Статья «Душевная болезнь» А. Шабалкина http://ulpressa.ru/2013/03/18/anton-shabalkin-dushevnaya-bolezn/
представляет собой, по-моему, единственный фундаментальный труд части наших краеведов, переживающих по поводу освобождением имени историографа России Н.М.Карамзина из психиатрического плена. Опубликована она была практически одновременно с решением нашего медицинского департамента об удалении слов «имени Н.М. Карамзина» из наименования Областной психиатрической больницы, так что не смогла повлиять на ход дискуссии по этому поводу. Чья это вина – не суть важно, она опубликована, и не заметить сие творение невозможно, тем более что ее выставляют как научный аргумент против «переименования» психиатрической больницы. На вопрос: «переименования» имени кого? – я, правда, не нашел в ней здравого ответа.

Как бы оправдывая свое название, «Душевная болезнь» представляет вещь несколько странную: вступительная филиппика против «властных пигмеев» («Свершилась еще одна победа областных властей над здравым смыслом и исторической правдой») продолжается “научной частью”, посвященной истории появления в Симбирске Карамзинской колонии для душевнобольных. На мой естественнонаучный взгляд, «научная часть», по сути, является по школьному добросовестным рефератом – со строго заданным подходом к теме и заранее определенным выводом. О чем можно спорить с рефератом? Лучше представим, что машина времени доставила сей текст в эпоху, в нем представленную, и бросила на стол прогрессивному журналисту.

Провинциальная Россия, вторая половина XIX века, прогрессивная либеральная общественность клеймит самодержавный царский режим, который «ворует», по Карамзину, а сам Карамзин низвергнут и порицаем, поскольку каждый честный человек знает: «В его истории изящность, простота/ Доказывают нам без всякого пристрастья/ Необходимость самовластью/ И прелести кнута». Эпиграмма ложно приписывается Пушкину, о чем писал сам Пушкин, но в борьбе с «режимом» дозволены любые приемы,- это знает каждый честный человек.

И вдруг эпический текст из будущего об этом тяжелом для народа и свободной мысли времени: «Симбирское губернское земское собрание рассмотрело около полутора десятков предложений приложения капитала: сельскохозяйственная школа, художественная школа, музей с классами черчения и рисования, специальная больница для хроников, детский приют и т. д. Причём, в полном соответствии с волей завещателя, обсуждали самые первоочередные проблемы. Подчёркивалось: «Надо обратить внимание на истинных, беспомощных страдальцев – хронических больных, или на бесприютных, ничем не повинных детей, готовившихся укомплектовать ряды пролетариата и проституции». В сотворении благого дела для сирых и убогих, как видим, не видели ничего зазорного для памяти Карамзиных»…

Во-первых, нашему журналисту бросилось бы в глаза, что статья, начинающаяся с резкого антиправительственного выпада, принадлежит, кажется, автору на госслужбе, и была первоначально написана для «верхов», что обрадовало бы его как несомненное свидетельство развития свободы в будущей России.

Далее, даже беглый взгляд говорит, что автор не дружит с логикой, когда она ему неприятна. В четвертой строке он сообщает, что важное для общественности решение принято без обсуждения: областную психиатрическую больницу «…лишили имени Николая Михайловича Карамзина. Сделано это было в тиши ведомственной бюрократии», а уже на одиннадцатой сообщает: “Ситуация вокруг переименования возникла не сегодня. Известный краевед Ж.А. Трофимов неоднократно поминал недобрым словом насмешку над карамзинским именем психбольницы писателя-сатирика М.Н. Задорнова… Плохо знающие историю своего края ура-патриоты восприняли предложение с восторгом. Например, журналист В.И. Каменев писал зимой в комментариях на «Улпрессе…”

Однако, ежели «ура-патриоты», коих явно больше трех человек, приняли «переименование» с восторгом, а настоящие патриоты, видимо, без восторга, то, значит, какое-то обсуждение было. Но автор его «забыл», потому что в борьбе с «режимом», как мы помним, все дозволено. В том числе и гигантское самомнение: «К общественному мнению у нас прислушиваются, только когда оно совпадает с руководящим», – скромно сетует автор, чем объявляет свое мнение, и группы близких товарищей, единственно общественным. Да, «все мы глядим в Наполеоны…»

Не доверяйте историю профессионалам,

ибо они пишут за деньги, – предупреждал А.С. Пушкин, а также, добавим, по идейным соображениям. Следуя Пушкину, мы видим, что в представленном реферате совершенно отсутствует исторический контекст, а также простейшее логическое осмысление, что сообщает приводимым фактам солидность и эпичность, а сам текст превращает в панегирик властным симбирским мужам, связавшим имя историка Карамзина с колонией душевнобольных.

