Письмо из Илшанки (название изменено) свидетельствовало о той степени отчаяния, когда человек желает просто покричать о своих мучениях – авось до кого-то дойдет?!Привожу существенное: «Вот уже два десятка лет только и доносится: «Россия – это социальное государство! В ближайшие годы мы станем самой благоприятной для проживания страной!»Однако все совсем наоборот. Я убежден: мы пытаемся возродить строй, в котором одним будет невероятно хорошо, а другим нестерпимо плохо… Если хотите подробнее повникать в мои рассуждения – приезжайте. А улицу назову так: «Горемычная». Егор Сечкин.»

… Федеральная трасса М-5 была хороша. Но после поворота на Илшанку моя «Нива» закултыхалась на колдобинах. Дорожники, видимо, не считали этот кусок пути существенным для проживающего в округе населения…

Некий символ в этой ситуации я усмотрел.

И вот сидим мы с Егором Сечкиным на крохотной обшарпанной кухне – и слушаю я горькую исповедь его существования в последние годы…

Год назад он жил в Ульяновске. В свое время получил от завода двухкомнатную квартиру. Затем предприятие обанкротилось. Егор пошел на рынок грузчиком, платили 100 рублей в день.

К тому времени у Сечкина набралось неплатежей за услуги ЖКХ на 28 тысяч рублей. Его – согласно пунктам Жилищного кодекса РФ – предупреждали. Прислали так называемую «досудебную претензию», давали 10 дней на погашение.

Гасить долг Сечкину было нечем. Он знал: по решению суда могут выселить из квартиры. И тут явились два джентльмена. Обнадежили:

– Есть выход из твоего тупика. Твоя «двушка» стоит миллион? Давай ее продадим, а тебе купим такую же. Но не в Ульяновске, а рядом, в пригороде. И долги ЖКХ отдашь, и на жизнь останется. И нам подкинешь за оформление. По рукам?

Сечкин согласился

А когда обмен состоялся, выяснилось, что ему от квартирной рокировки полагается около 70 тысяч рублей. Остальное забрали риэлторы – «за услуги».

Новую квартиру Егору подобрали в сорока километрах от Ульяновска. В поселке Илшанка.

Оказалось, сюда перебрался, пытаясь вырваться из пут жилищно-коммунальных долгов, не один лишь Сечкин. Двухэтажные дома сплошь заполнены невольными переселенцами из Ульяновска. И что «светит» пришельцам на новом месте?

А ничего!

Работать здесь негде. Остается одно: проедать и пропивать те небольшие деньги, что достались бедолагам за продажу городских квартир. Это и происходит. Круг безысходности замкнулся. Увы, подобное происходит не только в Илшанке. Людьми, «выжатыми» из больших городов, заполняются и прочие поселки: Криуши, Мелзавод, Лаишевка. Людей гонит сюда ужасающее материальное положение, при котором единственным способом избежать выселения из собственного жилья за неплатежи становится его обмен на заведомо худшее.

И растет возле крупных российских городов некое подобие бразильских фавел, заселенных маргиналами без работы, без денег, без надежд на будущее. Можно сказать: налицо некий новый социальный процесс с непредсказуемыми последствиями.

Из года в год растет число россиян, коим увеличенные коммунальные платежи не по карману. Увы, не оправдаются надежды властей на то, что с помощью жестоких мер (аресты имущества, выселение из квартир и так далее) удастся заставить народ оплачивать все возрастающие по стоимости услуги ЖКХ .

Нетрудно предвидеть: люмпенизация народа будет нарастать,

жилой фонд – и без того никудышный – постигнет окончательная

разруха; криминал, связанный с квартирными махинациями, будет расти и крепнуть.

Поездка в Илшанку породила в моей голове мысль, суть которой такова: государство периодически рапортует нам о росте социальных благ для всех российских граждан, а реально получается так, что одни («белые люди») живут год от года все благополучнее, а прочие («черные») – кое-как.

Опускаю общеизвестную статистику, свидетельствующую о том, что минувший кризисный год ударил не по богачам, а по беднякам. Оставим в покое долларовых миллиардеров, число коих увеличилось по России вдвое. Забудем про «плоское» налогообложение (одинаковый процент и с богачей, и с бедняков) и отсутствие существенных налогов на миллиардные наследования ( в США – аж до девяноста процентов).Поговорим о тех, кого суровая реальность гнет все ниже и ниже.

