Татьяна АЛЬФОНСКАЯ

Бывает же так: знаешь человека тысячу лет, пи­шешь о его ролях и спектак­лях, а по­том сядешь поговорить «за жизнь»… И получается, ты и не знал о нем стольких мелочей, которые в об­щем-то и составляют нашу жизнь…

Он один из самых вос­требованных актеров в Ульяновском театре дра­мы. Занят более чем в по­ловине спектаклей нынеш­него репертуара. Вполне закономерно, если учесть, что Михаил Петров почти 30 лет играет на ульянов­ской сцене. Наш театр – первый и единственный в его актерской биографии. О том, как переплетаются театр и жизнь, – наш раз­говор в закулисье.

Т.А.: Михаил, с тобой давно знакомы и давно не виделись. Как жизнь?

М.П.: Налаживается…

Т.А.: Ну наконец-то! Как за 50 перевалило… А в молодости как на этот вопрос отвечал?

М.П.: В советские вре­мена говорил: зато я уве­рен в завтрашнем дне! Такой был пионерско-комсомольский задор.

Т.А.: Твои родители не имели отношения к теат­ру. Откуда тяга к актерс­тву?

М.П.: Когда я учился в суворовском училище в Питере, нас много возили по театрам. Вот и довози­лись. А насчет родителей… Отца я фактически не знал. Мне года не было, когда он ушел. Только видел несколько раз, когда был маленьким. Помню толь­ко, как он меня на ноге качал. А уже взрослым, встретил его и спросил: «Ты меня узнаешь?». Он сказал «нет», повернулся и ушел. Хотя, конечно, он меня узнал.

Т.А.: Отсутствие в де­тстве отца влияет на муж­ской характер?

М.П.: Есть риск вырас­ти маменькиным сынком. Я не стал только потому, что меня больше воспиты­вала бабушка, а она была железная женщина.

Т.А.: В каком возрасте актер может считать, что он состоялся в профес­сии?

М.П.: Ну я-то, напри­мер, никогда не бываю до­волен собой. Но хорошо, что творческий процесс не заканчивается после пре­мьеры. Идет внутренний репетиционный процесс – и на пятом, и на сотом спектакле. Спектакль ме­няется, ты набираешься житейской мудрости, пос­тоянно ищешь что-то но­вое. В этом постоянном движении – смысл и кайф актерской профессии.

Т.А.: Творческие люди завистливы? Как не поза­видовать, когда рядом с тобой на одной сцене ак­тер работает талантливо, шикарно!

М.П.: Я могу позави­довать тому, что я так не умею играть. Или смогу сделать то же самое, но не так. Допустим, нет во мне такой хлестаковской лег­кости (кстати, Хлестакова я в дипломном спектакле играл). А сейчас груз жиз­ни, что ли, давит…

Т.А.: Ты можешь оби­деться на коллег?

М.П.: Я вообще обид­чивый человек. И больше всего меня обижает хамс­тво – и в театре, и в жиз­ни. Когда не считаются с тобой, с твоим мнением. По сути это тоже самое, если тебя просто послали…

Т.А.: А самое большое разочарование за прошед­шие 30 лет?

М.П.: Не сыграл Треп­лева в «Чайке». Только ре­петировал. А теперь время ушло.

Т.А.: Треплев – чело­век, раненный любовью. Это интересно играть?

М.П.: Он остался непо­нятым. Непонятым в твор­честве. Непонятым люби­мой женщиной. Это мне хотелось тогда сыграть.

Т.А.: А есть такие роли о любви, которые играл с удовольствием?

М.П.: В спектакле «За­ноза».

Т.А.: Это где ты иг­рал любовь к женщине, к актрисе, которая на­много старше твоего ге­роя? И чем же эта роль зацепила?

М.П.: Мой герой влюбился в актрису, а не в реальную женщи­ну. Представь себе: ты понимаешь, что делаешь человеку больно, и жа­леешь, что так делаешь, а повернуть назад уже поздно. И душа рвется на куски…

Т.А.: Зрительни­цы считают, что на сцене ты хорош как герой-любовник. Согласен?

М.П.: Ну если они так считают – согласен. Для моих героев женщина – божество.

Т.А.: Да нет в жиз­ни таких женщин, которых мужчины считают божест­вом!

М.П.: Есть. Я знаю…

Т.А.: Мне вообще ка­жется, актерство – это женская профессия.

М.П.: Вообще-то, во времена Шекспира не было женщин – актрис… А почему женская-то?

Т.А.: Ну актеры же каждый день лгут, при­творяются. А женщины владеют этим виртуозно!

М.П.: Нет, ты неправа. Это не притворство. Поп­робуй прожить, к приме­ру, жизнь короля Лира, у которого сердце разорва­лось! Невозможно под­нять эту роль, если будешь просто притворяться. За что же тогда актер получа­ет признание зрителей? Не за то, что он валяет дурака на сцене. А за то, что про­жил за три часа жизнь и заставил всех плакать или смеяться. Мне нравится проживать чужие жизни. Играть то, что мне не­свойственно в реальности.

Т.А.: А своя жизнь после всего этого не ка­жется скучной?

М.П.: Ну она же так разнообразна! До сих пор я веду театральную студию в ДК слепых, через год отметим 20-летие коллек­тива. Есть замечательная внучка Арина. Дочь Алек­сандра, актриса – очень хорошая. Это я не как отец говорю. Я смотрю ее рабо­ты придирчиво и оцениваю как профессионал.

Т.А.: Что тебя в ней больше всего восхищает?

М.П.: Она человек с невероятной силой воли.Сама себя воспитала. В провинциальных театрах – Саша в Набережных Чел­нах живет – знаешь, как «едят» друг друга? Она за год заставила себя ува­жать, а ей всего было 24. Не многим такое удается.

Т.А.: Ты человек спо­койный, интеллигентный, терпимый – в общем, весь такой положительный. А есть черты характера, ко­торые не нравятся в себе?

М.П.: Нерешитель­ность. Долго раздумываю – сделать, не сделать? Го­ворят: лучше сделать и по­жалеть, чем пожалеть, что не сделал. Я – из вторых.

Т.А.: И о чем же боль­ше всего жалеешь?

М.П.: Один мой друг, режиссер, царство ему не­бесное, говорил, что ак­тер не должен работать в одном театре больше пяти лет. Надо ездить. Жалко, что в молодости не по­ездил, хотя возможность была. Теперь поздно. Да и не надо уже…