Тайна за многими печатями
Очень рано вышла Валя замуж, чуть ли не в пятнадцать лет. Ой, как мать бунтовала-а – вулкан: дым, огонь и камни летели! Но своевольная Валя всё равно ушла ко Грише, влекло её к нему, как присушенную. Три года жили просто так, гражданским браком, а по достижении Валиного совершеннолетия заключили брак законный. Мать со временем смирилась. Куда денешься – Мишка рос уже, внук…
С годами Вале становилось всё понятней, что муж её – несусветный ревнивец, тиран и деспот. Лет двадцать терпела она от него побои да измывательства. Устала, измучилась невероятно. Кляла после свою дурость, что выскочила замуж преждевременно. «Рано выскочила, ох – долгой жизнь покажется!» ¬¬¬– повторяла мать, огорчённая жестоким отношением зятя к дочери. И пеняла, что-де не послушала мать, вот и нарвалась. А теперь матери давно в живых не было, и захочешь, да не пожалуешься – некому.
Когда сыновья выросли, силы терпеть от мужа гестаповские истязания у Вали иссякли. Она крепко задумалась, как ей дальше быть. Уйти, развестись – Гриша не даст, либо изуродует во хмелю так, что сама жить не захочешь, либо совсем убьёт. Много горьких вздохов обронила.
И тут (в мученических страданиях после очередных побоев) в памяти её всплыл неожиданно, как лягушка из молока, давний бабушкин рассказ, который она слышала ещё в детстве; это была история о том, как жена многострадальная снарядила и отправила мужа своего, видимо, тоже самодура, на тот свет. Бабушка и её гостья беседовали о чём-то своём, а на маленькую Валюшку и внимания никакого не обращали. Она в своём уголке сидела, прислушивалась к их разговору да перебирала куколок. Сейчас Валя поразилась тому, что случайно услышанный рассказ во всех подробностях столько времени дремал в каких-то неведомых уголках её памяти…
С этого дня Валя уже не могла избавиться от тайной, волнующей и страшной мысли; эта мысль была подобна подружке, которая знает, что желанна, а потому не совестится своей надоедливости.
Но что за травка, как выглядит, где растёт – ничего этого Валя не ведала, запомнилось только забавное её название. Расспрашивать людей, она понимала, не следует, можно навлечь любопытство – почему она ищет эту травку. А сделай она то, что ей задумалось, – подозрение тогда сразу на неё и падёт.
Однако, чем бы Валя теперь ни занималась, а мысль опять и опять наводила её на рассказ бабушки.
Будучи как-то в городе на рынке, Валя остановилась случайно возле газетно-книжного ларька – поражало обилие бесстыдных картинок, выставленных напоказ. И тут внимание её привлекла книжка «Лечение травами». Дорогая была книжка, не по Валиным доходам. Но лечебник она купила. Прямо в автобусе по дороге домой Валя всю книжку жадно пролистала и разочарованно сникла – не было в книге травы под таким названием, какое она помнила. Жалко стало потраченных денег…
Но через эту опрометчивую покупку подхлестнула Валю догадка, как можно найти травку: надо выкроить будет время, чтобы наведаться в районную библиотеку и там полистать разные подобные справочники лекарственных растений.
Так она и сделала. Страшно смущаясь непривычной обстановкой, сидела в библиотеке и листала книжки о лекарственных растениях края; прочитывала названия, особенно обращая внимание на народные названия, выискивая нужное. Сильно утомилась, потеряла столько времени напрасно. И вдруг сердце её подскочило и затрепетало – наткнулась. Запомнившееся ей в детстве название травы оказалось именно народное.
Был помещён рисунок растения, совсем невзрачного, дано его описание, где растёт, когда собирать… Но ни слова не было сказано в справке о тех свойствах травы, которые интересовали Валю. То ли из предосторожности опасные сведения были опущены, то ли трава не имела тех свойств, которые нужны были Вале.
Работница библиотеки сделала Вале платную ксерокопию красочного рисунка из книжки, только чёрную и очень низкого качества.
