Мы продолжаем исследование культурного ландшафта Ульяновска. В первой статье из этой серии (http://ulgrad.ru/?p=80328) мы коснулись темы восприятия существующих административных районов города и расстояния между ними. Теперь пришла пора разобраться с более серьёзной темой – реальной топологией культурного ландшафта города.

Для начала стоит определиться с понятием «культурный ландшафт». До сих пор в науке нет общепринятого определения этого понятия. Практически каждый исследователь вносит уточнения той или иной степени подробности в базовое определение культурного ландшафта как общности природных и культурных компонент. Мы будем придерживаться несколько сокращенного определения культурного ландшафта, данного В.Л.Каганским. Согласно этому определению культурный ландшафт – это цельное и структурированное земное пространство, жизненная среда группы людей, содержащее природные и культурные компоненты, которое освоено утилитарно, семантически и символически.

Важно понимание того, что культурный ландшафт любого пространства обладает свойством непрерывности. Это не совокупность точек, а цельное лоскутное одеяло без дыр и прорех. Если воспользоваться этой аналогией для города, то его можно представить как совокупность «лоскутов», образующих единое «одеяло». При этом «лоскуты» в свою очередь можно при желании раздробить на меньшие и так до тех пор, пока к объекту вообще можно приложить понятие пространства. Эти «лоскуты» разного уровня образуют топологию культурного ландшафта.

Анализ этой топологии возможен на практически любом уровне, но наибольшее значение для культурного ландшафта города как целого имеет топология достаточно крупных «лоскутов» – районов. Особо отметим, что эти районы не сугубо географичны, а представлены исключительно в культурном пространстве, то есть фиксируются в восприятии.

Те или иные особенности места (как пространства) фиксируются различным образом и, соответственно со временем у жителей города формируется единое восприятие того или иного пространства. Воспринимаемые пространства имеют свою топологию и границы и, следовательно, могут быть описаны как районы и соотнесены с природным ландшафтом. Такие районы принято называть вернакулярными.

Для российских городов совпадение административных районов с районами восприятия – редкость. Ульяновск здесь не исключение. Административные районы города никак не соотнесены с реальным восприятием города жителями за исключением базового географического наполнения. «Север» – это действительно север, Засвияжье – это действительно за Свиягой, а Заволжье – за Волгой. Таким образом, административное деление фиксирует лишь очевидную «природную» составляющую культурного ландшафта, а всё разнообразие «культурного» восприятия остаётся «за скобками».

Лоскуты культурного ландшафта

Отметим, что вернакулярные районы не статичны и, что самое важное, зачастую не выражают реальных особенностей того или иного пространства. Обладающее объективно одними свойствами место может в восприятии жителей иметь иной смысл, вплоть до противоположного. Типичный пример такого рода кажущихся несоответствий – это повсеместное сохранение в более-менее старых городах «купеческих» улиц и/или «торговых рядов» от которых зачастую остались одни воспоминания. Но эти воспоминания (символическая память) с точки зрения культурного ландшафта абсолютно равнозначны объективным «показателям» того или иного места.

Вообще же среди основных компонентов, формирующих «лоскуты» культурного ландшафта, можно выделить следующие:

– природные особенности территории (рельеф, характер растительности, тип почвы, наличие/отсутствие водоема, «вместимость» ландшафта);

– символическое наполнение (база общеизвестных исторических данных о месте, наличие городских легенд, значимые события);

– характер антропогенного изменения (тип застройки, наличие «общего пространства», планировка);

– тип и характер заселения (конфессиональный, национальный, классовый, сословный состав населения, его возраст и т.д.);

Анализ топонимики вернакулярных районов показывает, что практически всегда в восприятии фиксируется и приобретает символическое выражение один (основной) компонент формирования района. При этом заметны определенные закономерности.

1. В случае доминирования районирования по восприятию «основного занятия жителей» символьное выражение района, представленное топонимически, обладает персонофицированностью. Эту особенность, связанную со слободским характером расселения, мы рассмотрим подробнее далее.

2. Если ключевая особенность района представляется отображением основной ландшафтной особенности, то топонимика района выражает именно её.

3. То же касается и различий в характере заселения.

На первый взгляд кажется, что механизм восприятия прост и лишь выражает очевидное отличие того или иного района от других. «Монастырская гора», «Немецкая слобода», «Колки», «Засарье» и т.д. Но при более глубоком анализе оказывается, что топонимика района вовсе не выражает в полной мере его особенности в восприятии жителей, а служит лишь своего рода маркером для однозначной идентификации вернакулярного района и не более. Механизм же восприятия намного сложнее и не сводится к очевидному отображению основного компонента различия.

