В них, как выяснилось, творятся чудеса

Аделаида Сигида

Детство мое прошло в Советском Союзе, и я, разумеется, много слышала о Ленине. Однако недавно мне сказали, что приближается его 140-летие, и я поразилась. Внезапно я осознала, что на самом деле не знаю о Ленине ничего. То есть абсолютно.

У меня никогда не было повода всерьез интересоваться жизнью этого человека, а он не вмешивался в мою. Это показалось мне странным: может быть, я упустила что-то важное? Так оно и вышло.

Люди двуречья

Оказалось, я никогда не видела сюртук Ленина с 13 пуговицами, не располагала секретной информацией о семье Ильича, не лежала на кровати маленького Володи и даже не догадывалась, как с помощью вождя мирового пролетариата можно удачно выскочить замуж. Теперь все эти вещи мне совершенно очевидны, но сначала я решила просто сесть в поезд и поехать в Ульяновск, чтобы расспрашивать о Ленине всех попутчиков и посетить его родные места.

– А меня из-за Ленина чуть не посадили, – вздохнул дед Вася, мой сосед по купе, почесывая правой ногой левую ногу.

Оказывается, дед Вася в детстве был шибко любопытным. Он заметил, что на всех фотографиях Ленин всегда ходит в ботинках, а Сталин – в сапогах. Заметил и сделал вывод – Ленин аккуратный. А Сталин – неряха, лазит, наверное, по грязи, вот и приходится ему сапоги надевать. Своими соображениями Вася поделился с одноклассниками.

– Вот меня и вызвали в НКВД. Друзья, наверное, стукнули.

– Конечно, стукнули, – охотно включился в разговор другой мой сосед по купе, дед Коля. – В Ульяновске они все такие. Чуть что – стучат. Вот я до Ульяновска в Уфе жил, вот, скажу я вам, – там люди! Три национальности – татары, они же башкиры, украинцы и немцы.

– У украинцев хаты белые, сады раскидистые, зато как навоз привезут, так около хаты и навалят. – продолжает дед Коля. – У татар хаты кривые, садов нет, но навоз – всегда за забором. А у немцев – и хаты белые, и сады шикарные и навоз возле дома не наваливают.

– Ты немцев сюда не приплетай, – насупился дед Вася. – Немцы на нас напали.

– Да вас, ульяновских, послушать – все на вас напали, – привел дядя Коля контраргумент. – Я с женой к вам переехал, считай уж 40 с лишним лет, как раз к 100-летию Ленина. Дороги вам строить, музеи, дома. И сколько живем – хоть бы кто в гости пригласил. Что случись – никто не поможет. Нет, вы, ульяновцы, – странные люди. Не зря у вас в городе две реки – Волга и Свияга. В народе говорят – если село в двуречье, в этом селе народ нехороший. И реки, кстати, у вас в разные стороны текут – вообще аномалия. Вот у вас и рождаются одни только вожди мирового пролетариата.

Дед Вася терпеливо выслушал обвинительное заключение, поглядел в окошко и веско произнес:

– Все ты врешь. Мы хорошие.

– Ну и почему? – дед Коля вскинул изумленные усы.

– Да потому, что у нас не двуречье, а трехречье, – с этим было уже не так просто и поспорить. – Вот так-то. Есть еще Симбирка, только ее загнали под землю, в катакомбы, и наружу не выпускают.

Дед Вася повернулся к деду Коле спиной и всю дорогу с ним не разговаривал. А я в тишине вспоминала, что, перед тем как отправиться в путешествие, звонила своей подруге, коренной ульяновке Наташе, чтобы узнать, что нового происходит в городе накануне ленинского юбилея.

– Как что происходит? – удивилась Наташа по телефону. – 21 апреля в музее-мемориале Ленина открывают выставку “Сталин”.

Таинство сюртука

В Ульяновске все гостиницы оказались заняты – на следующий день здесь ожидали приезда товарища Зюганова и открытия научно-практической конференции “От Карамзина до Ленина. В поисках национальной идеи”. В поисках гостиницы мне было немного обидно, что все хорошие национальные идеи только Лениным и заканчиваются и никогда не доходят до того, чтобы дать обычному человеку хотя бы самый примитивный обед и ночлег. До вечера я обходила весь город пешком и объездила его на трамваях, пытаясь найти хоть один свободный номер. Занятие было не из легких – Ульяновск входит в тройку самых больших по протяженности российских городов. В конце концов номер был найден – в одном из двух борделей, стоящих по соседству друг с другом. Подруга Наташа радостно сообщила мне это по телефону, когда я объяснила, где обосновалась.

– Остался только люкс за шесть тысяч рублей, – сказали мне в администрации борделя. – Только там сейчас капитальный ремонт, поэтому краской немного воняет, имейте в виду.