Выждав нужное время года, Валя вся в сомнениях отправилась на поиски травы. Как раз поспела малина, и Валя уходила в лес под предлогом сбора малины. Не один десяток километров отмерила она по лесным низменным зарослям, пока наткнулась в согре на предполагаемое растение. Когда разобралась в нём, сверила с описанием и рисунком, то скоро убедилась, что встречается трава хотя изредка, но гораздо чаще, чем она думала. Трудно искать, пока не увидишь, как трава выглядит натурально среди других растений. А после этого замечаешь уже легко.
Валя принесла домой небольшой пучок травки, высушила её в тени. В намеченный день сделала отвар. Всё остальное было как всегда. В субботу она истопила баню. Настало время идти. Приготовила чистое бельё и мужу, и себе, пошла проверить ещё раз, хорошо ли баня выстоялась. В предбаннике взяла собачью плошку с приготовленным отваром, вошла. Сердце заколотилось: получится-нет? Она плеснула из плошки на каменку и сразу вышла.
Воротясь в дом, сказала: «Можно идти, Гриша. Я в первый жар сегодня не могу, у меня… месячные».
«Не можешь – не ходи», – буркнул презрительно Гриша и отправился париться. Он был любителем похлестаться в жаркой бане.
Вале действительно не здоровилось, и первый жар в такие дни она не выносила, ей становилось худо, Гриша знал. После того, как однажды Валя свалилась в обморок, перепугав мужа, он её принуждать ходить с ним в первый жар не стал. А в этот день она с самого утра жаловалась на недомогание.
В бане Гриша почувствовал какой-то неведомый ему аромат лёгкий. Подумал, что это пахнет приятно так от блошницы, небольшой пучок которой лежал на лавке. Когда у малых детей нарушался сон, их частенько парили блошницей, чтоб крепче спали. Забрался на полок, растянулся, стал прогреваться, потеть.
В это время Валя, жалуясь детям на слабость, прилегла на кровать. Сжалась вся: ведь если получится, то что будет-то? Страшно как-то. В напряжённом ожидании прошло не меньше часа.
– Ребята, – сказала она. – Сашка, ну-к сходи ты, проведай отца, ладно ли, чего-т долго нет его, не угорел бы. Я чего-т совсем раскисла сегодня…
Детей у них было двое, сыновья. Старший, Мишка, только что пришёл из армии, отслужил, младший, Сашка, готовился идти служить отечеству. Был младший вылитый отец родной, а потому Гриша его любил, потакал ему во всём. А Валя наоборот – недолюбливала младшего. Сашка поморщился кисло на просьбу матери, с большой неохотой сдвинулся с места, пошёл в баню проведать отца. Через три минуты он влетел в избу, как ошпаренный кипятком, и закричал:
– Папка умер!
– Да ты что?! – вскочила Валя с кровати в неподдельном изумлении.
Втайне она, конечно, надеялась, что это произойдёт, но всё же сомневалась в таком исходе.
Сыновья вытащили мёртвое тело в предбанник. Мишка бросился в сельсовет, вызывать «скорую». Пока он добежал, пока дозвонился до района, пока «скорая» одолела девять километров просёлочной дороги – около получаса прошло…
Увезли в морг. Вскрытие показало, что смерть Гриши наступила от внезапной остановки сердца. Может, перепарился в жаркой бане. Да и водкой сердце было, видимо, надорвано, пил много, частенько. Это знали все. Винить тут было некого. Похоронили тихо, мирно, стали жить дальше. Мишка устроился на работу в колхоз электросварщиком, а Сашка вскоре ушёл служить в армию.
Младшего сына Валя не любила не только потому, что внешне он был копией отца, в отца он был всеми своими замашками, с ним она никак не могла поладить, и уже сейчас виделся ей в сыне второй будущий Гриша.
