Авторы о «Мономахе»
В 1980-1990-х голах возникало огромное количество газет и журналов. Многие из них, просуществовав несколько месяцев, а то и меньше, благополучно канули в лету. Купив в 1994 голу очередной новый журнал в чёрной глянцевой обложке с надписью «Мономах», подумал; неплохо, но вряд ли за первым номером последует второй… К счастью, я ошибся. Спустя три гола журналистка Инна Буганина привела меня в реакцию, и я впервые опубликовался в «Мономахе». Во многом благодаря журналу доносили краеведческий материал до читателей наши великие краеведы: отец и сын Сытины, Жорес Александрович Трофимов, Мира Мироновна Савич, Борис Васильевич Аржанцев и многие другие. А сегодня «Мономах» празднует уже своё 20-летие. И тем, кто сомневается в его жизнеспособности, хочется ответить словами Рабиновича из анекдота: «Не дождётесь!».
Антон Шабалкин
Антон Юрьевич Шабалкин – ведущий архивист Государственного архива Ульяновской области. Без заминок и проволочек ответит на любой вопрос, касающийся истории Симбирского-Ульяновского края, или точно укажет адресата, у которого можно получить ответ. Все документы и фотографии содержит в исключительном порядке и за несколько секунд извлечёт с электронного носителя нужные сведения, прокомментировав их при этом самым полным образом.
Государственному архиву Ульяновской области в 2014 голу исполнилось 95 лет. В тиши его архивохранилищ на бумаге, пергаменте, шёлке, бересте, фотопластинах запечатлена история нескольких столетий. Шутка ли, самый древний документ датирован 1546 годом – до основания Симбирска оставалось ещё более столетия. Высочайшие грамоты и метрические книги, губернаторские постановления и журналы городской думы, пухлые судебные дела и чертежи городских строений – всего и не перечислишь.
Сегодня хочется начать рассказ о документах по военной истории Отечества. Немало кровопролитных баталий довелось пережить нашей стране. Но, как писал Пушкин: «…Перетерпев судеб удары, окрепла Русь».
Основная документация воинских частей, учреждений, училищ, госпиталей хранится в центральных архивах: Российском государственном военно-историческом архиве в Москве и Центральном архиве Министерства обороны РФ в Подольске. В областных архивах можно, как правило, найти документы не о самих сражениях, а об участниках боёв – в первую очередь, в личных и семейных фондах.
Разгильдяевская слава
В 1875 году князь Василий Иванович Баюшев, проживавший в Симбирске на Покровской улице, получил из департамента герольдии Правительствующего Сената Высочайше утвержденный «Герб рода отставного штабс-капитана князя Баюшева». Надо заметить, что оформить родовой герб было делом хлопотным и дорогостоящим, позволить которое могли себе далеко не все дворяне.
Герб князя Баюшева украшали корона, мантия, серебряные кони, рыцарские шлемы… А в центре, в гербовом щите наискосок располагалось «зелёное восточное знамя на червлёном древке в виде копья, украшенное вверху таковым же полумесяцем». Это знамя было боевым трофеем, добытым в Смутное время прапрапрапрапрадедом Василия Ивановича.
Тогда, в начале XVII века, Россию терзали поляки, литовцы, всевозможные самозванцы и авантюристы. А с юго-востока, пользуясь слабостью государства, вторглись ногайские орды. Кочевники стремительно налетали, выжигали целые селения, грабили, убивали, а здоровых и крепких пленников угоняли в рабство. Мордовский князь Баюш Разгильдеев (Разгильдяев) служил в ту пору в городе Алатыре. Собрав под своё начало «мурз и мордву и всяких служивых людей», он нанёс ногайцам решительный удар летом тревожного 1612 года близ мордовской деревни Чукалы.
Подвиг Баюша так описан в древней грамоте: «И как он Баюш пришёл на Чукалы, и тут с ногайскими людьми был бой два дня, и в деревне Чукалы от ногайских людей в осаде сидели, и на вылазках много ногайских людей побили и переранили. Да и в Ардатовском лесу был бой с ногайскими людьми, и побили ногайских людей с пятьсот человек. Да и у них же, ногайцев, убили мурзу Курмаметя, и знамя взяли, и их прогнали к озёрам, и многие от того побою ногайские люди потопли, и отгромили у ногайских людей на том деле пленников семь тысяч».