Всю ночь в соседних комнатах охали и топали, то ли социально активные ульяновцы, то ли гости города, приехавшие на научно-практическую конференцию “От Карамзина до Ленина”. До 140-летия Ленина оставалось меньше недели, а я уже была злой, как Волга и Свияга, текущие в разные стороны. Хорошо еще, что на следующее утро в Доме-музее Ленина на улице Ленина не оказалось ни одного посетителя, поэтому моему появлению здесь оказались несказанно рады.

– Вы как раз вовремя! У нас к юбилею много нового! – взмахнула руками заведующая музеем Татьяна Михайловна Брыляева.

– Таня, можно мне домой? – помешала нашей радостной встрече одетая в ватник уборщица.

– Как домой? У тебя официальный рабочий день!

– Но ведь у нас сегодня товарищ Зюганов. Меня все равно к нему не подпустят.

– Не надо прикрываться Зюгановым! Зюганов – Зюгановым, а рабочий день – рабочим днем.

Уборщица тяжело вздохнула.

– А в субботу можно не приходить? – уточнила она прежде, чем скрыться в полутьме помещения. – В субботу ведь нерабочий день.

– Как в субботу не приходить?! В субботу у нас ленинский субботник! – Татьяна Михайловна собралась было мучительно закатить глаза, как вдруг снова увидела меня. – И вы приходите! Вы кто? Россиянка? Приходите убирать мусор в усадьбе Ульяновых. Это главный подарок от нас, россиян, Ленину на день рождения. Придут все, у кого есть совесть.

– У меня совести, как мусора, – я попыталась отвести взгляд от опытного взгляда музейного руководства. – На всех не хватит.

– Мусора у нас хватит на всех, – Татьяна Михайловна перешла к строгим интонациям, напоминающим табличку “Начало осмотра”. – Пойдемте. Я покажу вам музей.

Все здесь было “примерно таким, как при Ленине”. Примерно такие обои (их сделали в 60-е годы на заказ, на много лет вперед, и теперь переклеивают каждые 10 лет), примерно такое зеркало (это висело в доме подруги Оли Ульяновой, так что в него она вполне могла смотреться), примерно такая кухня (свою Ульяновы сдавали кухарке Нефедьевой, а Володя дружил с ее сыном, так что вполне мог касаться нефедьевских щипчиков для сахара). Наконец, мы дошли до “Комнаты Владимира”, о чем сообщала надпись на табличке. Татьяну Михайловну в этой комнате охватило необычайное волнение. Она подошла к стене и торжественно объявила:

– Сегодня первый день в истории музея, когда мы представляем гимназический сюртук Ильича! Вы – первая, кому довелось его увидеть. Вы опередили даже Зюганова.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Сюртук я повесила сюда всего сорок минут назад, – объяснила Татьяна Михайловна. – Как только покажем его Геннадию Андреевичу, уберем под стекло. Но решили пока повесить на гвоздик – пусть Геннадий Андреевич посмотрит, пощупает. Все-таки шили на его деньги. Ткань старая, ей больше ста лет. Мы нашли ее в фондах музея. И вот сами сшили вручную по фотографии – тринадцать пуговиц, из них девять впереди – теперь у Володи есть сюртук, в котором он окончил гимназию!

Я подошла и пощупала сюртук. Ткань мне показалась на удивление значительной, еще не знавшей прикосновений Геннадия Зюганова. Это позволило мне почувствовать себя приобщенной к некоторой тайной стороне жизни. Чтобы продлить это новое для меня ощущение, я спросила:

– А есть еще что-нибудь тайное?

– Ну-у-у, – Татьяна Михайловна после моей интимной встречи с сюртуком сразу показалась мне человеком открытым и великодушным. – Была у нас в музее одна папка. С грифом – “Исследователям не давать”.

– То есть никто не имел к ней доступа?

– Я и имела к ней доступ. Я и опубликовала все, что в ней было.

Татьяна Михайловна достала с витрины книжку. Она оказалась воспоминаниями друга семьи Ульяновых, Ивана Яковлева, основателя чувашского алфавита и первой чувашской школы.

– Купите, – руководитель музея настойчиво протянула мне брошюру. – 400 рублей. Для вас, москвичей, это мелочь. Ну хорошо, возьмите за 250, по себестоимости.

Некоторое время я раздумывала, стоит ли рассказывать, как я потратилась на люкс в борделе, но из затруднительного положения меня спас сам по себе опыт музейного работника. Видимо, прочитав в моих глазах обычную муку скупого посетителя ленинских мест, заведующая сама распахнула книгу на нужной странице:

– Неприятно поражало тяготение Ульянова-старшего к высшим сферам, ухаживание за симбирским губернатором Сабуровым, – прочла мне Татьяна Михайловна заветные строки. – Вот видите, из этого вы могли бы узнать, например, то, что Ульяновы были монархистами.

