При слове “Михалков” мне хочется встать

Виктория Чернышева

Посмотреть фоторепортаж Виктории Чернышевой

В Ульяновск прилетел Леонид Якубович. Он прибыл для того, чтобы лично представить свою работу – передачу из цикла “24 часа”, рассказывающую о последних днях жизни легендарной “тети Вали”. Показ проходил в рамках второго открытого фестиваля кино- и документальных фильмов имени Валентины Леонтьевой.

Приземлившись в ульяновском аэропорту, Якубович даже не заезжая в гостиницу, отправился… в другой аэропорт – чтобы снова подняться в воздух. Но уже за штурвалом самолета. Гостю предоставили возможность пилотировать трехместный М-12 “Касатик”. Телеведущего не испугал ни дождь, ни достаточно низкая облачность, ни сильный ветер. “Касатик” под управлением Якубовича сделал несколько кругов над летным полем на высоте около 200 метров.

Инструкторы оценили мастерство Леонида Аркадьевича по достоинству:

– Сразу видно – “наш человек”. У таких сердце рвется в полет. Несмотря на то, что раньше на таких самолетах он не летал, сориентировался сходу – разобрался в тонкостях управления, сел за штурвал и полетел, – говорит коммерческий пилот Сергей Салкин.

После того, как Якубович приземлился, пилоты попросили его поддержать малую авиацию и обратить внимание на ее проблемы несколько необычным способом – провести в Ульяновске, в День воздушного флота, выездное “Поле чудес” с участием пилотов. Телеведущий ответил коротко: “Проведем”!

Чуть позже он ответил на вопросы журналистов.

– Какие впечатления от полета?

– Такие же, как от знакомства с новой женщиной! Радует, что я еще могу с ней о чем-то поговорить. Эту машину мне показали в первый раз, замечательный аппаратик! Очень приятно полетали над Волгой. Легко держится в воздухе, хорошо управляется. Считаю, что такой самолет надо использовать для учебных целей.

– Вы давно за штурвалом?

– Впервые поднялся в воздух в качестве пилота в 1994 году. Официально у меня была лицензия на Як-18Н, Як-52, Як-40, Ми-2. А летал еще на Л-39, Л-49, МИ-8, Ли-2, “Сесне”, “Еврокоптере”… В общем, на том, что дают. Я редко бываю в местах, где нельзя полетать. Если же такое случается, тогда иду к военным.

– Как ваши близкие относятся к этому увлечению?

– Когда я начинал, супруга летала со мной. Но потом ей взбрело в голову сказать мне, что ей нравятся горки… И я сдуру их показал. Больше она со мной не летала. Дочь со мной поднималась в воздух, когда ей было шесть лет. Сыну не понравилось – он полетал несколько раз, и ушел из клуба.

О том, почему я стал пилотом, написано в моей книге “По чуть-чуть”, которая вышла недавно. Кстати, все это случилось для меня неожиданно, я не собирался ее публиковать. Но книга вышла, и очень большим тиражом. Сейчас пишу вторую книгу – там будет и про гастроли, и про легендарных людей, с которыми меня сводила жизнь.

– У вас на пиджаке приколот значок с изображением самолета…

– Да, это очень добрый значок… Полгода назад ко мне подошел человек и сказал, что мне его должны были дать 50 лет назад. Но тогда таких значков еще не было. Так что мне его вручили в память о том, где я начинал свою трудовую деятельность. Когда я отправился учиться в вечернюю школу, то одновременно пошел работать на туполевский завод, который назывался “Почтовый ящик 116”. Был токарем, электромехаником по грузоподъемным устройствам… Это значок оттуда.

– Вы – член общественного совета при Министерстве обороны РФ. Удалось ли что-то сделать на этом поприще?

– К сожалению, система такова, что сделать что-то в ней сложно. Три года я пытаюсь пробить проект: брать битые самолеты, которые никому не нужны, и за свои деньги ставить памятники погибшим летчикам. В восьми городах стоят подобные монументы. В Йошкар-Оле управление авиации ФСБ России установило потрясающий мемориал летчикам, погибшим в Афгане. Подобное я видел только за границей. С вечным огнем, колоколом. И рядом стоит 24-я машина, как на взлете. Честь им и хвала.