Современный мордовский историк Владимир Кузьмич Абрамов отмечал: «Так закончилась эта битва, одна из крупнейших в стране в период Смутного времени. Организаторский и полководческий талант мордовского князя и доблесть его воинов спасли от смерти и рабства десятки тысяч русских и мордовских крестьян, оберегли юго-восточную окраину страны. Но главная заслуга Баюша в тот исторический момент российской истории заключалась в том, что он защитил тылы ополчения Минина и Пожарского, обеспечил возможность приступить к освобождению Москвы, способствовав, таким образом, воссозданию единого многонационального Российского государства».
Причём сам Баюш не прятался за спины своих ратников, а лично участвовал в битве: «…на том деле сбили с коня и отшибли у него на тем бою коня».
Два князя – Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и легендарный спаситель Отечества Дмитрий Михайлович Пожарский – «с товарищи, и по совету всей земли» пожаловали 24 января 1613 года Баюша Мурзу Разгильдеева «за многую службу и за отечество» в российские князья. Позже титул подтвердил, взойдя на трон, первый из Романовых – царь Михаил Фёдорович. А знамя, которое Разгильдеев отбил у Курмаметя, украсило герб его дальнего потомка.
Род князей Баюшевых из века в век служил оружием Российскому государству. Дед Василия Ивановича – Василий Степанович служил в 1758-1763 годах в сенатской роте и лейб-гвардии конном полку, а в 27 лет «за имеющимися у него болезнями» вышел в «отставку на своё пропитание» и поселился в селе Жедрино (ныне Кузоватовского района).
Кикины и «украинский узел»
Пока ещё мало изучен семейный фонд Кикиных. Этот старинный дворянский род вёл своё начало от Логина Михайловича Кикина, выходца из Польши, поступившего на службу к великому князю Дмитрию Ивановичу Донскому. А среди тех государевых людей, на которых мог положиться молодой царь Михаил Фёдорович, был воевода Иван Фёдорович Кикин. Его семья в полной мере вкусила тяготы и ужасы начала XVII века. Племянник и тёзка Ивана Фёдоровича Кикина – Иван Семёнович, как гласят семейные хроники, был «убит на Коломне с Пятницкой башни на приступе от воровских казаков, как была на Коломне воровка Маринка расстриги Гришки Отрепьева жена». Речь идёт о Марине Мнишек.
Родным братьям Ивана Фёдоровича тоже не повезло. Сам он писался «Иваном Меньшим», поскольку старшего брата тоже звали Иваном, соответственно – «Большим». Однако Смута вскоре лишила Кикиных этого уточнения. «Иван Большой Фёдорович, – гласит семейная хроника, – убит на Москве в осаде блаженныя памяти при государе царе и великом князе Василье Ивановиче всея России, бездетен». Другой брат – Пётр Фёдорович – уже при воцарении Романовых попал в плен к татарам и «был в полону на каторге многое время», пока его не выкупили в Азове. Такая судьба семьи воистину живой и кровоточащий учебник истории…
Ивану Меньшому Фёдоровичу Кикину повезло больше. Его карьера складывалась успешно. В Смуту он не перебегал от самозванца к самозванцу, поэтому пользовался доверием молодого Романова.
1 мая 1631 года царь Михаил Фёдорович выдал грамоту воеводе Кикину быть с дворянами, детьми боярскими, новокрещёными, казаками и стрельцами на городовой службе в Кропивне (ныне село Черкасской области Украины). Собрав всех служилых людей, Кикин должен был устроить им проверку и отписать в столицу. А потом: «промышлял бы еси нашим делом о всём по нынешнему наказу, и смотря по тамошнему делу» – гласит грамота. То есть царь доверял своему верному слуге действовать по обстановке.
На Украине и тогда было неспокойно, тревожили и крымский хан, и поляки, и другие европейские соседи. Поэтому не случайно Иван Фёдорович был командирован в Кропивен. Царский наказ предписывал: «…по посаду и по слободам ездить в день и в ночь беспрестанно для обереганья, чтобы в городе на Кропивне и в остроге на посаде и по слободам всё было бережно и стройно».
