН.»

Просьбу Валентина Григорьевича я удовлетворил с гаком. Вместе со сборником «Русские эпические песни Карелии», о которых он в письме хлопо-тал, выслал бандеролью редкий томик стихов Константина Случевского и соб-рание статей славянофилов, выпущенное с маркой издательства «Карелия». Однако в сопроводительном письме намеренно обошёл вниманием намёк на просьбу сообщить что-либо о «Петрозаводском небоходе». К тому времени я просто уже пресытился по горло мерзостями от пакостных архаровцев-негодяев. Потому посчитал, что лучше смолчать и слукавить, взвалив на себя груз греховности, чем невольно накликать беду на безвинную семью Распути-ных, проявлявшую обычное любопытство к проблеме НЛО.

Ответ Валентина Григорьевича, датированный 1 апреля 1982 с года, гла-сил (цитирую без сокращений):

«Дорогой Николай!

С повинной головой – очень и очень виноват за молчание. Правда, не преднамеренное и не намеренное, да все-таки… А вызвано оно тем, что дома по привычке не живу, а всё то здесь, то там. Месяц почти (февраль) пробыл в сво-ей родной деревне на Ангаре (это 400 км от Иркутска), затем на три дня заехал в Иркутск, узнал, что В. П. Астафьева, который к этому времени собирался в наш город на семинар сибирских драматургов, на этом семинаре не будет, и опять дал тягу… В городе работать невозможно, вот и прыгаю с места на место.

Книги, конечно, получил. Порадовался, полюбовался, а адрес, чтобы от-ветить, не взял. Такая вот незадача. Исказнил себя за эту забывчивость. И вот только неделю назад вернулся, но сразу написать тоже не собрался. Одним сло-вом, виноват, больше не буду.

За книги самое сердечное спасибо. Но на всякий случай для следующего раза: высылай (по возможности) только то, что я попрошу. Так, Аксаковы в этом издании у меня уже были, и теперь, стало быть, два экземпляра. Конечно, я найду, куда приспособить лишний, и подарю его порядочному человеку, да ведь и это не дело – посылать за семь тысяч вёрст книгу для чужого дяди. Я выписываю «Книжное обозрение», прочитываю его, как никакую другую га-зету, очень внимательно и, конечно, станет что из ваших краёв понадобится, не промолчу.

Вампилова надеюсь вскорости прислать, он уже вышел, но я ещё не поза-ботился его взять. Будет!

Спасибо вам за поздравления с нашими отдельными и нашими общими праздниками. Редкие вы люди – помните о праздниках, теперь это, кажется, ма-ло, кто делает.

В середине апреля, наверное, буду неподалеку от вас – в Москве. Виктор Петрович, слышал я, собирается туда в начале апреля. Вполне может быть, что мы там встретимся и, конечно, вспомним о вас.

Ещё раз спасибо за всё и ещё раз склоняю свою повинную голову. Ане и Веронике сердечные приветы и от меня, и от моих женщин. Одна из них сего-дня была очень недовольна тем, что каникулы кончились.

Обнимаю тебя, В. РАСПУТИН».

Вампиловский сборник, обещанный Валентином, я получил, находясь уже в Ульяновске. В бандероли из Иркутска к моей радости оказался в двух эк-земплярах полиграфически опрятно оформленный том с оглавлением «Дом ок-нами в поле». Здесь под одной обложкой – все произведения, вышедшие из-под пера Александра Валентиновича: и пьесы, и очерки со статьями, и фельетоны, и рассказы с одноактными пьесами – по сути полный свод вампиловских сочине-ний, отмеченных печатью таланта и усердным прилежанием автора. О столь великолепном и удивительном подарке даже не мечталось!

Бандероль сопровождала записка, в которой Валентин Григорьевич выра-зил удивление по поводу моего очередного перевода, но пожелал обрести себя на новом месте, – чтобы не затерялся. К стыду своему и горькому сожалению должен сознаться, что та памятная записка, как и самая объёмная часть пере-писки с В. Распутиным, безрассудно погублены.

Теперь же, во времена так называемого реформирования бесконечного, я чаще всего по публикациям в печати слежу за происходящим и наблюдаю за своим кумиром, который заслуженно удостоен звания Героя Социалистическо-го Труда и назван лауреатом Государственной премии СССР.

Совсем извёлся, пребывая в глубоком потрясении, когда из теленовостей 9 июля 2006 года узнал, что трагедия, происшедшая в результате крушения авиалайнера под Иркутском, не обошла стороной и семью Распутиных. Со ще-мящей болью в сердце рассматривал тогда в «Комсомольской правде» фото-снимок, на котором запечатлены Валентин и Светлана при выходе из морга со-вершенно разбитыми и опустошёнными. Та авиакатастрофа унесла в мир иной в расцвете сил и таланта их одарённую Машеньку, успешно преподававшую в Московской консерватории, в которой она ранее и училась, получив два ди-плома – и музыковеда, и органиста. Неужто и в самом деле правы те, кто скло-нен утверждать, что раньше всех берёт Бог к себе только молодых – исключи-тельно праведных и талантливых?!

В одной из московских газет недавно вычитал, что Валентин Григорье-вич, побывав на месте вечного упокоения незабвенного Виктора Петровича и, побеседовав с овдовевшей Марией Семёновной, позаботился организовать в Красноярском педуниверситете представление своей новой книги «Мать Ивана, дочь Ивана».

Радовался, когда читал газетный отчёт: в студенческой аудитории люди стояли в проходах, сидели на ступеньках – на всех кресел не хватило. И в этом многолюдье Валентин Распутин, как на исповеди, поведал: «В Болгарии вос-клицательный знак называют удивительным – меня это греет. Я бы поставил удивительный знак нашему народу за терпение, которое, может быть, нас и спасёт».

Ярость негодования расшалилась во мне, когда, читая всё ту же газету, обнаружил, что в ответ на это мудрое речение из зала мудрому литератору – писателю-печальнику, писателю-страдальцу, писателю-заступнику за свой на-род и Россию – передали записку откровенно циничного и грубого унизитель-ного толка: «Вам не кажется, что вы давно устарели? На все ваши фразы – ты-сячи возражений…».

Вот почему сдаётся мне, что лучше уж было с рождения остаться совер-шенно слепым и совершенно глухим, чтобы только не читать и не слышать такое.

ТРИ ЕЛИ ИЗ-ПОД ПРИСЛОНИХИ

Ныне деревню Ивановку, известную больше по детскому дому имени Ге-роя Советского Союза Александра Матросова, уже трудно представить без елей. У многих подворий по соседству с калитками растут эти лесные красави-цы. На такое увлечение подняли сельчан, не замышляя того, мои друзья – Та-мара Смирнова и Валерий Антипов, оставившие заметный добрый след в улья-новской журналистике. Повторяю, всё свершилось совершенно спонтанно и со-всем необычным образом.

Хорошо помню ту осеннюю пору почти двадцатилетней давности. Поехать в лес по грибы уговорили меня Тамара с Валерием. По их наводке на-правились на тассовском «Жигулёнке» на старую вырубку под Прислонихой, где опят, как заверяли провожатые, всегда хоть косой коси. Правда, оговарива-лись мои поводыри, в последний раз они посещали те края г