«Пожар – охват и истребление огнем строения или вообще чего-либо горючего; но в таких размерах, что огонь берет верх над усилиями человека»
Владимир ДАЛЬ
ВРЕМЯ ПЕРЕЛОМНОЕ
60-е годы XIXв. – время в истории России переломное. Огромная империя из-за экономической отсталости оказалась на пороге утраты целостности и национальной независимости. Поражение царизма в Крымской войне, позорный мир, заключенный в Париже в 1856 г. и лишивший Россию флота на Черном море, укреплений на южной границе, стали свидетельством нарастающей угрозы крушения великого «азиатского колосса». Господствующий режим вынужден был считаться и с тем, что внутри страны сложилась революционная ситуация. Часть общества добивалась проведения реформ и преобразований, способных предотвратить общенациональную катастрофу.
Реакционные силы, находя результаты по борьбе с «крамолой», явно недостаточными, настаивали на проведении более твердого и жесткого курса. Еще в апреле 1862 г. в III Отделении была составлена записка «О чрезвычайных мерах». Угрожая «пагубными последствиями», которые может повлечь за собой «необыкновенное брожение умов» среди интеллигенции «при ее враждебных чувствах к власти и существующим учреждениям», жандармское ведомство высказывалось за необходимость «действия безотлагательного». Обстоятельства облегчили и ускорили выполнение этой задачи: выход революционных прокламаций «Молодая Россия» и знаменитые петербургские пожары 1862 г.
Первые экземпляры прокламаций «Молодая Россия» попали в руки властей в середине мая 1862 г. Листовка вышла из среды учащейся молодежи. Основным ее автором был получивший широкую известность деятель революционного движения П.Г. Зайчневский. По его признанию, составляя прокламацию, он старался нагромоздить как можно больше «пороха», чтобы всем «либеральным и реакционным чертям стало тошно». Отсюда нарочито задиристый и устрашающий тон прокламации. «Молодая Россия» писала: «Мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48-го года, но и великих террористов 92-го года. Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-х годах».
Прокламация «Молодая Россия» появилась в обращении с середины мая 1862 г., а огромные пожары в столице империи произошли в двадцатых числах того же месяца (самый крупный из всех пожаров – в Апраксином и Щукином дворах – начался вечером 28 мая). Правительство поторопилось в широких размерах использовать благоприятный момент для усиления борьбы с революционным движением. Министр внутренних дел Валуев писал позднее в своем «всеподданнейшем» отчете: «Опустошительные пожары …послужили поводом к принятию новых мер для ограждения общественной безопасности и вместе с тем произвели сильное нравственное впечатление не только на жителей столицы, но и на всю Россию… В эту эпоху совершился первый благоприятный переворот в общественном мнении: затихли похвалы, которые… упорно приносились молодежи; в некоторых литературных органах стала заметною перемена направления…».
Пожары помогли правительству в продолжении и усилении реакционного курса. При широком участии властей среди петербургского мещанства, буржуазно-либеральной интеллигенции, либеральных помещиков получили распространение предположения о причастности революционеров и студентов к пожарам, обвинения их в поджигательстве. М.М. Стасюлевич – либеральный профессор-историк (будущий издатель – редактор «Вестника Европы») сообщал в письме из Петербурга, что общество видит существующую якобы связь между пожарами и программой «Молодая Россия». Более чем через два месяца после пожаров в столице К.Д. Кавелин в письме к А.И. Герцену от 6 августа 1862 г. продолжал утверждать: «Что пожары в связи с прокламациями – в этом нет теперь ни малейшего сомнения».
Поворот от сочувствия негилистам к «охранительной» политике, к поддержке самой разнузданной реакции был предопределен. 25 мая 1862 г. правительством создается специально для расследования «о мятежных воззваниях» особая следственная комиссия, которая на правах самостоятельного учреждения, непосредственно подчиненного царю, в течение девяти лет вела усиленную борьбу с «крамолой». В стране производились многочисленные аресты, инсценировались политические процессы, запрещались политические журналы, делалось все, чтобы, как писал шеф жандармов В.А. Долгоруков, «рассеять скопившуюся над русской землей революционную тучу, которая грозила разразиться при первом удачном случае».
ОЧАГ «КРАМОЛЫ» И «НИГИЛИЗМА»
Одним из мест ссылки видных русских революционеров-демократов, среди которых оказался и один из авторов «Молодой России» И.И. Гольц-Миллер, был избран Симбирск. В симбирскую глушь оказались высланными и многие участники жестоко подавленного польского восстания 1863-1864 гг. Симбирская губерния была включена в зону действия «особой» казанской комиссии, созданной в связи с тем, что Поволжье представляло собой крупный очаг «крамолы» и «нигилизма». Власти лишь искали повод для организованного выступления против революци-онныхсил. Вскоре предлог для этого представился. Саратов и Пенза, Казань, Ставрополь и Симбирск подверглись, как ранее и Петербург, опустошительному натиску огня.