В следующее царствование военно-дипломатическими отношениями с Украиной занимался уже племянник Ивана Фёдоровича (сын татарского пленника Петра) Василий Петрович. Он стал фактически посредником между царём Алексеем Михайловичем и гетманом Богданом Хмельницким. Войско Запорожское и его командиры были людьми, мягко говоря, весьма своенравными и своевольными, поэтому Василию Кикину приходилось обладать изворотливостью дипломата и талантом разведчика.
Василий Петрович должен был извещать Хмельницкого о победах русского оружия над шведами и вести с ним переговоры о совместных действиях. В то же время Москва не до конца доверяла гетману. Тогдашние украинские лидеры, как и сейчас, активно искали контактов и союзников на Западе, что, разумеется, не нравилось Кремлю. И Василий Петрович Кикин по разным каналам тайно разузнавал о контактах украинцев, например с венграми, и доносил царю. При этом стольник не чурался разговаривать с рядовыми казаками, разузнавая, куда их направлял гетман и какой монетой с ними расплачивались.
Ситуация резко обострилась летом 1657 года в связи со смертью Богдана Хмельницкого. Сразу оживился, желая воспользоваться ситуацией, крымский хан Мехмед IV Герай. Царь Алексей Михайлович отправил на помощь запорожцам, «жалуя их и не хотя их видить в разоренье», русское войско. Кстати, среди военачальников, направленных на Украину, значится и основатель Симбирска Богдан Хитрово. Василию же Кикину предстояло координировать действия союзников и избегать конфликтов между «москалями» и «хохлами».
Кроме этого Василий Петрович зондировал почву – кто сменит гетмана Богдана? России было выгодно, чтобы гетманская булава перешла к сыну Хмельницкого Юрию. Но, увы, 16-летнему Юрию Хмельницкому, избранному радой, бремя власти оказалось непосильным. И гетманом стал генеральный писарь Хмельницкого Иван Выговский, резко изменивший политический курс гетманщины. В союзе со вчерашними врагами поляками и крымцами он начал воевать с русскими войсками и украинскими казаками, сохранившими верность России.
В 1658 году последовал очередной «Наказ стольнику Василию Петровичу Кикину о переговорах с гетманом Иваном Выговским о разных беспорядках в Войске Запорожском; о разведывании о политических сношениях гетмана и об отношении к нему войска». Однако было уже поздно – на смену дипломатии пришёл грохот пушек и звон сабель. Впрочем, сами украинцы вскоре, подняв восстание, свергли Выговского. Но это уже другая история, из разряда непростых отношений между братскими славянскими народами…
Возвращаясь к роду Кикиных, перенесёмся в XIX век. Стоит упомянуть, что единственный уроженец Симбирской губернии, чей портрет украшает знаменитую Военную галерею Зимнего дворца, – дежурный генерал при ставке Кутузова в 1812 году, впоследствии сенатор, видный общественный деятель и меценат Пётр Андреевич Кикин – правнук Василия Петровича Кикина.
У генерала Кикина в родословных списках значится два имени: Варфоломей-Пётр. При крещении он был наречен Варфоломеем. Но данное священником имя плохо сочеталось с карьерой военного. И генерал-майор Кикин вошел в историю как Пётр Андреевич.
Помимо военного поприща он прославился, служа статс-секретарем по принятию прошений на высочайшее имя. Если Кикин считал, что император Александр I принял несправедливое решение по прошению, то возвращался, спорил с царём и иногда добивался пересмотра решения. К тому же, как меценат и один из создателей Общества поощрения художников, он оказал содействие великим русским живописцам Карлу Брюллову, Алексею Веницианову и Александру Иванову.
А вот поэтический талант своего племянника – Николая Языкова – почтенный сановник не разглядел… Что ж, и на Кикиных бывает проруха!..
Петровский воин Иван Шалимов
Настало время вспомнить добрым словом военные дела Петра Великого. Но рассказать не о славных полководцах – «птенцах гнезда Петрова», а об одном из множества честных служивых.
Шалимовы (в некоторых документах фамилия писалась через «е» – «Шелимовы») исправно служили царям на бранных полях. Отец Ивана – свияженин Гаврила Захарович – воевал «под Смоленском и под Ригою и в литовских походах». А позже, поселившись в жалованном имении в Алатырском уезде, как и положено стрельцам, находился в полной воинской готовности. «Подо мною конь, пара пистолей, да […] человек в ношу [то есть оруженосец]», -сообщал Гаврила Шалимов в одном из документов.