После этого она решительно убрала издание на место, как бы недвусмысленно показывая, что откровения наши подошли к концу.

Кровать сестер Поликарповых

На самом деле встреча моя с Лениным еще только начиналась, потому что я отправилась в главный музей Ленина – Ленинский мемориал. Он оказался местом совсем уж таинственным, поскольку был окружен множеством маленьких домиков с памятными табличками. Почитав их, я с ужасом поняла, что Ленин жил в каждом таком домике. Я начала заходить в них по очереди и окончательно потерялась.

– Здесь Ленина нету! – закричала на меня женщина в первом домике и замахала руками.

– А где он?

– Нету, нету! Здесь одно творчество! Идите дальше!

Я выскочила на улицу. “Дом народного творчества”, – гласила табличка. – Здесь родилась сестра Ульянова, здесь жили Ульяновы с 1870 по 1871 год”.

Я пошла в другой дом. Здесь поначалу меня тоже встретили неприветливо.

– А мы видели, вы вначале в соседний дом заходили! – укоризненно заметила Наталья Константиновна Дроздова, заведующая домом-музеем, где родился Владимир Ильич.

Все смотрительницы, как одна, глядели на меня враждебно, будто я собиралась украсть у них колыбель Ильича. К счастью, недоразумение быстро разъяснилось. Дело в том, что конкретное место рождения Ленина – что-то наподобие главной местной интриги. Всего Ульяновы снимали в Симбирске в разное время шесть домов и, где родился Ильич, кто теперь разберет? Так что таблички с указанием правильного места все время воруют или переносят с дома на дом в связи со свежими находками краеведов. Вполне естественно, что работницы всех ленинских музеев сильно ревнуют посетителей друг к другу. Я поклялась, что зашла в соседний дом чисто случайно, это помогло немного загладить вину.

И вот уже через пять минут я могла увидеть, что Ильич родился и жил примерно на такой кровати, играл примерно в такие шахматы, ел примерно такой ложкой, сидел примерно у такого рояля.

– А вот кровать, – сказала я в конце концов. – Меня особенно интересует ленинская кровать.

– А что кровать? – подозрительно переспросила меня Наталья Константиновна.

– Ну вот мне просто интересно, – сказала я. – Кровать! Он же спал на ней, маленький такой Ленин.

– Слушайте, да кто знает, на чем он спал? – Наталья Константиновна, кажется, была поражена моей наивностью. – Может, на сундуке он спал. А может, люлька на крюке висела. А что вы хотите? Настоящих кроватей вообще ни в одном музее не сохранилось. Есть у нас хоть где-нибудь кровать, где родился Пушкин или Достоевский?! Нет, нету в России такой кровати.

– Есть! – вспомнила я. – Кровать, на которой умер Лев Толстой.

– Врут! Не верьте! Фашисты все сожгли. Наверняка и кровать сгорела.

Это сообщение поначалу повергло меня в уныние и заставило на секунду задуматься о трагических судьбах Отечества. Однако, как это чаще всего у нас и оказывается, всякая грустная новость дается нам только в утешение. Дальнейшее рассуждение о кровати раскрыло передо мной целую бездну совершенно неожиданных возможностей. Выяснилось, что музеем этот дом Ильича стал только в 1970 году. А с 1916 по 1967 год жилище занимали некие сестры Поликарповы, которые родились именно здесь, это у краеведов никаких сомнений не вызывает.

Так вот. У каждой сестры было по комнате, только не было счастья. Ни одна из трех сестер, живших в ленинском доме, почему-то не могла выйти замуж. Тогда одна предположила – это же порча! Так не пойти ли к бабке-гадалке, чтобы ее снять. Две сознательных сестры возмутились – как-никак в ленинских местах живем, а ты что предлагаешь? Сплошные суеверия. Но сестра Поликарпова была непроста. Пошла она к гадалке, и та ей сказала буквально следующую кощунственную вещь: всякий раз, ложась спать, надо тихонько нашептывать: “Ленин, Ленин, помоги мне выйти замуж”. И стала она нашептывать, и вышла замуж. Причем неплохо вышла – за музыканта филармонии.

…Снизу позвонили. На первом этаже послышался шум и топот. Я сразу поняла – приехал товарищ Зюганов. Завмузеем Наталья Константиновна Дроздова побежала вниз. Воспользовавшись уникальным моментом, я легла на волшебную кровать сестры Поликарповой и так и сказала шепотом: “Ленин, Ленин, помоги мне выйти замуж”.

Теперь я сижу в Москве и жду. Хотелось бы, конечно, мне не музыканта филармонии, а как минимум замдиректора ФСБ. Одним словом, надеюсь, что в Ульяновск я съездила не зря.