Так оно и вышло через несколько лет: спокойная после смерти Гриши жизнь оборвалась. Отслужив в армии, как-то скоро втянулся Сашка в пьянку, а хмельной он становился особенно вспыльчивым и необузданным, циничным, жестоким, иногда – просто зверем. Всех беспричинно задирает, самому – словечка не скажи против. А если кто-то в разговоре за его спиной рассмеялся – будет бит. Потому что Сашка такой смех оценивал однозначно как насмешку в его адрес. Отношения у Вали с младшим сыном портились всё больше. Копилась, нарастала их взаимная неприязнь, не подвластная уже им самим. Не однажды набрасывался Сашка на мать, избивал её.
Несколько раз Мишка схватывался с младшим братом, бился с ним смертным боем, учил уму-разуму, что мать – это свято и поднимать руку на мать – самое последнее и гадючье дело.
Был Мишка покрепче телом, сильнее. Но жилистый и упрямый Сашка не уступал ему и с азиатской злобой поклялся отомстить брату за то, что ударил тот его. Валя была уверена, что выждет время – отомстит, тут уж ничего не поделаешь, это родова, калёным железом не выжечь; и горько думалось ей, что будущую жену Сашкину ждёт горькая участь самой Вали. Жизнь, хуже собачьей…
Вскоре Сашку обнаружили в бане мёртвым. Вскрытие показало – внезапная остановка сердца при наличии большого количества алкоголя в крови.
Конечно, вторая смерть в одной семье поразила односельчан своей одинаковостью. Сплетен разных поползло много. Но судмедэксперты никакого криминала не нашли. А Валя говорила всюду с горечью, что, может быть, какое-то ещё влияние оказывает и шлакоблочный фундамент бани… Да и ставили её, помнится, в високосный год… А, говорят, нельзя. Конечно, бабушкины, как говорится, запуги, но…
Срубили новую баню, поставили на другое место, а старую раскатали по брёвнышку и на дрова испилили. Сплетни сами по себе со временем поумирали и забылись. Мишка женился удачно. Жизнь наладилась. Хорошая, полноценная, радостная жизнь.
Прошло ещё несколько лет. Отец невестки – сват, значит, Вали – жалея, что пропадает такое добро (Валя при спокойной жизни похорошела, стала женщина видная), решил просватать её за одного знакомого ему вдовца, вышедшего недавно в отставку военного, то ли майора, то ли даже подполковника. Невест разных вдовцу предлагали уже с десяток, но ни одна из них не подходила ему по всем статьям: непростое, видимо, это дело – в зрелые годы выбрать человека по душе, не ломая своих привычек…
Сватовство проходило так. Подготовив с обеих сторон почву, привёз сват бывшего военного, представил его – Валентине, Валентину – ему, и оставил их на какое-то время наедине, пусть, мол, сами договариваются, как умеют, не маленькие. И отъехал куда-то якобы по делу на своих «Жигулях».
Василий Петрович, жених, разглядывал с любопытством сорокадвухлетнюю невесту – ещё хороша собой, всё при ней, подвижная, крепкая и симпатичная. Но сколько их предлагали ему?.. То кто-нибудь из друзей-доброжелателей, то сами они подплывали, подобно акулам, чующим поживу… Он скептически вздохнул протяжно и шумно. Э-э – одна трата времени на эту канитель. И говорит он тут Валентине с язвительной такой усмешечкой:
– Я, хм, Валентина Даниловна, человек, это-о, очень занятой, очень. Я частным предпринимательством теперь увлёкся. Мне времени нет тратить на ухаживания. А потому я тебе прямо скажу, – тут он на секунды замялся, дерзко собрав на лбу морщины, – хэ-хэ, может быть, и грубо, но решительно скажу: если за пять минут сумеешь удовлетворить меня – женюсь…
– Сумею, – ответила она спокойно и уверенно на его речи, не давая и договорить ему до конца.
Он, признаться, рассчитывал, что после таких циничных его слов женщина смутится, на том сватовство и закончится; и назойливый сват останется удовлетворённым, и проблема женитьбы навсегда будет решена: в конце концов, переспать он всегда найдёт, с кем, если захочется.