Фактическая сторона дела в представлении автора рисуют нам превосходную картину симбирского общества: деньги сына Н.М. Карамзина положены в банк под проценты (1881), они почти утроились за почти 20 лет(!), когда началось строительство (1895), закончившееся в 1898 году. Это, надо понимать, свидетельство большого ума? Нет, это обломовщина, Обломов тоже клал деньги в банк под проценты, а Штольц смеялся над ним: банковский процент никогда не спасает от инфляции.

Это обломовщина в ее карикатурном виде, которая имела место в Симбирске, о чем писал И.А. Гончаров: «Это систематическое, искусное проживательство на чужой счет, и бесцельная канитель жизни, без идей, без убеждений, без определенной формы, без серьезных стремлений и увлечений, без справок в прошлом, без заглядывания в будущее… Если и было дело, оно тянулось вяло и сонно, как-нибудь». Я почему-то верю Гончарову, а не Шабалкину.

«Создание колонии было очень своевременно, поскольку имевшийся дом умалишенных (его сравнивали с «дантовым адом») был позором для губернского города», – сообщает нам автор, а в это время карамзинские деньги лежат мертвым грузом более 10 лет, теряя в реальной стоимости. Вот была обломовская проблема: найти способ пустить деньги в дело! Как освоить деньги! – мог бы сказать наш симбирский журналист. Тут появляется активный сызранский общественник Владимир Насакин с проектом колонии – и все вдруг поняли актуальность его предложения (1892).

С другой стороны, симбирские властные мужи добродетельны, совсем не по Карамзину! Исключительно о «сирых и убогих» думают, 10 лет думали, как им помочь! После такого панегирика все писания Салтыкова-Щедрина о провинции XIX века – наглая ложь, шабалкинская симбирская провинция – совершенно другая! Нет, я понимаю, что Щедрин был сатирик, но как быть с реалистом Гончаровым? Я совсем не против позитивной информации о симбирской старине, однако, надо же знать меру!

Было ли тогда какое-нибудь обсуждение, полемика вокруг психиатрической ассоциации имени Карамзина? – ведь что творится сегодня! Здесь автор скупо сообщает нам, что современники «не видели ничего зазорного для памяти Карамзиных». Те, кто в этом участвовали – конечно «не видели», а другие? У него получается, что все общество было «единомысленно» именно по Салтыкову-Щедрину, одобряя земское решение.

А могла ли симбирская прогрессивная общественность показать «фигу в кармане» царскому самодержавию, поместив имя его «певца» в сумасшедший дом за его же деньги? Она любила тогда, и любит сегодня, это делать. Нам говорят, что нет: была ведь Александровская больница. Однако, это была широкопрофильная больница, имевшая разные отделения, а не колония для умалишенных, есть разница, где пребывать?

«В воспоминание Александры Ильиничны Карамзиной
сооружено памяти Николая Михайловича Карамзина»

Эти знаменитые слова из завещания Владимира Карамзина, о которых сказано, «чтобы на сооруженном таким образом здании (или зданиях) имелась следующая подпись». Сын Карамзина был мудр – в отца, как будто предвидел непредвиденный поворот своего завещания. Шабалкин сообщает, что все произошло естественно.

«Название «Карамзинская» возникло вполне естественно – так именовались различные культурные, медицинские, образовательные и благотворительные объекты, увековечивающие память их создателей или великих людей… Следует также отметить, что название «Карамзинская» одновременно заключало в себе память и жертвователя, и его супруги, и его великого отца».

На этом автор обрывает свой рассказ об обстоятельствах наименования колонии, переходя к деятельности ее первого директора-основателя и врача В.А. Копосова, как будто боясь сделать естественные выводы. А они просто напрашиваются, и несколько объясняют, между прочим, почему земские деятели «не видели ничего зазорного» для памяти
Н.М. Карамзина: Карамзинская колония была не «имени Н.М. Карамзина», а памяти симбирской фамилии Карамзиных, в числе которых был и историк Н.М. Карамзин. Почувствуйте разницу! Другими словами, название колонии душевнобольных «Карамзинская» не ассоциировалось тогда с личностью историка Карамзина, но отождествлялась с симбирской фамилией Карамзиных. А это очень меняет дело!