Его средний сын Иван Гаврилович служил уже в новых, петровских регулярных войсках. В «сказке» (то есть показаниях) Иван Шалимов подробно расписал свою военную судьбу. Довелось ему ещё в рейтарах (конных войсках) ходить в Таванский поход и под Азов. Служил он, видно, неплохо, раз в 1701 году «по разбору боярина князя Бориса Алексеевича Голицына, из рейтар записан в драгуны». Тогда был сформирован полк полковника Семёна Ивановича Кропотова, с 1706 года он именовался Троицким драгунским полком и сыграл заметную роль в Северной войне. В том же 1701 году на Шалимова обратил внимание знаменитый фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев и определил в каптенармусы. Каптенармус – унтер-офицерское воинское звание ведающего учётом и хранением имущества и выдачей провианта, а также оружием, снаряжением и одеждой.
Тогда же, в 1701 году, Иван Шалимов под командой Михаила Шереметьева, сына фельдмаршала, «был на баталии под Ряпиною мызою, против шведского майора Ряпина». А затем каптенармус Шалимов участвовал во многих баталиях Северной войны. Он бился в 1703 году под Нарвой, штурмовал в 1704 году Юрьев Литовский, в 1706 году совершал поход в Великую Польшу и воевал под Калишем, в 1708 году бился под Лесным – перечисляем лишь малую часть сражений, поскольку названия многих местечек и имена шведских генералов мало что скажут нашему современнику.
А вот русских фельдмаршалов, под чьим началом сражался Иван Шалимов, назвать стоит. Это уже упоминавшийся «Шереметьев благородный» и легендарный «светлейший князь Александр Данилович Меншиков» – тот самый «полудержавный властелин», ближайший сподвижник царя-реформатора. Довелось ли Ивану Гавриловичу Шалимову видеться с самим Петром I, документы не сообщают.
В 1705 году Шалимов был ранен в правое плечо, но вскоре вернулся в строй. В 1709-м он участвовал в ряде боёв, но вот в великой Полтавской баталии – не довелось. То ли полк проходил переформирование после прежних сражений, то ли бился на другом участке. Хотя, кто знает, окажись Иван под Полтавой, остался бы он в живых или нет…
В 1710 году Иван Гаврилович «был на баталии […] при взятии Риги, Пернова и Ревеля». А в 1711 году отправился с Меншиковым в Померанские походы. Померания – историческая территория к югу от Балтийского моря. Была под контролем шведской короны, после Северной войны отошла к Пруссии. Ныне эти земли поделены между Польшей и Германией. Там-то, в Померании, и завершилась военная карьера каптенармуса Шалимова. По распоряжению светлейшего князя Меншикова и «по досмотру докторскому, за болезнею и за раны» было решено, что Ивану «в полевой службе быть не возможно». И был он отпущен осенью 1713 года из лагеря от города Штетина к Москве.
Далее цитируем царский указ, данный 25 ноября 1713 года из Военной канцелярии ротному каптенармусу Троицкого драгунского полка Ивану Гавриловичу Шалимову об увольнении его с военной службы:
«И в военной канцелярии он явился и осматривай, а по осмотру: правую ногу в колене свело; и ноября в 19 день посыпан он для лечения в гошпиталь; и в гошпитали, по осмотру дохтура Николая Бидлы, он, Иван, служить не может и лечить его нельзя, правою ногою не владеет». 23 ноября было указано, что Ивана «на службу высылать не велено покуль выздоровеет». Но при Петре каждый солдат и офицер оставались на строжайшем учёте. «Откосить» от воинской службы не давали даже очевидным калекам. И в указе была грозная приписка: «…А как выздоровеет и ему явиться в военной канцелярии вскоре; а буде выздоровеет, а в военной канцелярии вскоре не явится, и за то ему быть в смертной казни, а пожитки его, движимые и недвижимые, взяты будут на Великого Государя бесповоротно…». Переводя на современный язык – высшая мера с полной конфискацией.
Что интересно, дело Шалимова в военной канцелярии рассматривал генерал-аудитор Иван Васильевич Кикин -сын того самого Василия Петровича Кикина. Дьяк Фёдор Сорокин 25 ноября 1713 года подписал указ, на лист накапали чёрного сургуча и придавили печатью. К сожалению (или к счастью -как посмотреть), нога у отставного каптенармуса Шалимова не выздоровела, и об окончательной победе русского оружия над шведами Иван Гаврилович узнал, уже находясь на покое в своём имении.