Как Валентина его удовлетворяла и чем – то между ними осталось тайной за многими печатями. Видимо, почувствовала она что-то такое, судьбу, что ли, свою…
Живут они вместе вот уже лет тринадцать, притёрлись друг к другу, Василий Петрович постепенно воспылал к Валентине так, что пришлось ему даже планы свои жизненные корректировать: перебрался он к ней в село на жительство. Нашёл и здесь, куда приложить ум, талант и деловитость, развернул свой бизнес, а Валентина Даниловна ему помогает. Она супругом нарадоваться не может.
О своём первом и уродливом замужестве лишь изредка вспоминает. Но как вспомни-ит – невольно вздрагивает: сердце у неё тогда ёкает и сжимается…
В такие моменты она замирает неподвижно, лицо её каменеет от каких-то тайных мыслей. Какой груз носит Валя в душе, что думает – только Бог один ведает. Но относится она к тому поколению, которое в Бога верить не научено.
Спорили, перепирались
Председателем нашего дачно-садового кооператива был человек со стороны, из бывших пожарных, у которого здесь даже участка не имелось. То есть, строго говоря, наёмный работник. Тем не менее, он лет десять проработал председателем. В летний период получал зарплату от наших взносов, и пусть не ахти как, но что-то делал: по крайней мере, за водоснабжением для полива следил, насос в рабочем состоянии поддерживал (а это дело наиглавнейшее; место у нас высокое, на горе, без полива ничего не вырастишь), латал и жуткую дорогу, засыпая выбоины и разбитые места; то щебня машину привезёт, то гравия, то шлака. А однажды вообще какой-то дряни завёз несколько машин, что-то наподобие угольной пыли, золы и всё перемешано с берёзовыми прутьями. Будто старых мётел распотрошили не одну сотню и туда добавили… Отходы какого-то производства. Ох и поругали его… Но зато дёшево.
И вот на очередном годовом собрании, которое проходит в мае, в начале сезона, Пётр Спиридонович, как полагается, отчитался за свою работу в прошедшем году и отказался быть дальше председателем, по причине возраста и болезней. Сложил обязанности, как говорится. Возраст у него действительно перевалил далеко за семьдесят. Аргумент неопровержимый, сами понимаете.
Поблагодарили дружно Петра Спиридоновича за многолетний труд, делать тут больше нечего, и стали гадать, кого избрать. Махмудов предложил Кабанчука. А что, действительно, задумалось собрание, мужик он хозяйственный, у него на участке полный окей, к тому же крупный, крепкий: руку если, здоровкаясь, тиснет – неделю пальцы «парализованными» остаются, не действуют, и видный, горлопанистый, умеет командовать. А что ещё надо-то на этой должности? У него дело, наверняка, пойдёт неплохо. И предложение все дружно поддержали. Кабанчук не отказался, и его избрали.
Прошёл год, и последнему глупышу стало ясно, что Кабанчук – никакой не председатель, а только зарплату получать. С водой ещё с горем пополам перебивались, за лето насос два раза перегорал, и на ремонт дополнительные деньги спешно собирали… А дорогу он до такого состояния довёл, что все стали даже вспоминать мифическую фразу о двух бедах на Руси, одна из которых, все знают – дороги. Оценили теперь объективно и бывшего председателя: хлопотун, оказывается, он всё-таки был, зря его ругали, хотя и за глаза; пожарный, а вот на службе своей не спал, и работу незаметно делал. Сам на цистерну взбирался, а это метров шесть будет, заглядывал в горловину, как водой заполняется. А Кабанчук заставлял старуху сторожиху взбираться на высоту… Правда, делать это она категорически отказалась. И правильно сделала, а то б непременно убилась…
Кого же, однако, избрать вместо Михаила Залменовича? Желающих на соблазнительную должность председателя что-то никак не находилось в кооперативе. Но ясно же, что без председателя выжить кооператив не сможет.
