* * *
Где ты, время молодое?
Сам себе ответишь: “Там”…
Вспоминается былое
Мне по зимним вечерам.
Мчатся кони в белой пене.
Удила скрипят в зубах.
Я в санях сижу на сене,
В зипуне с кнутом в руках.
Не сбавляют кони бега.
Степь в сиянье лунном спит.
И летят комки из снега
Мне в лицо из-под копыт.
Кони резвые устали,
А дорога далека.
Но для вас, степные дали,
Пел я песни ямщика.
До весны, до Дня Победы,
Я один, без лишних слов,
Из села отвёз последних
На войну призывников.
Другу
Мы заветные камни нашли
На просёлочной узкой дороге.
Набросали их в древности боги,
Когда бой искромётный вели.
Горький дым, как степная полынь,
Он предшественник воздуху горному.
В русской бане, топлёной по-чёрному,
Дышит каменка зноем пустынь.
На полок поднимись не спеша
И опробуй-ка веник берёзовый,
Станет кожа то красной, то розовой,
Тело – белым и чистой душа.
Лариса
Была ты едва ли не первым просветом.
Зеницею ока сторожко скользя,
Купался я в мареве солнечным летом,
Не зная, что этого делать нельзя!
Теперь, чтобы слёзы мои не иссякли,
В глазах азиатских рассеялась мгла,
Нужны твои руки, хрустальные капли,
И с болью несущая зренье игла.
Нас много, несчастных, и всем помогла ты.
За окнами воздух сверкает слюдой.
Весь белый, как лебедь, из верхней палаты
Является доктор к тебе молодой.
Ты нежностью сердце его покорила,
И я за тебя был несказанно рад,
Когда ты улыбку ему подарила
И бросала быстрый, как молния, взгляд.
Я счастья тебе и любви пожелаю,
Судьба нам нелёгкая Богом дана.
Другим не в укор, но, Лариса, я знаю,
Твоя доброта и незрячим видна!
А мне будут сниться безглазные лица
И видимый прежде далёкий простор,
В Заволжье родном городская больница
И рядом сосновый задумчивый бор.
Берег
Так вот где жизнь брала начало!
В ряд сосны, встав на косогор,
Торчат, как стрелы из колчана,
Под облаками с давних пор.
Здесь, на заброшенном погосте,
Куда река заносит ил,
Белеют предков наших кости
Из обвалившихся могил.
Нет, в жизни след их не потерян.
Легко ли видеть вместо лиц
Речным песком набитый череп
И пустоту сырых глазниц…
Бредёшь тропинкою случайной
И чьи-то слышишь голоса…
И вот уже в тревоге тайной
Гудят приволжские леса.
А каково душе без тела!
Но вот что страшным станет вдруг:
Ржа одинаково изъела
В сырой земле и меч, и плуг.
Стою пред ужасами тленья
С полынной горечью во рту.
Остановить бы все крушенья,
Приблизить к людям доброту!
Взахлёб я жил, кого-то славя.
Взгляну в себя – кто я такой?
Зажгу костёр. Забьётся пламя
Тепло, как сердце под рукой.
В сравненье с жизнью быстротечной
Мне непонятно, словно сон,
Зачем оспаривает вечность
Волны стеклянный перезвон!
И, распалясь в догадках тёмных,
Страшусь, упав пред Волгой ниц,
В корнях, причудливо сплетённых,
Признать людей, зверей и птиц.
Что это? Перевоплощенья
До нас живущих на земле?
И с ними ищем мы общенья,
Как искру малую в золе?
А волны из-под небосвода
Бегут и шепчут об одном:
Бессмертна вечная природа
В своём искусстве прикладном.
Лесной просёлок
Как хорошо порой на воле
Шагать ветрам наперерез!
Со стороны одной – всё поле,
С другой – стоит стеною лес.
С берёзой дуб до поднебесья,
А рядом липа и сосна.
Да и родился где-то здесь я,
Тут началась моя весна.
С какой мечтой неодолимой
Я выбирал себе привал!
И образ женщины любимой
В просветах синих узнавал!
И одиночество не в тягость,
И в сердце любящем печаль,
Как неожиданная радость,
Как завлекающая даль.
Стоят деревья-исполины,
Каких нигде, быть может, нет.
Взглянуть бы мне на их вершины
Ещё хоть раз на склоне лет!
Мои друзья
Есть жизни смысл глубокий, изначальный:
Пусть говорят, что лучше где-то там!..
Нам захотелось после встреч случайных
Пошляться вместе по родным местам.
Чтоб насладиться запахом живицы,
Увидеть даль, пока она видна;
Послушать, как поют, щебечут птицы,
Узнать, какой бывает тишина.
От города вдали, вдали от сёл
Сегодня мы бездомные бродяги.
Пырков на холм с транзистором ушёл,
В мешке спит Благов, словно в саркофаге.
Астафьев расточается в пылу –
Он и во сне не говорить не может!
Попал Артёмов пяткою в золу
И голосом покой ночной тревожит!