Далее автор пишет, что после революции в 20-х годах «имя Н.М. Карамзина всегда сохранялось за больницей, лишь трансформировалось в соответствии с изменениями языковых норм. Это была общая тенденция». Языковые нормы, конечно, изменились, но за этими изменениями автор не замечает, что в 20-х и далее годах фактически произошло переименование Карамзинской колонии в психбольницу «имени Н.М. Карамзина». Даже в советское исторически беспамятное время о последствиях этой «трансформации» задумался, кажется, друг Копосова отставной генерал А.В. Жиркевич. Парадоксально: об этом нам сообщает сам автор, и опять боится делать выводы: «Жиркевич хотел увековечить выдающегося врача (Копосов умер в 1922): «После погребения, стоя у могилы, я задумал поднять вопрос о переименовании колонии в Карамзинско-Копосовскую или прямо в «Копосовскую» и передал в губздрав заявление». Губздрав это заявление оставил без внимания». И интеллигентская фига в виде «новой формулировки «имени Н.М. Карамзина» вылезла из кармана XIX века!

Почему советские власти «не покусилась» на имя Н.М. Карамзина, хотя «он был монархистом»? Это понять совсем нетрудно: они не видели в этом никакой славы для имени Карамзина, относились к нему презрительно-равнодушно. Наш автор застенчиво умалчивает, что в советское время историк Карамзин был отнюдь не велик, одними как историк был забыт, другими – третировался. Исследователь и поклонник Карамзина литературовед Юрий Лотман пишет: «На нем висело чуть ли не проклятье консерватора и даже реакционера» (1989). Поэтому негативные ассоциации имени «реакционного историка» советские власти не волновали, хотя, скорее, это было обычное обломовское равнодушие. Психиатрическая больница после Копосова неслучайно приходит в упадок, о чем сокрушается, но не может объяснить, наш автор.

То есть можно согласиться с А. Шабалкиным в том, что «в изменении названия (больницы. – авт.) нет никакого «чудовищного» умысла», однако есть чудовищная безграмотность и беспамятство национального чувства, распад души, и, как видим, он еще не окончен, этот распад продолжается и сегодня, если приходится объяснять краеведам(!), что не пристало прямо связывать имя великого историка с душевнобольными людьми. Сегодня, когда мы говорим о возвращении имени Н.М. Карамзина из векового забытья на соответствующую его трудам высоту, сохранение этой ассоциации становится нетерпимым, именно «чудовищным увековечением»!

Этот «распад души» России в советское время, закончившийся, в конце концов, распадом СССР, не есть какое-то открытие, о нем написаны тома известными писателями и философами. Как ни странно, только «вождь народов» И.В. Сталин в предвоенные и военные годы обратился к национальным истокам России, вернул из небытия многих ее героев и Пушкина, ослабил гонения на церковь, поднял тост за русский народ в победном 1945 году. Но затем все вернулась на круги своя – продолжилось строительство вавилонской башни коммунизма. А сегодня мы строим, кажется, другую вавилонскую башню, вместо того чтобы подумать о душе своего народа.

История вокруг «имени Н.М. Карамзина» заставляет вспомнить также слова историка В.О. Ключевского о части нашей либеральной интеллигенции: «Есть такая слабогузая интеллигенция, которая ни о чем не может промолчать, ничего не может донести до места, а через газеты валит наружу все, чем засорится ее неразборчивый желудок». «Валит наружу все» и сегодня как в XIX веке, лишь бы насолить «этой власти», якобы из лучших побуждений, и чтобы «не спала», а там можно и уши отморозить. К сожалению, не только уши, Россию в ХХ веке два раза «отморозили», но все не могут остановиться, строят новые и новые утопии «из лучших побуждений»…

В этом году исполняется 115 лет со дня открытия Карамзинской колонии душевнобольных. Языковые нормы в ХХ веке действительно изменились, и «Карамзинская колония» звучит сегодня действительно плохо. Чтобы сохранить дух завещания Владимира Карамзина, и уважать историю этой психиатрической больницы, стоит вернуться к предложению генерала
В.А. Жиркевича и присвоить ей имя первого врача и фактического основателя В.А. Копосова. А о симбирской фамилии Карамзиных, благодаря которой она появилась в Симбирске, будет напоминать памятная доска, которая и сегодня стоит в фойе ее главного корпуса, как того и хотел завещатель Владимир Карамзин.