В субботу ради выходного я решил прогуляться по городу и посмотреть заодно зимнюю куртку в каком-нибудь магазине. Прошел через бывший парк Свердлова и вышел на площадь Ленина.

11-й час дня, но в парке – ни души. Пустовала и площадь Ленина. По ней разгуливала лишь пара ворон, подруги которых истошно каркали на деревьях за памятником Ильичу. Дул сильный ветер. На эспланаде он рвал флаги, они хлопали, и было как-то мрачновато. У первой гимназии свернул в Карамзинский скверик и удивился его неухоженности. Ограда частями исчезла, дорожки нечищеные и очень неопрятные. Карамзин, как и Ленин, так же стоял в одиночестве.

Спустился к торговому центру «Версаль», на втором этаже которого зашел в бутик верхней одежды.

«Ищете что-нибудь определенное?» – спросила, поднявшись со стула в уголке, продавец. «Зимнюю куртку», – честно сказал я.

Она подошла к стойке: «Вот эта итальянская – двадцать четыре. Эта на верблюжьей шерсти, выдерживает мороз до 50 – двадцать шесть». «В Италии, что ли, такие морозы?» мелькнуло у меня в голове, но вслух я спросил: «Двадцать шесть – это тысяч?». «Да». «Ну что Вы, – сконфузился я. – Нет, конечно». «Дешевле, что ли, нужно?» – бросила она мне уже в спину, но я не оглянулся. Она меня с кем-то перепутала. Может, с Рябовым, хозяином ЦУМа, хотя он-то помоложе да и повыше меня. А может, пониже.

Вышел из «Версаля» и пошел к улице Гончарова, когда завыла вдруг сирена. Раз, другой, третий. То ли учебная, то ли что-то серьезное. Я озирался по сторонам и всматривался в прохожих. Ни у кого не дрогнул ни один мускул. Два парня о чем-то громко хлопочут, девушка с детской коляской – идет, не спеша, пожилая женщина жалуется своей знакомой: «С мамой-то я жила, не замечала мамина пенсия, моя…», мужик с авоськой от ветра отвернулся. А если в Димитровграде НИИАР рванул, подумал я, а они идут с детьми? Не говоря уж об американцах, которые могут прийти, брать наших людей прямо голыми руками, оборачивать белой тканью и складывать у дороги – машина заберет.

Через какое-то время сирена завыла снова. Вот же страна! И спросить не у кого. Набрал телефон приятеля: «Не знаешь, чего сирена воет?». «Где?» – спросил он сонным голосом. «На улице, а я по ней иду.

Может, бежать куда-нибудь надо?».

«Наверное, украинцев спасать зовут», – сказал он, и я телефон отключил. Ночью он смотрел, вероятно, прямой репортаж с киевского майдана и насчет родины соображает пока плохо.

Я пошел домой. Вспомнил, что, услышав сигнал тревоги, надо включить областное радио и слушать или включить то ли первый, то ли второй канал телевидения – там все скажут.

Областного радио у меня нет – давно отрубили, включил «Радио России» на транзисторном приемнике. Ведущий читал сказку, спрашивая у какого-то мальчика: «Страшно?».

«Страшно, – отвечал тот и добавлял: – А что дальше?». Я выключил. Включил телевизор. Там – передача о страстях в балетной труппе Большого театра. Анастасия Волочкова рассказывает, что осужденный за нападение на Сергея Филина солист театра Павел Дмитриченко просто пытался защитить коллег по работе от произвола, защитить женщин, чтобы их не насиловали…

К этому времени я уже сообразил, что тревога была учебная и что если все они будут проходить так, то когда-нибудь получится, как в известной притче о деревенском олухе, периодически пугавшем земляков криками «Волки! Волки!». Односельчане поняли, что их обманывают, и реагировать на крики перестали. Однажды на деревню действительно напали волки, парень кричал, но никто не вышел, и волки съели всех овец.

Артур Таниев