Изначально за мой проект были все “за” – первые замы министра обороны, я был у Грызлова, Миронова… Вы знаете, утилизировать старую технику дороже, чем отдать мне даром. Но этот вопрос не могут решить до сих пор. Хотя я ничего не прошу – только взять старые разломанные самолеты, восстановить их за свой счет и поставить в маленьких городках. Я видел, какое впечатление производит установка подобной техники на местных жителей.

– На фестивале вы представите фильм о последних часах жизни Валентины Леонтьевой. Вы были с ней знакомы?

– Я был с ней знаком, “как все”. Но столько накопилось историй, что все это вылилось вот в такую “эмоцию”. Процентов 80 таких людей уходят не просто в нищете – а в каком-то кошмаре. Забытые всеми. Это очень грустно.

Кстати, я закрыл программу “24 часа” – больше она выходить не будет. Я не хочу заниматься желтизной. Все снимают фильмы про что-то “жареное”. У меня же просто рука не поворачивается.

– А с “Полем чудес” еще не думаете расстаться?

– Я повязан: у меня контракт. 1 ноября исполняется 20 лет, как я веду эту передачу. До этого срока я дотяну, потом – посмотрим.

– Какой фильм вы бы взяли с собой на необитаемый остров?

– Положительные эмоции у меня вызывают старые советские фильмы. Но я бы взял с собой на необитаемый остров “All That Jazz” Боба Фосса. Это единственная видеокассета, которая у меня есть дома.

– А “авиационные” фильмы любимые есть?

– Ну конечно “В бой идут одни старики” – какой еще может быть фильм? Картин много, но всех интересуют катастрофы: обязательно нужно, чтобы в воздухе что-то произошло. Но сравните – сколько в день бьется машин? По статистике – самый опасный вид транспорта – это паровоз: было столько случаев, когда самолет падал прямо на поезд (смеется). А если серьезно, то об авиакатастрофах просто интересно писать. Но в воздухе встречных машин нет. Кроме Бога там больше никого нет.

– В программу фестиваля имени Валентины Леонтьевой, в том числе, вошли и фильмы о войне. По-вашему, спустя 65 лет, которые прошли со дня Победы, можно ли снять хорошую картину о тех временах? Будут ли они интересны публике – ведь это было так давно?

– Помните “Войну и мир” Бондарчука? Его смотрели люди, которые отношения к войне 1812 года не имели. И ходили запоем! А когда по телевизору показывали “17 мгновений весны”, падала уличная преступность. Вот это – фильмы. Все остальное – целлулоиды. Искусство – это тонкая и трепетная штука. Это не ремесло, это что-то над ним, над самой профессией. Нельзя снять большой фильм за три месяца, даже если тебе дадут 400 миллионов долларов.

Картины, которые сейчас снимают, как мне кажется, не дотягивают до слова “искусство”. Никто не снял ничего подобного, как “Летят журавли” и “Отец солдата”. Я вообще не думаю, что фильм о войне может снять человек, который никогда в жизни не воевал. Это представление о том, что он услышал, что ему кто-то рассказал о войне.

– А последний фильм Михалкова тоже не искусство?

– Я не видел последний фильм Михалкова. Но скажу так: вероятно, Бог был в благодушном настроении, когда раздавал подарки. И тут ему под горячую руку попался Михалков. Но это даже обидно, что одному человеку столько досталось! (улыбается). Это, без сомнения, великий режиссер и потрясающий артист. А еще – заоблачный организатор: я не могу представить, каким образом, но он везде и всюду. Обсуждать же какой он при этом человек, мне не хочется.

Увы, все любят копаться в грязном белье. Я не прочел за последнее время ничего более-менее профессионально критического, если бы рядом не было написано, какой он отвратительный человек. Это исконная история существования гениального человека на Руси. Любая гениальность – это пики, раздражение. Как только что-то начинает выпирать, у большинства возникает желание срезать это немедленно. Человека потому и называют “выдающимся”, потому что он выдается! А потому скажу честно: при слове “Михалков” мне хочется встать. Просто из уважения к тому, что он сделал.