Тем не менее, высказанное выше наблюдение весьма важно, так как служит доказательством того, что на формирование вернакулярных районов можно влиять, причем достаточно простыми средствами. К сожалению, несмотря на разнообразные «культурные столицы» и прочие «конгрессы», серьёзной работы по изменению культурного ландшафта города в Ульяновске не ведется. Топология районов восприятия меняется стихийно, причем далеко не самым оптимальным образом. К этому вопросу мы вернёмся позже, пока же займемся поиском районов восприятия.

Синбирск – слободская конгломерация

Симбирск, как известно, был основан как крепость. Естественно, что при выборе места для города во главу угла ставились именно военные задачи. Удобство ландшафта для дальнейшего развития города отходило на второй план. В итоге под город была выбрана Синбирская гора – место, с точки зрения современного градостроительства, крайне неудобное. Но для условий 17 века важнее было наличие стратегической высоты, хорошо защищенной за счёт особенностей ландшафта.

Тип застройки города-крепости был выбран стандартный для того времени – защищенный стеной кремль и посадская часть. Примеры уже построенных к тому времени подобных городов показывают, что развитие города должно было неизбежно идти по радиально-слободскому принципу. Так оно и оказалось.

Важно отметить, что посадская часть города развивалась достаточно медленно и первые десятилетия после основания в основном за счёт «государевых переселенцев». Сейчас трудно определить точные причины этого, но скорее всего дело первые годы своего существования Синбирск ещё не воспринимался как «устоявшийся город» и напрямую ассоциировался с опасностью. Как только это ощущение ушло, в город самостоятельно (!) потянулись служилые люди. Они искали простую выгоду – приписываясь к городу, «служилые» получали участок под поместье, что гарантировало нормальное существование.

Необходимо отметить, что подобный способ освоения новых пространств был типичным для России до сравнительно недавнего времени. Мерилом экстенсивного хозяйствования служило именно пространство. Соответственно, новые пространства, отвоеванные у «чужеродцев» или у природы, воспринимались как совокупность потенциальных наделов для тех, кто их не имел или имел недостаточно в границах уже освоенных территорий.

При этом принципиальной разницы между помещичьим и крестьянским восприятиями не было по причине отсутствия разделения между бытом и производством и в том, и в другом случаях. Можно сказать, что культурный ландшафт формировался за счет расширения зоны хозяйствования.

Естественно, что с самого начала этот ландшафт был неоднороден, т.к. территории вокруг кремля осваивались совершенно разные и разными людьми. Его естественное районирование обеспечивалось слободской организацией освоения.

Задача анализа восприятия этих районов сейчас видится крайне сложной ввиду отсутствия достаточного количества источников, из которых можно получить необходимую информацию. По этой причине сразу перенесемся в 19 век и попытаемся выделить районы восприятия Симбирска того времени.

Симбирск – сословное пространство

Сделать это сравнительно несложно ввиду простой организации культурного пространства города того времени. Симбирск делился на «дворянскую часть», которая воспринималась как «вотчина» дворян (хотя на деле это и не совсем так), «подгорье», которое однозначно ассоциировалось с «чистой» беднотой (хотя и это объективно не совсем так), «кирпичные сараи» (район «грязной» бедноты, «гетто»), «казармы» («военная» часть города) и «торжище» (район Ярмарочной площади, вотчина купечества). Остальные части города и пригорода воспринимались (и по факту являлись) слободами, причем исключительно сельскохозяйственными, и не воспринимались полноценной частью города.

Как несложно заметить, восприятие пространства города в значительной мере было продиктовано сословной организацией общества, точнее желанием выразить существующее разделение географически. На самом деле, конечно же, далеко не все жители «купеческой части» были купцами, а, например, «дворянской» – дворянами. Это был лишь способ гармонизации пространства относительно общественного восприятия, поиском физического выражения незримых границ. Действительно, если есть купцы и мещане, и между ними есть некая значимая разница, то почему нет физической границы?

То, что этот механизм в Симбирске так хорошо сработал, показывает глубину сословной идентичности. В отличие от многих других городов Среднего Поволжья, в Симбирске был исключительной редкостью (хотя возможности для этого были) человек, приписанный к крестьянам, а занимающийся, например, ремеслом или дворянин, промышляющей торговлей. По сути, именно строгое следование сословному разделению не только по формальной общественной иерархии, но и по роду занятий, и способствовало восприятию Симбирска в целом как «дворянского гнезда» и «тихого уездного городка».

