Александр Адабашьян, как известно, и художник, и сценарист, и актер, и режиссер. В его жизни были даже постановки опер в Мариинском театре («Борис Годунов») и итальянском театре «Ла Скала» («Хованщина»). Интересно ему и заниматься дизайном ресторанов и кафе – все по плечу, лишь бы занятие не становилось рутинным. Корреспондент «СК» побывал на творческой встрече с этим универсальным в области киноискусства человеком.

Адреналин в крови

– Особенность этих профессий в том, что им нельзя научить, можно только научиться.

На вопросы своих дочерей о том, трудно ли быть водителем трамвая или рисовать полоски на дороге, я говорил – хорошим быть трудно. Научиться чему-то можно только в процессе практической деятельности. Например, вы закончите сантехнический университет, факультет прокладок и муфт, защитите диссертацию, но пока вы не походите две недели с дядей Володей по квартирам и не покрутите эти ржавые трубы и не узнаете, как разбирать кран, как менять муфты, до тех пор вы профессией не овладеете. У меня плохие отношения с кинокритиками, потому что я сказал, их статьи – это рассуждения евнухов о любви.

Они обладают большими теоретическими знаниями, но собственного опыта у них нет. Мои смены деятельности происходили постепенно, и все мои киноуниверситеты есть цепь случайностей. Даже к авантюрной истории с постановкой оперы в Мариинском театре, да за 12 дней! И я всегда жду, когда на меня что-то свалится неожиданно, потому что мне очень нравится этот адреналин. Обычно в силу обстоятельств я к этим неожиданностям готов.

Разве не авантюра то, что свой первый фильм как режиссер я поставил во Франции, на французском языке, про французскую деревню – я и русскую-то не знаю! Но я учился во второй московской спецшколе, французской, и мой дядя, которому уже тогда было крепко за 60, свободно говорил со мной по-французски. И когда в 90-е годы мне представилась возможность работать сценаристом во Франции и Италии, французский из меня попер. Я даже немного учил Янковского, который играл у меня в «Мадо, до востребования». У него совершенно не было слуха, и так как он пытался выучить свои реплики фонетически, это было забавно. Тонкие градации в произношении сказываются на смысле, и когда он говорил: «все продюсеры утки» вместо «негодяи», вся съемочная площадка очень веселилась. Но труппа его любила, он был очень обаятельным человеком.

Таинственная профессия

– Режиссер – таинственная профессия. По известному выражению, режиссером может быть всякий, не доказавший обратное. В этой профессии нет ремесла, которое можно было бы продемонстрировать, и проверить профессиональный уровень нет возможности. Она состоит «из ничего», если можно так сказать. Понять, что режиссер настоящий художник, можно только по его фильмам. Например, Феллини работал с разными операторами, сценаристами, актерами, но сразу видно – все это фильмы Феллини. Из наших такой Данелия, он с кем только ни работал. Это режиссеры, у которых есть свой мир, который они со своими помощниками делают. Я считаю, что это склад характера, а не профессия: нужно быть уверенным, что твое видение мира единственно правильное. Такой режиссер будет мучить себя и других. Как Лариса Шепитько, из-за которой вставали в пять утра, чистили бульдозером дорогу, ехали в лес, чтобы снять под деревом плотника, хотя можно было все снять во дворе гостиницы.

Но ей нужно было то ощущение, и она мерзла вместе со всеми, получила двустороннее воспаление легких. Режиссер может загнать людей в ледяную воду и сказать: «Нет, не то!», срубить рощу. И это не самодурство, а поиск способа выражения эмоции. Нужно уметь режиссировать зрительские чувства: пытаться конструировать эмоции человека, чтобы он идентифицировал себя с героем, пугался, напрягался, растрогался, а не сидел с холодным носом полтора часа. Это есть в любом хорошем произведении искусства, например, в «Идиоте», где масса моментов, когда за Мышкина и страшно, и стыдно.

У меня есть доморощенное мнение – я кино не считаю искусством. Все остальные виды искусства возникли естественно из потребности человека выразить свои эмоции. У кино есть дата рождения, как ни у какого другого. Виды искусства никак не связаны с техническим прогрессом, и стихи, написанные гусиным пером, конкурентоспособны, они ничуть не хуже тех, что записаны на компьютере.

Живопись эпохи Возрождения по ценам превосходит то, что написано сегодня. Кино обречено уныло брести за техническим прогрессом. Кино мигрирует за техническими ухищрениями, превращаясь в то, что подразумевали братья Люмьер, когда его придумали, – в аттракцион.

«Проезд Серова»

– Москва со времен Булгакова изменилась очень еще при советской власти. Тому были и объективные причины, да и под лозунгом «до основанья, а затем» снесли много того, чего не следовало бы. «Москву» теперь снимают в Серпухове, в Ельце, ее «кусочки» – в Астрахани.

Коммуналок осталось совсем мало, но, что интересно, когда людей, живших в коммуналках, собирали для участия в телепередачах, они с ностальгией вспоминали, как это было хорошо, как они дружили и вместе праздновали дни рождения. Я думаю, это связано с тем, что в 16-17 лет лучше жить в коммуналке, чем в 70 лет – в пятикомнатной квартире. Они вспоминают те времена, когда были молоды и все было прекрасно. В фильме по моему сценарию «Проезд Серова» мы для себя это сформулировали: никто не помнит, что в детстве было что-то плохое. Тогда постоянно светило солнце, сверкал белый снег. Дождь вообще никогда не шел. Осень если и была, то мы помним замечательные золотые листья. Память отфильтровывает плохое. Хотя есть и люди, которые, наоборот, вспоминают ужасы.

Не было ковбоев

– Каждая страна создает мифы о своей истории. Об этом, как и многом другом, мне проще говорить применительно к кино. Например, американский вестерн. Ковбои – выдуманная категория населения, которая не существовала никогда. Ковбои были пастухами, которые оборонялись от индейцев, которые, в свою очередь, защищали свои земли. Их выживали, загоняли в резервации, был самый настоящий геноцид по отношению к индейцам. Но об этом не говорится, а создан миф, как злобные индейцы нападали на мирных хлебопашцев и бравые ковбои их защищали. Есть миф об участии Италии в войне. В Италии существует представление, что вроде была какая-то война, был дурачок Муссолини, но жизнь продолжалась, даже немного смешная. По этому же поводу в Болгарии и Румынии говорят, что война была где-то, не у них. Французы превозносят Парижскую коммуну, которая утопила город в крови настолько, что Сена была красного цвета. Сейчас об этом ставят мюзиклы, говорят о героическом Гавроше. А Наполеон, этот Гитлер XIX века, во Франции романтичнейшая фигура, которой восхищаются, он даже в польском гимне упоминается.

Мы же выворачиваем свои язвы, все время что-то переписываем. Мне рассказали о музее СССР, который будет создан в Ульяновске. На одном этаже будет все плохое, на другом – все хорошее. Я думаю, с нашим переписыванием истории факты будут ежедневно перетаскиваться с этажа на этаж.

Анна Михайлова