Спорили, перепирались, даже поругались… Никто не хотел быть председателем. Никто. У каждого были свои непреодолимые причины: кто работал, кто не имел уже сил по возрасту и здоровью, кто не обладал способностями организаторскими, кому-то семейное положение не позволяло и так далее, и тому подобное.
Один отец Андрей (священник, значит) не принимал участия в горячей перепалке. Всегда с живым и весёлым выражением глаз, сейчас он с лёгкой усмешкой смотрел на происходящее и слушал перепалку, вороша одним пальцем свою густую бороду. Кто-то возьми да и спроси собрание, вроде как в шутку:
– А может, батюшку вон председателем-то выбрать?
Все сразу замолчали и повернули взгляды в его сторону. Он усмехнулся, как показалось, не противясь.
– А что, батюшка, может, и верно вас? – спросил всегда самый активный на собраниях и деловой в советах Онуфриев, у которого, у единственного во всей округе, над домиком на высоком флагштоке развевается трёхцветный флаг России.
Отец Андрей вздёрнул брови, собрав на лбу складки, кинул глазами взгляд исподлобья в правую сторону и кверху, и, опустив очи долу, ответил смиренно:
– Можно попробовать.
Ему давно стало ясно, что председателя среди присутствующих всё равно не найти, не кого, ибо каждый думал: кого бы ни избрали – только бы не меня.
Проголосовали за батюшку единогласно, и с облегчением и радостью разошлись: слава богу, свалили ношу на попа, пусть бородатый теперь поворачивается…
А дел оказалось много. Участок дороги более километра был совершенно непроезжим: довели, разбили. В те дни, когда земля от весенних талых вод, как кисель, и когда ездить совершенно недопустимо, каждый, у кого есть машина, обязательно тащился на своей машине на дачу. Пешком, что ли, идти?.. Кроме того, в косогоре, на подъезде к дачному кооперативу, в одном месте талыми водами размыло дорогу, и образовалась яма, да такая, что объехать её можно было с трудом, и если её не завалить сразу – размоет летними дождями ещё больше, и тогда здесь появится уже целый овраг…
Трубы, разводящие от цистерны для полива воду по участкам, в трёх местах зимой порвало замёрзшей водой: не спустили осенью, а председатель Кабанчук не проконтролировал.
И вот попу, на которого спихнули всё это хозяйство, предстояло теперь что-то срочно сделать, было сухо, и все дачники уже тревожно кричали о поливе грядок…
Здесь надо сказать, кто такой отец Андрей, на которого повесил кооператив свои заботы. Ибо человек этот в некотором роде особенный. Лет шестнадцать я невольно наблюдаю за ним. Если рассказывать, как он в кооперативе нашем садовом появился, так эту историю, коренящуюся в одной жуткой трагедии, надо начинать шибко издалёка…
А потому скажем коротко. Кооператив наш был создан в 1993 году. Участки нарезали, землю раздали людям. А в стране такой бардак в то время был и такая послереволюционная разруха, что многим оказалось не до участков. Ведь чтобы работать на участке земли и что-то выращивать, надо хотя бы сарайку поставить… Ну, кто сумел средствами разжиться – баньки, сарайки, списанные вагончики, домики садовые навтыкали. Но многие участки оказались в заброшенности. И земля здесь на некоторых участках, надо сказать, не земля, а ПГС – песчано-гравийная смесь. Цемента горсть кинь – бетон будет, взлётно-посадочная полоса… Но место невероятно живописное: две большие уральские реки сходятся перед Камской ГЭС и с обрывистой высоты мыса обе видны. Такой водный простор – душа от радости заходится, к примеру, у меня, лесного человека. Чудесное место! Любуйся, не хочу. А какие восхитительно дивные здесь закаты! С тех пор, как мост через реку Чусовую открыли, поглазеть на всё это тащится на мыс поток «туристов» с апреля до ноября. Больше-то всего они, пожалуй, и разбивают нашу дорогу в непогодь своими внедорожниками…
Одна благодарная прихожанка отца Андрея – Галина – рядом со своим участком такой же, в десять соток, но заброшенный, купила в 1999 году и подарила отцу Андрею. У неё была мечта поставить на этих сотках со временем часовенку. А участок выходил на берег Камы, и вид с него открывался – ахнуть только: широченная уходящая вдаль река, холмистые хвойные леса за нею, и очень живописные просторы неохватные.
