«Мне уже столько лет, что пора плакать, а я все смеюсь», – говорит Роман Карцев. Один из знаменитой троицы Карцев-ИльченкоЖванецкий, покорявший публику блестящими миниатюрами «Раки», «Аваз», «Заседание на ликероводочном заводе» и прочими, побывал в Ульяновске.

И время словно повернуло вспять.

О друзьях

Конечно, чувствуется возраст артиста. Речь не столько о морщинах, сколько о внутреннем состоянии. А Роман Андреевич, это сразу чувствуется, не в силах расстаться с прошлым. В последнее время он вернулся к миниатюрам, написанным Михаилом Жванецким 30, 40 и даже 50 лет назад: «Сейчас он так не напишет, а мне хочется показать молодежи, чем мы занимались, – классику Жванецкого. Они же растут на пародиях!.. А Миша теперь пишет и выступает сам». Карцев говорит, что иметь своего автора – это счастье и «Миша – это наше все!».

Иронично посмеиваясь, Карцев рассказывает, что стал писать сам: «Однажды стал читать это Мише, а он только сказал: «Идем, выпьем!». Тоскуя о друге – преждевременно ушедшем из жизни Викторе Ильченко, – он говорит, что ведет с ним переписку: «Я отправляю ему письма туда (показывает вверх. Ред.), а он мне отвечает сюда». Выручку от продажи своих книг «Малой, тихой и писатель» и «Родился я в Одессе» он передает семье Ильченко: «Мы с Мишей помогаем им уже 22 года: я уверен, что он делал бы то же самое». Не без налета грусти – его посвящение Жванецкому к 80-летию друга, написанное в ответ на автопортреты сатирика. «Я никогда не буду высоким. И стройным. И красивым». Карцев убеждает: «Миша, что ты клевещешь на себя! Зачем так убиваться!.. Когда это у тебя были перерывы с выпивкой? Да, пьешь меньшими дозами, но с таким же удовольствием!.. Женщины не любят красивых, я по себе это знаю!.. Миша, тебя цитируют в Думе, в метро, везде – не кокетничай!.. Миша, разве тебе мало знакомства с альтистом Башметом? Пусть он играет, он же больше ничего не умеет. Пусть положит на музыку «Я видел раков»!.. Иди, смеши, паразит, иди, любимый!». Увы, газетные строчки не в силах передать интонацию артиста.

Об Одессе

– Сердце кровью обливается из-за того, что происходит на Украине, – говорит Карцев. – Я считаю, Одесса должна быть государством иникому не принадлежать, чтобы был Сингапурчик такой. Она дала столько талантов, но многие уехали – и не по своей воле. И Одесса потеряла четверть приличной публики. Меня восхищает одесский стиль разговора: он уникальный, его надо записывать и изучать. Это сделали авторы сценариев к фильмам «Ликвидация», «Мишка-япончик». Года три назад я снимался в кино «Улыбка Бога, или Чисто одесская история», и меня не встретили в аэропорту. Один таксист сгреб меня в охапку и сказал, что повезет бесплатно: «Только ты меня будешь слушать!». А что такое слушать одесского таксиста – это музыка, это симфония! Он показал мне роддом, в котором родился, где в школу ходил, где женился и развелся. Потом он позвонил маме и стал говорить: «Ты знаешь, кого я везу? Ты помнишь раки, большие и маленькие?». А она ему – я услышал ее голос: «А он что, еще живой?»… Так он возил меня часа полтора и на прощанье сказал потрясающую вещь: «Ты знаешь, у меня брат родной уехал в Америку лет 40 тому назад. Живет – вот так (показывает выше головы. – Ред.). Я эти 40 лет живу вот так (проводит по горлу. – Ред.). Так из-за такого кусочка я должен уезжать?». Только в Одессе могут так повернуть разговор – там никогда не знаешь, чем кончится диалог. Я захожу в магазин и спрашиваю: «Девушка, что такое, у вас вчера вечером колбаса стоила 5 гривен, ночь поспал – 10 гривен?». Она: «А Вы не ложитесь!». Ну что, она знала, что я приду и спрошу, придумала это специально? На Дерибасовской я встретил друга, которого не видел лет двадцать. Он ко мне с претензией: «Ты меня узнал?» – «Да». – «Как меня зовут?» – «Гриша». – «Где я жил?» – «На Кирова». «Как маму звать?» – «Софа».- «Как тебе Путин?». Вот так они поворачивают разговор!

Самое удивительное, что они не шутят, они серьезно говорят.

О курьезном

– Когда я отправлялся в Одессу на съемки, то приехал за полтора часа до вылета самолета. За мной все ходил молодой кавказец и улыбался. Наконец подошел: «Хазанов?». Я ему: «Нет». Через несколько минут снова: «Новые русские бабки?! Раздетая Сердючка?!».

«Парень, – говорю. – Не знаешь, уйди навсегда». – «Ну скажи, пожалуйста, я вижу – лицо такое знакомое, ну скажи!». Так он меня уговорил, я стал рассказывать: «Ну помнишь: доцент, тупой, вызывает студента, спрашивает фамилию, а потом – как зовут, тот: «Аваз».

И тут этот парень начинает мне по тексту миниатюры отвечать: «Кого?». Я: «Что – кого?» «Кого спрашивает?». Я говорю: «Грузина». Он: «Какого грузина?». Я опять стал его прогонять, а он ноет: «Я же буду мучиться». Тогда я сказал: «Ну знаешь, раки по три и по пять?». Вижу – не знает, махнул рукой, тут посадку объявили. Сижу в самолете – и опять он ко мне подходит: «Слушай, а где ты видел раки по пять и по три?».

Хотя Карцев говорит, что продолжает смеяться, его заключительный монолог полон грусти по прежним временам. Это непривычно проникновенное, искреннее посвящение «великой троице», идущей по бульвару к морю.

Целая эпоха из жизни друзей, в которой были далеко не только шутки, смех и слава, но с уходом которой Роман Карцев не может смириться.

Анна Михайлова