Симбирск в 1864 г. начинал гореть девять раз. «С 13 по 22 число сего (августа – А.К.) месяца в Симбирске происходили пожары, которые при сильном порывистом ветре, перебрасывавшем пламя через площади и улицы, уничтожили совершенно до основания более двух третей самой лучшей части города», -доносил 23 августа 1864 г. шефу жандармов генерал-адъютанту Долгорукову симбирский жандармский штаб-офицер, подполковник Брадке. Из 3.000 зданий, в том числе 380 каменных, огонь уничтожил 1.580 жилых домов, 30 казенных и общественных строений, 12 церквей, женский монастырь, ярмарочные ряды, казармы батальона внутренней стражи и жандармерии, дела всех присутственных мест и канцелярий. «Быстрота пожара была изумительна, и в особенности день 19 августа, – продолжал Брадке, – был днем ужаса, смерти и окончательного разрушения Симбирска. Жители в страхе искали одного собственного… спасения и, к сожалению, многие из них, застигнутые огненным ураганом, погибали целыми семействами. При таких обстоятельствах никакими усилиями остановить пожар было невозможно. Жители в безумии бросались на подозрительных…».
Для расследования причин пожаров в Симбирск с особыми полномочиями был направлен сенатор, тайный советник Жданов, которому предоставлялось «высшее в политическом отношении наблюдение за деятельностью революционной пропаганды и вообще всех злоумышленников». Рисуя облик сенатора, который возглавил временную следственную комиссию при III Отделении, батальонный полковник Дудинский отзывался оЖда-нове следующим образом. «Господин очень непривлекательный, не имеющий в своей осанке ничего величественного или внушающего; а так себе дряхлый старичок, как видно, занимавшийся весь свой век в департаментах». В состав комиссии вошли судебный следователь Московской губернии Муравьев, штаб-офицер корпуса жандармов подполковник фон Брадке; член симбирского по крестьянским делам присутствия Ребровский и секретарь Сената Постельников. Все эти лица не вызывали особых симпатий у тех, кому приходилось с ними сталкиваться.
«Следователь… – человек очень высокого росту, сухой, с пергаментным лицом, с беспристрастными глазами, с длинным носом и костлявыми руками»; «молодой человек с одним глазом, недостаток этот вознаграждался необыкновенной быстротой того глаза, который у него оставался… Кроме этого, у него была одна нога короче другой…»; «господин солидных лет, с бакенбардами и Станиславом на шее; с одной из тех физиономий, которые на каждом шагу встречаются в чиновничьем мире««Еще один член, с лицом тупым, но довольно добродушным» – таковы были портреты членов следственной комиссии.
ОБВИНИЛИ И КАЗНИЛИ НЕВИНОВНЫХ
Уже 5 сентября 1864-го симбирский губернский предводитель дворянства заявил в следственную комиссию как «свое убеждение», так и «голос общего мнения», что ужасное бедствие, постигшее Симбирск, явилось «следствием организованных поджогов, обдуманных заранее Польской партией, располагающей большими средствами…». Комиссия рьяно принялась за изыскание «неопровержимых» доказательств того, что пожары в Симбирске – результат «злой воли». На эту версию должна была сработать даже смерть главы следственной комиссии Жданова, скоропостижно скончавшегося в ноябре 1865 г. Подполковник фон Брадке писал, что «причина смерти сенатора Жданова до сих пор для общества есть тайна». Среди обывателей стремительно стали распространяться слухи о том, что кончина видного сановника Российской империи «весьма подозрительна». Толки, что сенатор отравлен, получили весьма широкое распространение. Публикация телеграммы в «Московских ведомостях» о том, что смерть Жданова «была делом партии», явилась еще одним звеном в той цепи, которой самодержавие стремилось сковать силы революции и демократии.
Новым главой следственной комиссии стал генерал-адъютант барон Врангель. Комиссия пришла к выводу о наличии в губернии «больших шансов для агитации». Ею были собраны материалы о распространении в Поволжье подложных «царских» манифестов 1863 г., прокламаций «Земли и Воли», сведения о воззрениях и деятельности революционеров, об их связях стайными польскими кружками и организациями. Симбирские пожары, согласно выводам комиссии, явились следствием «заговора поляков и революционеров», непосредственными исполнителями которого были признаны солдаты Федоров и Григорьев. Обоихс целью устрашения населения расстреляли. Далее последовала волна репрессий. Число арестованных по подозрению в поджогах, за «нарушение общественного спокойствия» и «возмущение против войск» доходило до 150 человек.