Столь простому районированию способствовало несколько факторов. Во-первых, сложный рельеф, позволяющий явно и однозначно фиксировать границы и способствующий резкому различию в объективных условиях для жизни. Во-вторых, перенос на этот рельеф типичной радиальной планировки «от кремля», которая задала «пространства общего» так, что они практически совпадали (и совпадают до сих пор) с границами, заданными рельефом. В-третьих, отсутствие в городе активной хозяйственной жизни, что практически исключает деление по классовому признаку. В-четвертых, расположение угодий, удобных для сельского хозяйства, за естественными границами, в качестве которых выступали овраги и реки Свияга, Симбирка и Волга.

Подобное районирование оставалось неизменным за исключением небольших изменений в топологии многие годы и, успешно пережив отмену крепостного права, сохранилось до революции 1917 года. Это достаточно уникальный факт, который, впрочем, легко объясняется практически полным отсутствием в городе пролетариата. Интересно, что в 1915 году в Симбирске по найму (в том числе и на государственной службе) работало лишь 14% населения.

Конечно, к 1917 году четкое сословное разделение уже давно сошло на нет, но инерция восприятия культурного пространства города была настолько велика, что во времена Гражданской войны красноармейцы пользовались исключительно вернакулярными описаниями районов города, о чем есть множество свидетельств.

Ульяновск – набор слобод

Культурный ландшафт советского Ульяновска оказалось перекроен полностью, особенно в исторической части. Естественно, что это вызвало появление новых районов восприятия. Основную роль в их формировании сыграло появление заводских и ведомственных районов, освоение городом слободских территорий и «перекройка» центра города к 100-летию Ленина. Расписывать генезис вернакулярных районов этого времени мы не будем, так как это тема отдельного материала. Коснемся лишь главного.

Советская идеология практически исключала явное выделение сословий и классов, хотя по факту классово-сословная структура в обществе отчасти сохранилась. Ей также было необходимо «приземление» на пространство, но механизмы для формирования соответствующей структуры расселения были лишь у тех, кто мог самостоятельно выбирать себе жилье. По факту, реализовать стремление к сословному или классовому типу расселения могли лишь партработники. Но и им не удалось создать такой образ своего расселения, который бы запустил процесс формирования регионов восприятия, аналогичный таковому в Симбирске.

Заработал другой механизм, полностью управляемый местными властями. Речь идёт об объединении людей на едином пространстве не по факту принадлежности к той или иной осознаваемой группе, а по факту работы на одной предприятии или службы в одной организации. Появились ведомственные районы, которые по своей сути оказались полными аналогами слобод за исключением того, что первоначально в единое пространство восприятия их объединяли ни общность занятий или принадлежность к той или иной группе, а наличие «пространства общего» в виде заводской проходной.

Отметим, что четкое соответствие «сути» слободы её восприятию продолжалось недолго. Так, большинством населения Мостовской слободы «служилые казаки» были лишь 20 лет, а работники УЗТС составляли большинство в одноименном микрорайоне те же 20 лет. Тем не менее, слободское восприятие и в том и в другом случае осталось и даже развивалось.

Вторым типом слободского расселения, актуального для формирования вернакулярных районов Ульяновска, стало массовое переселение тех или иных групп людей. Сам факт переселения становился объединяющим фактором для слободского восприятия так же как и в 17 веке во время освоения Симбирского края. Возникающая общность при, например, переселении «служилых людей» из Тетюш (возникла «дальняя слобода» Тетюшское) аналогична общности переселенцев с Нижней Террасы при заполнении Куйбышевского водохранилища.

При заселении «по очереди» никакие из описанных выше механизмов не работали. Возникала совершенно дикая для стран с классовой организацией общества ситуация – на одной площадке в многоэтажке мог жить слесарь, семья цыган и, например, преподаватель консерватории. Но историческая (по границам на 1917 год) часть Ульяновска всё советское время заселялась именно так. Сдерживающим фактором служила лишь инерция «старых» районов восприятия, которая обычно мимикрировалась фразой «так исторически сложилось» а также «точечная» ведомственная застройка.

В итоге на момент распада СССР в Ульяновске сложилась довольно интересная структура вернакулярных районов. Нюансы восприятия исторической части города нивелировались – это стал просто «центр». При этом отдельный «подрайон» был создан в «центре» искусственно за счёт расширения семиотически насыщенного понятия «Венец» во время перестройки города к 100-летию Ленина. В зону «венца» попали новопостроенные здания Мемориала, пед.университета, гостиница «Венец» и т.д. Это было следствием того, что проектировщики уделяли большое внимание силуэту города, который, естественно, формировал венец Симбирской горы, как символ города.

