Пятого марта в свежеотремонтированном зале Ульяновского союза худож-ников открылась выставка работ народного художника России, действительно-го члена Академии художеств России Анатолия Зыкова. Это был не вполне обычный вернисаж, а акт передачи всех двухсот двадцати экспонатов этой вы-ставки в дар городу.

Заманчива, но и ох как трудна пушкинская тема для художника. Казалось бы, всё так и зовёт к воплощению: сам поэт, обладающий к тому же такой романтичной и характерной внешностью… невероятно картинна и сама эпоха, её архитектура, мебель, одежда… пушкинское окружение – сплошь выдающиеся фигуры… а захватывающая драматургия жизни гения… Но ведь даже великому Репину не дался «великолепный арап» (это слова самого Репина) – в картине «Пушкин на лицейском экзамене» живо и убедительно всё, кроме главного героя: напыщенного юнца с театрально воздетой рукой. И превратившийся буквально в барельеф после четырнадцатилетних переделок «Пушкин на набережной Невы» тоже так и не удовлетворил ни автора, ни зрителей.

В неисчислимой изобразительной пушкиниане редкими вспышками встают перед глазами: дивный Пушкин на скамье работы Валентина Серова; парный портрет с женой перед зеркалом в Аничковом дворце – серовского ученика Ульянова плюс несколько его же рисунков; взволнованный отрок Фаворского; элегичный Пушкин Попкова («Осенние дожди»); великолепные скульптуры Опекушина, Аникушина, Комова… В этот же ряд встают и лучшие работы беспримерного пушкинского цикла (уже удостоенного трёх золотых медалей) нашего современника Анатолия Зыкова – известного книжного иллюстратора. Живописные полотна, рисунки, литографии, акварели (общим числом более двухсот) – итог двадцатилетней вдохновенной работы. Но куда сильнее количества поражает глубина проникновения в образ и, кажется, саму душу великого поэта. Не со слепым восторгом, а с болью сердечной наблюдает художник за своим любимым героем, оказавшимся в западне царской милости, открытой вражды большого света и непонимания самыми близкими людьми. Неспроста цикл назван «Сквозь штормы судьбы. Пушкин». Только трижды мы видим его белозубую улыбку: после меткого выстрела в карту (литография «Пистолет требует ежедневного упражнения»), рядом с юной женой (полотно «Московская весна. Радуга») я с друзьями в банном интерьере (пастель «Соболевский, Нащокин и Пушкин в Сандунах»). Удивительными прозрениями был вознаграждён художник за пре-данность теме. Вот «Погибельное счастье», маленький холстик с двумя ликами – Натали и Пушкина; в нём сказано то, что, как в музыке, не выразишь и сотнями слов. Порою знание мельчайших деталей пушкинского быта выводит на яркую образную находку. «Мы вольные птицы» – лист с Пушкиным, глядящим в зарешёченное окно, а вокруг птичьи клетки… «Не многовато ли символики?» – ска-жет тот, кто не знает, что окна первого этажа в доме генерала Инзова, у которого жил поэт во время написания «Узника», были зарешёчены, а сам добродушный хозяин был большим любителем певчих птиц…

И даже «Стихи, сочинённые во время бессонницы» могут, оказывается, породить на редкость убедительный зримый образ. «Ты зовёшь или пророчишь?» – зрелый, с уже усталым лицом поэт вглядывается в немое лицо Судьбы, воплощённой в образе сфинкса. «Вот кто знает всё на свете! Вот кому быть собеседником поэта! Он, конечно, не ответит. Но знает!» – это отрывок из книги Зыкова «Дорога к Пушкину», ставшей вкладом уже в литературную пушкиниану. Художник смело предлагает свои гипотезы. Он, к примеру, уверен, что не мог сердечно отзывчивый Пушкин, только что повстречавший в горах арбу с останками Грибоедова, не посетить его юную вдову (Лист «Путешествие в Арзрум. Памяти Грибоедова»). Если образы Пушкина наполнены авторской тревогой и любовью, к его врагам Зыков беспощаден. Дантес представлен бравым карточным валетом на фоне, усеянном червонными сердечками; запыхавшийся краснолицый Булгарин несёт погребальный венок из красных же (бумажных!) цветов. Да и каждая из двухсот двадцати работ (включая альбомные зарисовки) останавливает, тревожит ум и сердце.

