Жан МИНДУБАЕВ

Жил-был Геннадий Бобин. Слесарил на судоремонтном заводе в посел­ке, который все в округе име­новали Кри­уши. И все было у Бобина: свой домик, огород, скотина, зарплата и отпуск. А тут – заводик замер, баржи тихо ржавели в затоне… И враз лишился Бобин главного – работы.

Чем заняться? Чем жить-кормиться?

Светлая идея выживания пришла в голову Геннадия Бобина благодаря его на­блюдательности. Дело было так. Через улицу от него жил пенсионер Гаврилов. Жил от­шельником, двор у него был глухо обшит забором, но Бо­бин знал, что у соседа там, за плотной оградой, имеется не­мало живности: куры, козы, кролики, свиньи. «И где ж он корм-то берет? – ломал голо­ву Геннадий. – Ну, кроликам травы с огорода хватит. А свиньям комбикорм подавай. Но где пенсионер может его взять?»

Несколько дней Бобин пристально наблюдал за Гав­риловым. Способ прокорма соседских свиней поразил его своей изощренной простотой.

На Тутях (так именовался тот конец Криуш, где жили владельцы собственных до­мов) водопровод существовал, но лишь в виде колонок на улицах. И каждый хозяин по меньшей мере два раза в сутки ходил к ним за водой. Нет, не с ведрами и коромыслами. Так не натаскаться. Живительной влаги для питья-мытья, для поения скотины, для полива огорода требовалось много. Все было давно механизи­ровано. А именно: в каждом дворе имелись аккуратнень­кие тележки на колесиках. В специальное гнездышко укла­дывалась стандартная трид­цатилитровая молочная фля­га (а некоторые умудрялись приспособить и две сразу) – и пошел к колонке. «Хождение за водой» было занятием при­вычным, ничьего внимания не привлекающим. Бидон на ко­лесиках – значит, по воду.

Так вот Бобин приметил: дважды в день – утром и в полдень – тот сосед таскался с бидоном к колонке. А под вечер – куда-то за околицу. И через часик-другой появлялся все с той же флягой на коле­сиках.

– Ты куда это шастаешь? – спросил Бобин напрямик. – Что, в колонке воды нет?

– Да я за родниковой хожу. Люблю чаек оттуда…

Мм-да… Бобин эатаился на чердаке – оттуда кусочек под­ворья Гаврилова был виден. Вот хозяин вернулся с «род­ника». Вот откинул крышку фляги… Ба! Да он черпает из нее совсем не водичку, нет! Что-то другое, пыльное, сы­пучее… «Пшеничка! – осени­ло Бобина. – Это он на ток повадился, там подтибрил. И как ведь хитро придумал!»

И тут Бобина озарило. А если емкость побольше? Да на колеса? Да к машине при­цепить? Да по окрестностям пошарить? Мало ли всякого добра насшибать можно!

Зерно. Свекла сахарная. Подсолнух – во-он за зали­вом все поле до горизонта желтым-желто! Да и в самих Криушах – если с умом – еcть что подобрать. В заливе бар­жи ржавеют, а там цветмета немало. Недостроенную ко­тельную на кирпич разбира­ют. На соседний цемзавод наведаться – неужели зa бу­тылку не отсыпят? Затарил­ся – и кати себе уверенно, не таясь, прямо средь бела дня, бочку на колесах. Кто приде­рется, кто остановит? Любо­му ясно: Бобин воду везет из родника…

Именно так, не вызывая ничьего повышенного инте­реса, и выкатился однажды с бобкинского подворья ав­томобильный агрегат. Oн та­щил за собой прицеп: прива­ренную вертикально к раме стандартную трехсотлитровую бочку. «Ну Генка! – одобрила улица. – Чего ему надрывать­ся с бидонами? И сам едет, и море воды везет. Башка!»

Да уж, голова у Геннадия соображала.

Первый улов у Бобина был таким: доверху набитая шляпками посолнухов бочка. «Полпуда семянок наколоти­ли, баба на базаре по трояку за стакан продала».