Выводы комиссии, весь ход следствия были основаны на заранее отработанной версии, в соответствии с которой выколачивались и свидетельские показания. А. Гонгард – рядовой Симбирского батальона внутренней стражи, уроженец Варшавы, -вынужден был заявить, что в 1862 г. в Польше был создан комитет по организации поджогов в России, в который якобы вошли: помещик Гурский, Квицинский, Левандовский, Добровольский-Лапинский и другие. Сам А. Гонгард «признавался», что являлся сборщиком денег в фонд этого комитета. По заявлению этого свидетеля, поджоги в Симбирске «производились» разными лицами, как из поляков, так и из русских, которых нанимали для этого члены комитета Левандовский, Добровольский и Лапинс-кий, будто бы приезжавшие на Волгу с этой целью.
Следственной комиссии удалось «найти» и иных участников «зловещего заговора». Симбирский мещанин Е.А. Чернышев заявил, что и он с участием солдата Потапова и кучера Зеленцова участвовал в поджогах «по подкупу поляка, давшего ему 500 рублей». Губернатор Анисимов, председатель Уголовной палаты Ренненкампф и управляющий Удельной палатой Белокры-сенко в подтверждение версии о заговоре поляков и революционеров внушали барону Врангелю, что командир батальона местных войск М.К. Бендерский «поляк и женат на польке – родной сестре штабс-капитана Иваницкого», обвиненного ранее в поджогах Казани и расстрелянного по приговору суда.
В действительности оказалось, что майор Бендерский был православным и крестником великого князя Михаила Павловича Романова. В послужном списке значилось, что он происходил из дворян Петербургской губернии. Дед его еще ребенком во время русско-турецкой войны концаXVIII в. при взятии крепости Бендер был найден во дворце паши. Мальчик был привезен в Петербург, крещен и с фамилией Бендерский воспитан при высочайшем дворе. Сфабриковать причастность к «заговору» этого человека оказалось делом непосильным.
Вскоре стало очевидным, что и вся версия о поджоге Симбирска «нигилистами» и поляками основана на весьма зыбких свидетельских показаниях. Подозреваемый Чернышёв, отказавшись от всего того, что говорилось им ранее, утверждал, что «на самом деле… он не поджигал, денег ни от кого за поджоги не получал и поляка никакого не знает, что выдумать всю эту историю ему помогли допросы… в комиссии». Свидетель Лахнин заявил, что он ранее давал показания «в угождение губернатору».
Усмиритель польского восстания Берг вообще поведал, что не удалось напасть на след революционного учреждения в пределах Царства Польского, которое преследовало бы своей целью организацию поджогов в России Люди, указанные Гонгар-дом какчлены Варшавского комитета, к революционному движению отношения не имели.
Деятельность комиссии Жданова – Врангеля, выпады самодержавия против революционного и демократического движения в связи с городскими пожарами начала 60-х гг. XIX в. подверглись критике со стороны прогрессивной печати. А.И. Герцен и Н.П. Огарев, которые внимательно следили за событиями в Поволжье, с 15 октября 1864 г. приступили к публикации в знаменитом «Колоколе» серии материалов, разоблачающих царизм и помещиков, дошедших до злоумышленной организации пожаров в Симбирске, Саратове, Пензе и других городах страны. Герцен доказывал, что подлинными поджигателями Симбирска были власть предержащие. Да и в местной печати отмечалось, что колоссальность злодеяний, беспощадность и ловкость, сопровождающие их, определенно показывают – это дело рук не просто двоих солдат, которые были, возможно, лишь послушным орудием кого-то более сильного, могущественного, сумевшего замести свои следы. Не случайно ведь и губернатор Анисимов, отвечающий за безопасность города, был взят после случившегося под защиту самим министром внутренних дел и получил высшее назначение, став членом Совета министров.
На самом деле все оказалось прозаичнее. К январю 1866 г. причины большей части пожаров были «обнаружены». Главнейшая из них – неосторожность в обращении с огнем. Несколько пожаров явились и следствием поджогов. Подозреваемые лица принадлежали исключительно к местным жителям и вовлекались в преступление «личной злобою, местью». Поляки оказались абсолютно непричастны к той трагедии, которая разразилась в августе 1864 г. в Симбирске.
До уничтожения города от огня пожары в здешней местности воспринимались, как и повсюду, лишь как ужасающее бедствие. Августовская катастрофа изменила представление людей. Отныне и очень долго «в пожары от неосторожности верили… мало, везде искали поджога и непременно с политической целью».