Явился Шустов из густых лесов.
Он на сучок рюкзак повесил старый,
Чтобы начать из листьев и цветов,
Пока все спят, подборку на гербарий.
Костёр потух, над озером туман.
Сижу я на пенёчке, как на троне!
Бредёт устало звёздный караван,
Заря с зарёй сошлись на небосклоне.
И пусть траву посеребрит росой:
Биологи, поэты, журналисты,
Поспите вы ещё часок, другой.
Разбудят вас пернатые горнисты.
Мой город
Мой город не из древности глубокой,
Но прочно утверждается в веках.
Стоит над Волгой, на горе высокой,
На речках, на озёрах, родниках.
Не завлекут меня края иные,
Я свой предел покинуть не могу.
Живут мои знакомые, родные
На правом и на левом берегу.
В садах Подгорья перед звездопадом
Услышал я, как яблоки стучат.
С Венца простор охватывая взглядом,
Взывал я к предкам, но они молчат.
Люблю, когда на город и посёлки
Ночных огней прольётся красота
И на запястье задремавшей Волги
Браслетами сверкают два моста!
На даче
На дождь лицо подставил и ладони,
Встречая проливную полосу.
Не будет ни побега, ни погони:
Я каменный, я всё перенесу!
Прибоя шум и шум столетних сосен
Сливаются в один тревожный гул.
Что ж, видно, на подходе где-то осень,
Сегодня я по осени вздохнул.
Ко мне приходят грусть и облегченье.
С возможностью побыть наедине
Я чувствую отрадное свеченье,
Какого не хватало прежде мне.
И в непогоду, в летней даче вечером
Я буду думать долго перед сном
О том, каким я был простым, доверчивым
И как мне было горестно потом…
Признание
Завет отцов не позабудем.
Для нас история – не миф.
Земля добрее стала к людям,
Обиды прошлые забыв.
И Волга в синие просветы
Между берёзовых стволов
Несёт нам запах всей планеты
И откликается на зов.
Нет лучше места для раздумий,
Разлив реки и неба высь,
Мы так устали от безумий,
Что в нас все страсти улеглись.
Здесь камень, пористый, как губка,
Хранил для нас мильоны лет
И оттиск раковины хрупкой,
И самого моллюска след.
В стакан с водой на стол любимым
Срывая ландыши в лесу,
Мы узнаём чутьём глубинным
Счастливой жизни полосу.
* * *
Расстались мы с грустью и болью,
Забыв расспросить адреса.
А мне наглядеться бы вволю
В глаза твои, как в небеса.
Я знаю, что будет в расцвете
В апреле твоя красота.
Серёжками верба осветит
Знакомые сердцу места.
В наряде летучего ситца,
Какого на модницах нет,
Пройдёшь ты. В туман превратится
По снегу положенный след.
Капель упадёт на ладони,
И будет на взлёте дорог
Стоять пред тобою в поклоне
Посаженный ветром цветок.
Россиянка
Милая избранница природы,
Ясная берёза на ветру,
Как дитя раздолья и свободы,
Машет мне ветвями поутру.
У тебя судьба в российской славе
И неповторимая краса:
Вся зимой – в серебряной оправе,
А весной – зелёная коса.
Может быть, хранясь от печенега,
С давних, незапамятных веков
Растворилась с чистотою снега,
Белых лебедей и облаков.
Оттого доныне первозданный
Образ твой свет белый излучал!
Ты спасла мне жизнь в степи буранной,
Где тебя случайно повстречал.
Обида
Бригада строителей ехала на автобусе из города в подшефное село. Пожилой маляр молодым рассказывал:
– Я помню, как однажды на меня лошадь обиделась. Запряг я кобылу в телегу и поехал на лесную поляну сено косить, а её жеребёнка из общественной конюшни взять забыл. За работой я не заметил, когда за полдень собралась грозовая туча. От дождя спрятался под телегу. И тут я заметил, как только сверкнёт молния и ударит гром, у моей кобылы молоко из сосков брызжет струйками на зелёную траву. Без жеребёнка у неё вымя сильно загрубело. После грозы докосил я лесную поляну и решил наломать себе сушняку на дрова. Одну сухостойную ель я приметил давно. Теперь, когда в моих руках лошадь с телегой, откладывать заготовку дров было незачем. Я взял из телеги топор и приступил к весёлой работе. Голые сухие ветки не рубились, а с хрустом обламывались пол ударами топора. Сухие дрова лёгкие. На телегу под завязку их можно было наложить много. За делом я забыл про свою лошадь. Оглянулся только тогда, когда нижние ветки были обломаны, а выше надо было с телеги доставать. Лошадь уже выкатила телегу на дорогу, ведущую в село. Я всё-таки её догнал и выпорол за ослушание изрядно кнутом. Потом поставил мордой к лесу и продолжал с телеги обламывать ветки. Срубить вековую ель под корень у меня после косьбы просто не хватило бы сил. Кобыла одним глазом всё косилась толи на меня, толи на ни на что теперь не похожую, обезображенную ель. И вдруг одна замшелая ветка упала на спину кобылы. Она так рванула телегу, что я полетел с неё кувырком. Я, возможно, догнал бы её, да споткнулся о трухлявый пень и сильно зашиб ногу. «Побежит-побежит — остановится», — успокаивал я сам себя.