Отец Андрей – священник необычный, молодой, энергичный, сил не меряно. А целебат. Это значит, что хотя он и не монах, но жениться после принятия священнического сана уже не может, такой обет дал Богу. Детей нет, жены нет, куда силы и энергию девать? Он и в храме в городе служит, и требы на дому ездит исполняет, куда ни позовут… А силы всё равно ещё остаются.
Ну и взялся он в двухтысячном году от Рождества Христова строить часовенку на подаренном прихожанкой участке.
Прихожане его городские, конечно, стали ему помогать, кто чем мог. Любили они батюшку за его весёлость, за лёгкость нрава, за доброту и отзывчивость.
Женщины огород раскопали, картошки, овощей разных прочих насадили, зелени, за всем ухаживают. Наезжая. Мужики блоков бетонных привезли для фундамента, брусьев на стены. Стали храм возводить. Небольшой, конечно, метров пять на шесть, не считая крохотного алтаря. Родитель батюшки престарелый, овдовевший человек, продал свой дачный участок (зачем он ему одному, да и ездить старику туда всё равно далеко), а деньги отдал сыну на постройку храма. Сам помогает ему по плотницкому делу, дети прихожан помогают посильно. Но больше всех батюшка сам работает. Отпуск на это положил. И бетон месит, и пилит и рубит, и строгает… Никакой инструмент из рук его не валится.
За лето поставили на фундамент стены из бруса, к осени загнали под шиферную двускатную крышу, проконопатили. Батюшка откуда-то бэушного кирпича раздобыл, старинного производства, печника где-то в селе нашёл хорошего, молодого, но мастеровитого. И тот ему такую печь-голландку сложил – красота: дров потребляет немного, а обогрев даёт хороший. За печкой трапезный закуточек получился.
Кто-то из прихожан старый палас привёз, кто-то старый ковёр отдал, кто-то половиков натащил. Всё по-простому в храме: иконки в иконостасе и на стенах – бумажные, врата и царские и диаконские – всё из б/у (кто-то в квартирах двери заменял, старые выбросил, пригодились). По весне следующего года на Пасхальной неделе освятили престол в честь иконы Божией Матери «Живоносный источник» (рядом с храмом, под кручей в сторону Камы – единственный в округе родничок), освятили весь храм. И служба началась. И то ещё как-то чудно сошлось, что праздник этой иконы переходящий, не в числе, а всегда – в пятницу Пасхальной седмицы, или на светском языке – недели.
Поначалу храм числился на полулегальном положении, и благочинный что-то топорщился. Но после отцу Андрею удалось как-то всё уладить с мудрым и отзывчивым архиепископом Афанасием.
Служба в храме бывала не часто: два-три раза в месяц, когда у отца Андрея выпадала возможность служить здесь помимо основной его занятости в храме, к которому он был приписан и восстановление которого тоже отнимало у него немало сил.
Зимой дороги к дачному храму нет, только тропочка, которую деревенские прокладывают, да и та – одно название: в два-три следочка, а после метели и того не бывает. Деревня-то вымерла, тоже в дачи превратилась, постоянных жителей один-два и обчёлся. Кооператив наш садовый как раз к деревне примыкает и с нею практически сливается. От железной дороги с электрички идти два километра. Но прихожане к отцу Андрею в храм иконы «Живоносный источник», когда там служба, из города едут, детей на себе волокут, все молодые, энергичные, но некоторые уже в среднем возрасте и за…
Сам он приезжает накануне, печку накочегарит, чтоб к утру было тепло в промёрзшем храме. Справа от входа соорудил под потолком полати, чтоб тут же и спать. Иной раз кое-кто и из прихожан стали с вечера приезжать и оставаться ночевать в храме. Ночуют, а утром на службу. Сами на клиросе и читают и поют, детей своих к этому приобщают. Пусть не очень-то стройно выходит, да зато от души и искренне: с любовью, верой и надеждой на спасение.