Слагаемые этой реальности, разделяющие единый вроде бы народ на удручающе неравные части, – это безработица, унизительно маленькие зарплаты, жуткие условия существования. И низкий уровень медицинского обслуживания и образования. И еще много, много чего…

За чертой бедности ныне пребывает двадцать четыре миллиона россиян. То есть: каждый шестой – нищий. Двадцатикратная разница в доходах никого не смущает: ни правительство, ни политические партии, ни профсоюзы…

Вот так и разделяется российский народ на категории «А» и «Б». И вместо единого Отечества получается некая «Страна «Разделяйка», в которой одни катаются как сыр в масле, а другие еле-еле сводят концы с концами…

Но народ разделяет не только уровень зарплат или доходов. Давайте сравним хотя бы условия жизни в городе и селе.

Когда-то страна пестрела лозунгами: «Сотрем грань между городом и деревней!» То бишь – озаботимся созданием городских условий жизни для селян. Дадим селу дороги, надежную связь, все коммунальные удобства, создадим равные с городами возможности для образования, медицинского обслуживания и так далее.

Создали? Эхе-хе…

На сельское население власти просто плюнули. Вероятно, заведомо отнеся треть российского народа к категории «мусора жизни». Поток фактов свидетельствует: это так и есть. Привожу выдержки из многочисленных сетований:

«Довелось мне лежать в участковой больнице. Ужас! Лекарств нет, бинтов нет, еды нет. Рентгена нет – пришлось добираться на попутных машинах в райцентр за двадцать километров.»

«Закрывают в нашем селе Сара аптечку. Причина надуманная: нет, говорят, централизованной канализации. Теперь полторы тысячи жителей нашей деревни, а также соседних четырех должны ездить за лекарствами в райцентр за десятки верст…»

«В нашей Чеботаевке среднюю школу хотят «оптимизировать», то есть прикрыть. Учеников, видите ли, не 68, а всего шестьдесят два. И куда нашим детям податься за знаниями?!»

«В Астрадамовке больницу закрыли. И село пустеет на глазах…»

Таких сообщений – тьма. Российская деревня возвращается в эпоху средневековья – со всеми вытекающими из этого последствиями. Вовсю идет «оптимизация» сельских школ, то есть сокращение их числа… Осуществляется так называемая «реформа» сельского здравоохранения, в результате которой люди в деревнях и поселках лишаются участковых больниц и медицинских пунктов… Уж одно это ставит на разные ступени общественного и социального положения граждан «разных сортов».

Однако расслоение идет и внутри самого сельского населения. Ситуация повсеместно такова: вчерашние сельхозначальники, прихватившие в свое время от коллективных хозяйств то, что нужнее (технику, производственные мощности, лучшие земли), ныне превращаются в разновидность давно подзабытого помещичьего сословия. У них обслуга, джипы, коттеджи – в любом месте (включая теплые края России); их детки уже устроены и пристроены в городах…

А разница в доходах какова? Я знаю немало хозяйств, где «руководящий состав» «получает в десятки раз больше, чем «рядовые».Тракторист, имеющий в месяц пять тысяч рублей, доярка – три тысячи, – разве это нормально?

Впрочем, говоря о нарастающем неравенстве различных категорий российских граждан, об их отчуждении друг от друга, надо бы иметь в виду не только деньги (или вообще материальную составляющую).Так странновато выстраивается наша жизнь, что порой оторопь берет. Вот, скажем, любого гражданина РФ наши автоинспектора могут «потрошить» по полной за нарушение ПДД. Но если за рулем сидит даже пьяный вусмерть прокурор, следователь или судья – то ручку под козырек и скатертью дорога! Разве на дороге не все равны – как гласят те же плакаты ГИБДД? Или – все равны, но некоторые равны БОЛЕЕ?

Вспоминается красноречивое заявление депутата Государственной Думы, нобелевского лауреата Жореса Алферова. Он образно продемонстрировал социальное состояние российского общества, взяв в руки бокал. «Содержимое его принадлежит – увы! – всего-навсего десяти процентам населения. А ножка, на которой держится бокал, – это остальное население».

Весьма наглядное предощущение катастрофы.