Ульяновец Виктор Петрович Кононченко – профессиональный военный, полковник в отставке. За долгие годы службы исколесил Советский Союз, бывал за границей. Но главным событием его жизни была и остается Великая Отечественная война, которую радист, гвардии ефрейтор Кононченко закончил в Берлине.

Синее плечо радиста

– В районе боев я на радиостанции большей частью работал один. А связь надо держать постоянно. Начальник связи полка капитан Шерстюк сидел рядом со мной. Главная станция дает сигнал: «АС-5» – это значит перерыв пять минут. Я ему: «Товарищ капитан: «АС-5». Тут же плюхаюсь головой на стол и мгновенно засыпаю.

Проходит минуты три, капитан начинает меня будить. Не получается.

Тогда он меня начинает щипать. Вот это плечо у меня все синее было еще недели две после войны.

Не поверили в победу

– Последнюю радиограмму от штаба дивизии я принял 2 мая, находясь в Берлинском зоопарке. (До рейхстага было метров четыреста, я его видел.) На территории зоопарка лежало много убитых зверей.

Радиограмму принял зашифрованную. Передал ее, как положено, офицеру штаба. Тот пошел, расшифровал и возвращается бледный: «Ты чего это принял?» Я: «А что? Все нормально». «Ты принял радиограмму от немцев!» Я: «Товарищ капитан, вы что? Мне передал ее старшина Лытнев. Я его по почерку знаю!» – «Нет, если б ты знал содержание, ты бы не спорил!». Я говорю: «Я уверен, что принял ее от старшины Лытнева!» – «Запрашивай, пусть повторит».

Я выхожу в эфир: «РПТ номер такой-то. Не понял, повтори радиограмму номер такой-то». Он в ответ – восклицательный знак (это означало «удивляюсь»). И повторяет еще раз радиограмму. Капитан видит: я пишу то же самое, что и раньше: цифра в цифру, буква в букву. Он молча ушел, доложил командиру полка. Тот выходит из своей машины, идет ко мне.

Вижу, он на взводе, ну, думаю, сейчас мне врежет ни за что. Но командир полка не дошел до моей машины несколько шагов. Кто-то крикнул: «Товарищ подполковник! Генерал!». (Командир дивизии приехал.) Не доходя до моей радиостанции, комполка развернулся и пошел встречать генерала. Докладывает, а тот ему – вопрос: «Чем вы так возбуждены?» «Да вот, радист принял радиограмму от немцев». – «Какую?» – «Там сказано: «Прекратить огонь. Оставаться на достигнутых рубежах до особого распоряжения».

Генерал говорит: «Это мой приказ…».

Ни капитан, ни подполковник больше ко мне не подходили, и я был избавлен от неприятностей.

А радиограмма эта означала, что началась массовая капитуляция Берлинского гарнизона, которую мы и наблюдали на местности: немцы выходили из подвалов, бросали оружие, поднимали руки. Их формировали в колонны и отправляли на восток.

Кто-то из наших офицеров, может быть, шутливо, сказал: «Жаль. До Ла-Манша-то – всего один переход».

Марки на заем

– 5 мая проходила подписка на госзаем. Это был уже четвертый государственный военный заем. В 44-м году мы подписывались на 25 рублей (а солдатский оклад был 8 рублей 50 копеек). Каждый месяц у нас высчитывали 2 рубля 50 копеек, на руки отдавали 6 рублей.

А к 5 мая у нас на руках были оккупационные марки. На них ничего нельзя было купить, поэтому солдаты и офицеры от нечего делать играли на них в очко.

Сотни проигрывали, сотни выигрывали.

Капитан Шерстюк пришел к нам с полевой сумкой, туго набитой марками. Раздал по пачке – считайте. Я насчитал 1200 марок, это значит 600 рублей. В ведомости было написано: «Кононченко. Подписался на заем на сумму 600 руб. Сдал наличными 600 руб.».

И подпись.

Трофеи – в посылку

– 6 и 7 мая в лесу под Берлином командование организовало нам отправку посылок домой. Привезли с немецких складов рулоны разных тканей, обувь: мужскую, женскую, детскую.

Посадили двух солдат за швейные ножные машинки. Они строчат из белого материала посылочные мешки.

Подходит солдат. «Так, тебе три метра на костюм хватит». Отмеряют ему три метра костюмной ткани.

«Жена есть? Какого размера? Вот ей на платье». «У тебя обувь какого размера?» – «42» – «На! У жены какого?» – «38». – «На!». «Дети есть?» – «Есть».

– «Какие размеры?» – «Да я не знаю, они без меня уже четыре года растут».

– «Ну сколько лет?» – «Пять и восемь».

– «Ну, вот бери».

Дают солдату белый мешок, он туда все это складывает, иголкой зашивает, химическим карандашом пишет адрес… Бросают все эти посылки в кузов «студебеккера» – и поехал. Обратный адрес: «Группа советских оккупационных войск в Германии».

Прозевали Левитана

– 8 мая начальник штаба приказал: «Настройте приемники на Москву. Будет передано важное сообщение». У нас на каждой радиостанции – несколько приемников. Сидим – слушаем.

Вечером объявили: «Тревога! По машинам!». И наш полк снова ввели в Берлин. Дошли до центра. Взяли под контроль один городской квартал. Со всех сторон – шлагбаумы и посты: никого не впускать и не выпускать. Внутри квартала поставили машины в четыре ряда: вплотную борт к борту и пушка к пушке.

И продолжаем слушать Москву.

А мою радиомашину загнали во двор. Возле машины – вход в подвал. Туда спустились начальник связи полка капитан Шерстюк со своим другом – начфином. Они натаскали туда трофейных напитков, поставили на стол приемник, ждут сообщение и дегустируют.

Я в своей радиостанции слушал Москву до часу ночи. Ничего не дождался, меня сморило, и я уснул. А они бодрствовали и услышали, когда в два часа ночи Левитан сообщил: «В Берлине, в Карлхосте, представителями фашистского командования подписан акт о безоговорочной капитуляции. Германия полностью разгромлена, мы победили».

Капитан Шерстюк выбежал из подвала, выхватил пистолет и давай стрелять в воздух: «Что вы, подлецы, спите?! Победа!».

Ну, все «подлецы» и проснулись. И начали праздновать победу. Весь день 9 мая праздновали. Был хлеб, был спирт. С кухни принесли в котелках щи и несколько луковиц. Кто-то раздобыл банку голландских шпротов.

В самоволку в Париж

9-го мы отпраздновали, а 10-го в шесть утра: «Тревога! По машинам!».

«Куда?» – «Домой едем, на восток!» Ха!

Радости более чем!

Отъехали от Берлина 30 километров.

С автострады свернули влево, в сгоревший лес, по которому мы наступали.

Приказ: «Строить землянки!». В этом лесу 24 июня мы провели свой парад победы. А потом еще простояли месяц.

В те же дни трое наших офицеров (два старших лейтенанта и капитан) на трофейной машине съездили в самоволку в Париж. Посмотрели Эйфелеву башню, погуляли в каком-то ресторанчике. Потом их долго по следователям таскали…

Генадий Демочкин