Шли годы, кто-то из прихожан отпадал от прихода по самым разным причинам, кто-то появлялся вновь, но в целом приход постепенно и незаметно ширился, увеличивался числом и качеством. Батюшка за эти годы заслужил авторитет, уважение, доверие; у него появились богатые меценаты в городе. Или на церковном языке – жертвователи. Постепенно он связями обрастал, появились влиятельные знакомые. Оптимистический его характер располагал к нему людей. Служил он легко, с весёлостью, исповедовал с улыбкой, а иногда и с шуткой. Но за всем этим чувствовалось самое серьёзное отношение батюшки к человеку и его грехам, к вере, к Богу, к богослужению. У него благоговение такое было: не угрюмое, не от страха, а лёгкое, от любви. Это, наверное, и располагало к нему верующих. Иначе бы люди возле него не удержались за пустоту, отшатнулись бы. Их ведь не обманешь. У них своё чутьё.
Пожертвования какие-то шли. Он обшил храм изнутри вагонкой, правда, самой дешёвой, со множеством дырок от выкрошившихся сучков. Но к роскоши батюшка и не стремился, у него всё было просто.
Лет через шесть отец Андрей купил старого «жигулёнка», ему теперь много приходилось ездить по требам (молва о нём ширилась и приглашали всё чаще): то на дому отпеть усопшего, то особоровать болящего, то квартиру или дом освятить и тому подобное. На городском транспорте умотаешься… А «жигулёнок» выручал. Ещё года через два, когда научился хорошо водить, практику получил, он заменил его на «Рено логан», иномарку, которая не намного превосходила стоимость наших новых «жигулей». Замене этой способствовало не столько желание, сколько опять же нужда.
Новый владыка, назначенный взамен умершего, оказался человеком грозным, с тяжёлым взглядом исподлобья, властный, деспотичный и жёсткий. Он по какой-то неизвестной причине невзлюбил отца Андрея: из прибыльного городского храма перевёл его служить в посёлок за сорок километров от города. Но батюшка не огорчился, смиренно, как и должен человек верующий, принял новое назначение и слова худого нигде про владыку не произнёс, наоборот, как мог, укреплял его авторитет. Говоря, что всё нам посылается от Бога по нашему духовному состоянию, и если мы хотим, чтоб кто-то был лучше, надо стать лучше нам самим…
Прихожане отца Андрея, однако, очень огорчились такими переменами: ездить на его богослужения за сорок километров от города было накладно и для многих просто невозможно. Беспокоились, сможет ли он теперь служить и в дачном храме, который им очень полюбился и куда приехать всё же и проще и дешевле. Вот тогда отец Андрей и приобрёл «Рено», чтоб ускорить свою перемещаемость из одного места в другое…
В летнее время к дачному храму съезжались машины, прихожане с трудом уже вмещались, очень много было детишек. Со своего огорода, который обрабатывали прихожанки во Славу Божию, то есть безвозмездно, и на котором урожай вырастал очень даже неплохой, батюшка щедро всё им же и раздавал: и ягоды, и овощи, особенно тем, у кого не было своих огородов. Как-то легко он жил, служил, работал…
Уже на второй день после избрания батюшки председателем садового кооператива он нашёл сварщика, сына сторожихи – вдовы бывшего сторожа, и организовал ремонт труб. На третий день вода пошла. А через неделю батюшка и промоину на дороге камнями засыпал. Не сам, разумеется, а опять же – организовал это дело.
В очередную субботу, когда все на дачах, взял батюшка бухгалтера кооператива Светлану Борисовну, женщину сорока с небольшим лет, и пошли они с внезапной проверкой посмотреть, не ворует ли кто электроэнергию: счётчик на трансформаторе показывает уж очень большой её расход, жутко не совпадающий с расходами по индивидуальным счётчикам. А возмещать-то чуть не десяток тысяч рублей придётся из общих взносов. Кто-то, выходит, у своих ворует. Кто это крысятничает? Заброшенные участки были, но свободных уже не осталось, всё было распродано. И цены на участки поднялись в десятки раз.
