Борис Склярук – один из тех, кому довелось лично пообщаться с художником Аркадием Пластовым, чье имя сейчас ассоциируется скорее с нашумевшей премией. На самом деле вспоминать его можно и нужно иначе.
«Я видел живого Пластова», – говорит художник Борис Склярук, ярый последователь реалистического искусства, к которому принадлежал Пластов, и чувствуется, как гордится он этим обстоятельством. Было это всего один раз, когда Скляруку было 32 года, а Аркадию Александровичу – 76. В 1969 году Борис Склярук работал в областном управлении культуры. Тогда в Ульяновск приехала делегация из Армении. Армяне хотели встретиться с Пластовым, но сверху запретили – у Аркадия Александровича были гости из Минкульта.
– Они меня уговорили: мол, как так, мы приехали, а с Пластовым не поговорим, – рассказывает Склярук. -Тогда я нарушил этикет управления культуры и самовольно повез их на двух машинах к Пластову. Мне, конечно, потом настучали по шее за это.
С Пластовым делегация из Армении во главе со Скляруком пробыла целый день, и для него это событие стало памятным. «Я видел целую глыбу», – говорит художник, вспоминая тот день спустя 44 года. По словам Бориса Склярука, таких людей ему встречать больше не пришлось, Пластова он называет мудрецом, в котором соединились крестьянское начало и мудрость философа-художника.
– А какой у Пластова был замечательный русский язык, как он говорил! – вспоминает Склярук. – Я как-то спросил у Николая Аркадьевича, сына Пластова, знал ли его отец какой-то другой язык. Оказалось, да. Пластов учился в семинарии, а там изучали латынь, древнегреческий, старославянский. Итальянский очень хорошо понимал, из Италии он привез «Божественную комедию» на итальянском языке. И говорил сыну, по-своему, по-деревенски «окая»: «Колька, вот посмотри, здесь ошибка, по-русски неправильно перевели». Такая тонкость.
По словам Склярука, Пластов был человеком, который мог писать только тогда, когда был уверен, что пишет правду жизни. Были в молодости пробы в стиле импрессионизма – портрет старика, например. Похоже, единственный опыт. При этом его ругали за то, как он изображает русскую деревню – ту, что Пластов знал лучше всего. Армянский искусствовед во время встречи поддел его, мол, вот за «Весну» (картина, где мама одевает в предбаннике дочку) вас ругают: и печка-то там по-черному топится, и деревенька за изгородью убогонькая, жалкая… Художник Дмитрий Налбандян ругал Пластова: «Аркаша, ты же неправильно изображаешь русскую деревню – давай я тебя научу!». Пластов на все эти претензии лишь посмеивался – он изображал крестьянскую жизнь такой, какая она есть, и кому, как не ему, знать ее реалии.
Пытался Аркадий Александрович и Ленина нарисовать – был и такой грешок, как он рассказал делегации из Ульяновска.
– Говорит, заказали ему нарисовать, а он и согласился, – вспоминает Склярук. -Рисовал Ленина в Разливе. И пейзаж там удался, а вот Ленин – нет, потому что этого человека Пластов не знал, не смотрел ему в глаза, а все кадры кинохроник не дают возможности почувствовать его. Больше никогда не писал его. «Я пишу только то, что видел и чувствовал», -говорил Пластов.
В воспоминаниях Склярука до сих пор стоит улыбка Аркадия Александровича, его искренность и любопытство. Пластов был «человек-торопыжка», по выражению Склярука – мысль опережала речь, поэтому говорил он, проглатывая окончания, излучая при этом невероятную энергетику.
Еще одно воспоминание Склярука о Пластове – его похороны.
– Его хоронили люди с этими крестьянскими бородами, в грубых армяках, которых теперь и не встретишь, – говорит художник. -Они несли его гроб, а сами – как будто сошли с его картин. Похороны были невероятно торжественны. Шестиметровый крест мужики стали поднимать натруженными руками по диагонали, а диагональ – это самая ходовая вещь в искусстве, живописи. Картина очень запоминающаяся… И не было тогда плаксивости, было торжество – человек уходит в землю.
Ян ГУРОВ