19-22 августа в Ульяновске проходила международная научная конференция «Молодежные солидарности 21 века: старые имена – новые стили/пространства/практики», организованная научно-исследовательским центром «Регион» и приуроченная к 15-летию этой организации.

Тематика представленных докладов была достаточно широкой – от воспоминаний о «молодости по-советски» до исследования происхождения знаменитого «олбанского» языка, образчики которого (превед, медвед, красавчег, жжош не по-децки и т.п.) ни у кого сейчас уже не вызывают особого удивления или непонимания.

Помимо маститых ученых (например, профессора Института этнологии и антропологии РАН Игоря Кона, великобританского профессора социологии Хилари Пилкингтон, доктора социологических наук Елены Омельченко и др.), в конференции принимали участие сами «изучаемые» – молодые ученые, журналисты и просто интересующиеся «от молодежи».

В этом отношении особенно интересны были круглый стол и дискуссия после него, на которых обсуждались доклады начинающих социологов.

Исследование Екатерины Кулдиной из Санкт-Петербурга, представленное на встрече, было посвящено японизированным сообществам Северной столицы и Риги. В частности, гостья из Питера рассказала о субкультуре аниме (говоря проще – поклонников японской анимации) и ее различных трансформациях, возникших на российской почве. В настоящее время во многих крупных городах нашей страны и Прибалтики проходят регулярные фестивали анимешников. (Замечу в скобках, что поклонники аниме есть и в нашем городе).

Татьяна Посохова, молодой социолог из Твери, сама отдавшая дань увлечению аниме, продолжила тему и представила доклад, посвященный описанию некоторых молодежных субкультур, существующих уже в самой Японии. Например, Татьяна рассказала о когяру – субкультуре японских старшеклассниц, получившей большое распространение в 90-е годы прошлого века. Внешними приметами когяру являются мини-юбки, белые гольфы, обувь на платформе (некоторый намек на школьную форму младших классов), искусственный загар, накладные ресницы и волосы, окрашенные в светлые тона.

Живой интерес собравшихся вызвал доклад ульяновца Алексея Филиппова, который в оригинальной форме (используя молодежный сленг) попытался представить результаты опроса студентов УлГУ, выявившего их отношение к радикальным общественным движениям (в частности, к антиглобалистам). Обсуждение этого доклада было очень эмоциональным. Не обошлось без курьезов: один из гостей расценил презентации Алексея, связанные с одним из ульяновских радикальных молодежных сообществ, в качестве агитации и подверг его суровой критике. Вероятно, если бы незабвенный Миклухо-Маклай привез из очередного путешествия пару черепов, его могли обвинить в «рекламе» каннибализма…

Впрочем, такая реакция является как раз одним из ярких свидетельств трудности саморефлексии: молодежь учится оценивать и исследовать те культурные феномены, которые были рождены их ровесниками – здесь и сейчас.

Еще один доклад представил молодой ульяновец – Евгений Михеичев, который поделился собранными им сведениями об упомянутом «олбанском» языке. Евгений вкратце представил историю возникновения данного термина: оказывается, это распространенное в молодежной среде намеренное нарушение орфографических норм стали именовать «олбанским языком» после одного весьма забавного случай. Один из американцев, пользователей Живого Журнала (ЖЖ), как-то увидел на своем блоге комментарий на русском языке. Гордый житель США немедленно среагировал фразой, общий смысл которой сводился к тому, что ЖЖ – американский сайт, и писать здесь можно только по-английски, а не на каком-то «албанском».

Итогом этого необдуманного поступка стал целый шквал комментариев от задетых за живое «албаноязычных» пользователей, которые предлагали бедному американцу выучить «олбанский». Все закончилось тем, что ему пришлось извиниться и прикрыть свой блог, а термин, поддержанный «падонковской» традицией намеренно искажать орфографию русского языка, прижился и перешагнул границы Интернета. «Олбанский» язык сейчас, например, хорошо знаком педагогам, поскольку современное поколение младших школьников уже с трудом ощущают особый характер этого «стиля» и употребляют в своей письменной речи слова: «холва», «аффтар», «смеяцца», «красавчег» – как вполне себе нейтральные.

Впрочем, трудно согласиться с тезисом докладчика о том, что употребление данного «языка» обязательно является маркером принадлежности к агрессивно настроенному сообществу. А уж тем более бесполезно бороться с этим феноменом путем запретов и штрафов, как это не раз предлагали сделать некоторые федеральные чиновники.

Культурные феномены нуждаются не в запрете, а во всестороннем изучении и познании, – только тогда возможно объективно их оценить, предложить какие-то способы взаимодействия с ними, которые устроили бы всех – и сторонников «соблюдения норм», и свободных «креативщиков», отвергающих всякие правила.

Евгений Сафронов