Подключение к линии, минуя счётчики, обнаружили сразу у нескольких человек, у которых стояли мощные обогреватели. В том числе у бывшего председателя Кабанчука. Он аж позеленел, что его пришли проверять и уличили в таком неприглядном воровстве. Возмущался, что не поставили в известность, а навалились внезапно и подло, как одесские налётчики…
Отец Андрей вежливо и твёрдо попросил Кабанчука исправить всё, как полагается, и больше подобного не делать, и пообещал, что публичной огласке дело не придаст. Пока.
Кабанчук проводил гостей молча, угрюмый и злой.
Когда вышли от Кабанчука, Светлана Борисовна была страшно возмущена низким поступком бывшего председателя и спрашивала у батюшки, почему это он решил не придавать огласке воровство?
– Пока ограничимся такой мерой, – проговорил батюшка. – Не будем позорить пожилого человека перед всеми. Ничего, он теперь исправится. Ничего.
– Как это ничего, батюшка!? – возмущалась Светлана Борисовна. – Ну, как это ничего? Он же украл! У нас с вами, у всех!
– Господь уравновесит: здесь он украл, значит, в другом чём-то потеряет в десять раз больше.
– Потеряет он или нет – это ещё ба-альшой вопрос. А вот мы уже потеряли.
– Ничего! – повторил уверенно батюшка. – И вам Господь воздаст за вашу потерю какой-нибудь удачей. Хотя вы, может быть, и не поймёте этого.
Прошло сколько-то времени, и Светлана Борисовна прибежала к батюшке вся взволнованная.
– А вы правильно сказали, батюшка. У меня – удача. В «Вивате», значит, тому, кто сделает за один раз покупок больше чем на пятьсот рублей, дают купон на участие в розыгрыше призов. Акция проходила. Вот я на такой купон и выиграла ноутбук. А там ещё туристическая путёвка в Турцию разыгрывалась и крутой мобильник. А нам так надо было ноутбук сыну-студенту, а денег никак не выкраивалось. И вот на тебе…
– Я ж говорил вам, Светлана, Бог всё уравновесит.
– Да-а. А вот интересно, батюшка, вы ведь говорили ещё и про то, что Кабанчук вдесятеро больше украденного потеряет?..
– Ну, об этом не надо думать, Светлана. Если мы хотим быть гражданами Неба, а не только земли, нам следует Бога молить о милости, а не о возмездии.
От батюшки к своему домику Светлана Борисовна шла, однако, крепко задумавшись о его последних словах и о том, а себя-то ей к каким гражданам теперь отнести?..
Об авторе. Богомолов Виталий Анатольевич родился в 1948 году в г. Тавде Свердловской области, где мать, репрессированная в 1942 году по статье 58-10, часть 2, отбывала 10-летний срок. До 4-х лет воспитывался в детском доме. Детство и юность прошли в деревне Межовка Ординского района Пермской области. Здесь после школы и до призыва в армию (а призывали тогда в 19 лет) Виталий работал в колхозе пастухом, разнорабочим, прицепщиком, штурвальным, комбайнером.
После почти трёхлетней службы на границе с Китаем приехал в Пермь, устроился поначалу на завод Камкабель, а через год перешёл на завод Гидростальконструкция, работая на заводе, три года учился в вечерней школе. Получив среднее образование, поступил в Пермский государственный университет на дневное отделение филологического факультета. После окончания университета работал в книжном издательстве, затем во вневедомственной охране, грузчиком, корреспондентом газеты. С 1992 года «свободный художник».
Писать начал в армии, первая публикация была в 1978 году. В настоящее время В. Богомолов автор 17 книг и более четырёхсот публикаций в периодике, коллективных сборниках. Член Союза писателей России с 1990 года.
Живёт в Перми.