Дороги в лесу, словно ветки большого дерева, расходятся в разные стороны. Вот и гадай, по которой из них убежала моя лошадь! Я остановился, прислушался, но ни топота копыт, ни стука колёс по корням деревьев не было слышно. Побродив по лесу, я вышел к своей скошенной поляне. Кинул косу на плечо – и домой. «Побоится оставаться одна в лесу», – подумал я о лошади. Мать, сестрёнка и братишка поджидали меня, стоя у калитки.
– А лошадь где? Ты ведь на лошади в лес поехал, – спросила обеспокоенно мать.
– Побил я её немножко за то, что она самовольно хотела от меня убежать. Так она на меня обиделась и с поляны в лес убежала.
– Как обиделась? Чего ты мелешь… лошадь на него обиделась…
Заткнул я косу за повети, и с матерью да сестрёнкой пошли мы в лес пропавшую лошадь искать. Искали дотемна и пришли домой ни с чем. Лошадь с телегой как в воду канула.
– Вот так теперь и будем мы жить: не в дом, а из дома. Придётся за лошадь отвести на общественный двор нашу корову, – сказала вконец расстроенная мать.
– Мы искали её в лесу, а она, может быть, давно на конюшне, – сказал я.
– И правда, сынок, – обрадовалась мать, – сбегай, погляди, может, телега твоя на конном дворе стоит, а коли телега на месте, то и лошадь в своём стойле.
На конном дворе моей телеги не было. Слова матери о нашей корове словно кипятком меня обожгли! Я начал осознавать, какая большая беда пришла в наш дом.
Рано утром, когда мать доила Красавку, я потихоньку спустился с сеновала и вышел огородами на дорогу к лесу. Я шёл, опустив низко голову, ни о чём не думая, ни на что не надеясь. Когда же взглянул перед собой на дорогу, то глазам не поверил: мне навстречу из лесу плетётся моя кобыла, взбивая копытами дорожную пыль.
От телеги остались передок с оглоблями. Шагов за десять от меня она остановилась. Я подошёл, обнял её за шею и вытер рукавом слёзы на её глазах вместе с утонувшей в них мошкарой.
Домашняя работа
…У отца постоянно сводило судорогой больные ноги. Он застудил их, когда зимой вели на Караганду железную дорогу. Ему разрешили в холодное время года, в безветрие, когда стоит ветряная мельница, работать на дому. Другого бондаря в нашем посёлке не было. Вот и свозили со всех полевых станов, ферм и кошар кадушки и бочки к нашему дому на ремонт. Иногда отец увидит – бочка совсем плохая, он изготавливал новую. Спозаранок до полуночи подфуговывал доски, разбирал и собирал кадушки и бочки. Я не поспевал убирать у него из-под ног свернувшиеся кольцами стружки. Бывало, скажет: «А ну-ка, помоги мне, сынок, подержи обруч». Два раза отец повторять не станет, его просьба – безоговорочный приказ. Он ставит две доски, закрепляет их скобой, изготовленной из полушинка, потом прикладывает ещё несколько досок – и опять на скобу. Меня шутливо подзадоривает: «Смотри, сынок, одно неверное движение и все доски свалятся в кучу». Я с нетерпением жду, когда он подгонит последнюю. Самая шумная работа, когда отец начинает набивать обручи. От постоянного звона и бухания у него закладывало уши. О том, что я говорю, он догадывался по жестам и губам. По ходу дела подавал я ему бондарный инструмент: то наструг, то уторник. Со вставленными днищами бочка раскатисто гудит.
Готовые кадушки и бочки начинали забирать со двора, когда наступал апрель. Снег растаял, но кое-где под ногами на вымерзших лужицах похрустывал белёсый ледок. Поздним вечером я играл в прятки со своею тенью среди кадушек и бочек, стоявших на дворе. На небе блистают звёзды, ярко светит полная луна. Потом я залезаю в одну из бочек и начинаю мечтать. Но тут, откуда ни возьмись, подбегает брат Миша, сваливает бочку и начинает её вместе со мной по земле катать. Мне не особенно приятно в ней кувыркаться, и я прошу озорника перестать баловаться, но он продолжает забавляться и хохотать. Наконец бочка останавливается, я торопливо выбираюсь из отверстия, чтобы наказать обидчика, но Миша уже дома раздевается, как ни в чём не бывало. А при отце никому не пожалуешься, он ещё ремнём добавит. Я безропотно смиряюсь.
Где-нибудь и я над ним подшучу!
Мельников Пётр Трофимович родился 8 ноября 1928 года.
Талантливый поэт и прозаик.
Автор автобиографического романа, нескольких книг повестей и рассказов и ярких, жизнеутверждающих стихотворений.
Живёт в Ульяновске.