Так состоялся первона­чальный капитал нового биз­неса. Дальше пошло веселее. За речкой убирали кукурузу механизаторы соседнего сель­хозкооператива. Бобин подъ­ехал к ним с двумя бутылка­ми водки. Бартер был таков: целая бочка початков плюс двадцать литров бензина. А через неделю у Геннадия Ва­сильевича было зaтарено уже двести литров горючки. За­пас!

Теперь «бочка Бобина» петляла уже нe только по ближним, но и по дальним селам. Причудливую транс­портную единицу можно было встретить возле птицефабри­ки, на рыболовецком стане, у кирпичного завода в рай­центре. «Родник», сысканный им, оказался неиссякаемым. А бочка поистине золотой.

…В тот светлый день ухо­дящего лета, аккурат на Яб­лочный Спас, захмелевший Бобин распахивал передо мной не только свою душу, но и все двери своего крепко­го подворья. Вот глухая кир­пичная будка в конце сада, поодаль от дома. За желез­ной дверью – склад «горюч­ки». «Тут у меня две тонны, на сезон хватит». Вот новая банька: «Осиновые жерди выписал законно: санитарная рубка. Ну, лесник свой, сго­ворились». «Тут домашний спиртзавод, самогон варим…».

– А это что?

– Пойдем глянешь.

Из дощатого сарая желез­ная лесенка вела вниз. Мать моя! Бетонный бункер пять на пять! Зачем? «Подожди, свеклу сахарную начнут рыть – я его затарю. И на всю зиму – на самогон, и коровам хва­тит. – И уж совсем горделиво: – Теперь мне никто не указ! Я сам себе хозяин!»

Слушая Бобина, знакомясь с его хозяйством и образом жизни, я задавался вот ка­ким вопросом. Все мы пла­чем о России, которая встает, да никак встать нe может на ноги. Все мы сочувствуем (и искренне!) тем, кто живет за чертой бедности. Все мы со­крушаемся по поводу того, что россияне вновь страдают от безработицы…

Статистика подтверждает: за чертой бедности – чуть ли не треть населения России, безработица тоже мучает мил­лионы. Беда! Но вот прос­той россиянин Геннадий Бо­бин – безработный, никакой социальной защищенности не имеет. И по всем привычным меркам жалеть его надо. Но нет, не вызывает граж­данин Бобин жалости. Так приспособился, так при­терся и определился, что к категории социально оби­женных отнести его никак рука не поднимается.

Странный, ранее неиз­вестный вроде бы образ жизни. Сомнительный, на грани криминала «бизнес». Удивительный способ ве­дения хозяйства, при кото­ром становится возможным «существовать» на «подоб­ранное». «У хлеба не без крошек» – это как раз про таких, как Бобин. И сколь­ко их ныне по Руси – тех, кто соорудил себе некую фантасмагорическую «зо­лотую бочку» и живет ею? Но ведь и то правда, что добро, которое «привати­зирует» Бобин, не попа­ди оно в его руки, скорее всего, просто пропало бы, сгнило, «испарилось» безо всякой пользы.

Вопрос в другом: за­хотят ли такие граждане, когда, допустим, начнет налаживаться наша жизнь, в полную силу заработают заводы и вообще вся произ­водственная сфера, захотят ли эти «Бобины с бочками» вернуться к регулярному труду? К нормальной ра­боте, к нормальной жизни? Или так привыкнут к своим «золотым бочкам и к свое­му способу существования, что уже никогда не оставят их?

P.S. Впрочем, вот вам и ответ на последний воп­рос. Месяц назад в Кри­ушах случилось оживле­ние: подогнали на ремонт баржу. Заводское началь­ство приободрилось. При­глашало лучших ремонтни­ков: возвращайтесь – есть дело. Бобин не захотел, отказался. Выходит, «зо­лотая бочка» ныне на Руси милее, прибыльнее?