Невероятно повезло Ульяновску, ставшему отныне их обладателем. Многие музеи зарились на отдельные работы цикла, но художник, будучи человеком очень скромного достатка, не поддался, желая сохранить цикл неразделённым. И благороднейший порыв ульяновской предпринимательницы Светланы Холиной начать приобретение работ из пушкинианы, поддержанный ещё несколькими горожанами, тронул Зыкова настолько, что он решил пода-рить городу всю грандиозную серию.

На протяжении последних полутора лет автор этих строк неоднократно бил в печатные колокола, обращался в управление культуры, посылал письма областному и городскому руководству с просьбой поддержать идею переселения пушкинианы в Ульяновск. Услышан я был только директором заповедника «Ульяновск – родина Ленина» Александром Зубовым, хотя пушкинская тема и далека от специфики заповедника. Он пообещал надёжное хранение работ и хлопоты о постоянной экспозиции. Ему и вручил автор дарственную с длин-ным списком.

Чиновники на традиционных у нас пушкинских праздниках соловьями разливаются о своей безмерной любви к поэту, но на вернисаж этой выставки-дара не прислали даже своих заместителей. Только от областного управления культуры был один заместитель с благодарственным письмом. Словно бы уже утомили нас бесценные дары известных художников… А настоящих поклонников искусства было множество. И были искренние, от сердца идущие слова благодарности человеку-подвижнику, одному из тех немногих, кто не даёт погаснуть в наших душах так активно задуваемому огоньку высокой духовности.

9 сентября 1833 года по дороге из Казани в Оренбург в Симбирск заехал Пушкин, никак не предполагавший, что задержится здесь на целых шесть су-ток. А спустя почти 175 лет он вернулся в этот город в ярком многообразии духовного и творческого облика, запечатлённого художником. Теперь уже –

навсегда.

СЛОВО ПРОЩАНИЯ

Эту статью, напечатанную в конце июня в «Литературной газете», Анатолий Иванович успел прочитать. А утром шестого июля его сердце, дважды рассечённое инфарктами, остановилось навсегда. Я звонил за два дня до его кончины, сказал, что в библиотеке УлГТУ мне нашли пять книг 60-х годов с его иллюстрациями, в том числе роман одиозного Кочетова «Братья Ершовы».

«Лев Николаевич, а посмотрите, нет ли в середине романа двойной вклад-ки-иллюстрации?» – спросил Анатолий Иванович. Её, конечно, не было, и он сказал, как на него тогда (в 1960-м году) обрушился гнев первого секретаря ЦК комсомола Павлова за то, что изображённые там рабочие, идущие в непогодь на завод, выглядели далеко не оптимистично. «Это Молох, это рабы!!» – бушевал он и повелел выдрать разворотную вкладку из всего огромного тиража.

По причине недостатка оптимизма громили Зыкова и за иллюстрации (одобренные самим писателем) к роману Бека «Волоколамское шоссе». А о ка-ком оптимизме говорить, если к концу романа от батальона осталась малая часть, а немцы дошли до Крюкова! Наверное, и эти выволочки не проходили бесследно для правдивого сердца художника.

Наш город может и будет гордиться тем, что замечательный мастер отдал ему предпочтение перед сонмом российских городов; девять раз за восемь лет побывал здесь и в итоге подарил городу главный труд своей напряжённой творческой жизни. И сделал это абсолютно бескорыстно.

В начале апреля он лежал в больнице с инсультом, откуда привёз дюжину исписанных листов и передал их мне. Это отдельные мысли, воспоминания. В одном из них сказано: «На заработки (вот заработаю…) не бросался никогда. Заработки – постоянный ненасытный самообман, лестница, ведущая вниз (если заниматься полностью искусством). Жить поэтому мне всегда было скудно…». И хоть дальше он пишет о «радости высокой пробы» и перечисляет труды, да-рившие эту творческую радость, я всегда вспоминаю постоянный чаёк и полу-пустой холодильник этого действительного Члена Академии художеств. Вот и на этой, последней в его жизни, фотографии, снятой в мае этого года, он спрашивает, оглянувшись с луковицей в руке: «Лев Николаевич, Вам сколько пельменей класть?..».

Дорогой Анатолий Иванович! Вы за долгие годы одарили нас неоценимой духовной пищей: это и Ваши собственные книги, и иллюстрации к классике, и Ваша пушкиниана, и, главное, Ваша честная и мудрая жизнь. Глубокий Вам поклон и благодарность!