«Переформатирование» мещанской части исторического центра города со сносом усадебной застройки прошло без изменения восприятия. Многоэтажки на, например, улице Минаева, построенные на месте частных домов, воспринимались так же, так как к этому моменту быт и производство в границах усадеб (пусть и на 6 сотках) были уже давно разделены.

Параллельно упрощению восприятия исторической части города шел процесс усложнения слободской структуры. Появились «слобода УАЗ», «слобода Нижняя Терраса», «слобода УЗТС», огромная «слобода Новый Город», возникшие при промышленных предприятиях, «слобода Верхняя Терраса», «слобода частный сектор «Север», «слобода Мостоотряд», возникшие при переселении, никуда не делись и «классические» слободы (бывшие с/х окраины города) – «Бутырки», «Куликовка», «Мостовая», «Карасевка».

Районы города, не воспринимаемые сразу и однозначно слободами, тоже получили свою идентификацию в восприятии жителей, причем нетривиальную. Об этом чуть позже, но отметим, что таких районов было не так и много.

Можно заметить, что несмотря на иные механизмы формирования вернакулярных районов, их структура в общем и целом повторяла структуру, сложившуюся через несколько десятилетий после основания Синбирска. Структура «Кремль – посад – слободы», заданная самими условиями, существовавшими на момент основания города, никуда не делась и вновь «проявилась» в полной мере после 1970 года (после перестройки центра города).

“СССР: Сапля – самый сильный район” или борьба за асфальт в культурном пространстве

Наступили «смутные» 90-е, когда из под ног абсолютного большинства жителей города было выбито основание. Когда рухнули объединяющие факторы, а новые ещё не появились, оказалось, что, в общем-то, нет ничего такого, что позволило бы сказать на бытовом уровне городской общности «мы» и провести собственную идентификацию. Без отнесения к группе, как известно, человеку, особенно в смутные времена, тяжело. И именно в этом время вернакулярные районы оказались тем базисом, который позволил провести отождествление с «мы». Речь о знаменитых молодежных группировках, которые заново стали осваивать территорию культурного ландшафта города.

Нетрудно заметить, что любой «район» как пространство группировки абсолютно тождественен уже сформированным на тот момент вернакулярным районам. Более того, именно районы восприятия и стали фактором формирования группировок, их базисом и силой. Неудивительно, что названия «районов» и, соответственно, группировок, столь полно и точно описывают основную знаковую суть районов восприятия: «УЗТС», «Офицеры», «Север», «Новые дома», «Сапля», «Новая сапля», «Тайвань» и т.д. Культурный ландшафт стал основой самоидентификации, причины поменялись со следствиями, битвы за асфальт обрели сакральное значение. Если умирало восприятие «района», умирал и коллектив, любая драка была действительно дракой на выживание «мы».

Но универсалий создать не удалось. Группировки проиграли битву в культурном пространстве, оставив после себя в основном хлесткую и точную топонимику. «Закрепить границы» не удалось по причине того, что на свет проявилось исконное, но теневое во времена СССР, сословное деление общества, дополненное, вдобавок, классовым.

Первыми стали распадаться те группировки, которые не были завязаны на слободы, инерция существования которых, как мы показывали выше, огромна. В условиях, когда большинство соседей не связано вообще ничем (как мы отмечали выше на одной площадке может жить слесарь и профессор), понятие «мы» распадается на множество «я» при появлении сколь-либо явного имущественного расслоения. Раньше выше остальных себя могли ощущать лишь очень немногие, теперь же классовое расслоение стало повсеместным. «Когда «я» имею больше возможностей, то я не «мы» – вот основной механизм распада группировок, базировавшихся на таких территориях.

Близкое к чисто классовому общество просуществовало недолго. Уже к конце 90-х ему на смену пришло общество с явными сословными элементами. В корне изменилась самоидентификация. «Мы» перестало быть завязано на территорию, а стало во многих случаях указанием на сословную принадлежность. При этом в полной мере сохранилось и классовое разделение. Классы и сословия также нуждаются в вещественной демонстрации своего «мы» как показателя обособленности и наличия границ. И процесс внедрения этих границ в культурное пространство города идет со всё большей скоростью. Пока ещё сильна инерция старых вернакулярных районов, что спасает культурный ландшафт города от быстрой перестройки, но процесс разрушения старых районов восприятия идёт, причем с приличной скоростью. Через несколько лет город будет другим. Об этом и о механизмах изменения восприятия культурного ландшафта мы расскажем в следующий раз.