За время службы в войсках дела дома немного расстроились. Были случаи побегов крестьян. А сосед-помещик Лев Александрович Милославский не прочь был приписать чужих мужичков себе в вотчину. Не иначе как надеялся, что сгинет Иван на полях сражений… Вечная история – пока кто-то проливает кровь, в тылу всегда найдутся ушлые дельцы, пытающиеся урвать свою выгоду. Пришлось Ивану Гавриловичу судиться с обидчиком. А с двумя священниками Саранского уезда, на которых некоторое время работали другие его беглые, Шалимов договорился полюбовно.
Военное дело отца продолжил его сын – капрал Ревельского полка Никита Иванович Шалимов.
««…Российское войско весьма храбро и с места не уступает»
Век осьмнадцатый был богат на баталии. Одни из них, как Полтавский бой или сражения Суворова, у всех на слуху. Другие памятны лишь историкам. Вспомним одно из решающих сражений Семилетней войны 1756-1763 годов.
1 августа 1759 года русская армия под командованием генерал-аншефа графа Петра Семёновича Салтыкова разгромила войска Фридриха II Великого в битве при Кунерсдорфе. Патетическое описание геройства и храбрости россиян хранится в личном фонде Петра Никифоровича Ивашева. Увы, неизвестно, кто автор строк, написанных по горячим следам после битвы. Кому интересны подробности, может найти сведения в специальной литературе и Интернете, здесь же хочется воспроизвести хотя бы фрагменты эмоционального описания сражения.
«О храброй российской народ! О герой, которого я весьма почитаю! Позволь, чтобы я первой чрез усердие, которому твоя храбрость причина, твои славные военные действия пел; правда меня ободряет и говорит место меня».
Вот грозный противник, сравниваемый с Александром Македонским: «[…] Фридрих свою храбрую лютость показует, он несправедливо похищает государства, разоряет города и в дальних местах беспокойство и бедности причиняет. […] Он один идёт против сто неприятелев; то кинется на орла, то на лилию. Какое намерение! Хочет ли он, как Александр, всем светом завладеть и его сожечь?». Упомянутые орёл и лилия олицетворяли, соответственно, Австрию и Францию.
Пётр Салтыков (1698-1772)
Фридрих после сражения
Однако пока Фридрих покорял чужие земли, российские войска стремительно развивали наступление в Пруссии – «Уж известие об этом прославилося, все в Берлине от страху дрожат…». «…Храбрый король летит весь в пыле, скорее, как молния, […] собирает остатки его войска и ободряет этими словами боязливых. «Что в наших
городах нас побеждают и ругают; родилися пруссак, чтобы ему быть рабом? Нет, друзья, ободряйте этую ослабленную храбрость: кто своё отечество обороняет, не дважды побеждён!..». Но русский полководец и всё войско готовы дать отпор: «…знатный и щастливый Салтыков […] видит, что к нему приступает этое храброе войско, но не токмо, оное увидя, не оробел, но благодарной гнев в себе чувствует. Ободрён надеждою, которую причиняет победа; он приготовляется приобрести наивысшую славу, ему уж кажется, что он новые лавры достаёт, и что сами боги его славными действами ревнуют.
Всякой из его воинов готов за ним следовать, с такою надеждою ту же храбрость получает; и в усердном гневе, который начальник великих действ, все с ним общим голосом присягают: во имя ЕЛИСАВЕТЫ, во имя отечества победить или, храбро оборонившися, умереть, предпочитать смерть неволе; и токмо в крайней нужде уступить».
Во время сражения часть русской армии, окружённая превосходящим неприятелем, начала отступать, но контратака отважного Салтыкова решила исход баталии.
Фридрих тщетно пытался переломить ситуацию. Как известно, он тогда отправил в Берлин письмо, полное отчаяния. «Последствия этой битвы будут ужасней, чем сама битва. У меня больше нет никаких резервов и, по правде говоря, я верю в то, что всё потеряно. Гибели своего Отечества я не переживу. Прощайте навсегда. Фридрих». От полного краха короля тогда спасли несогласованность и нерешительность его противников.
А автор описания, сын просвещённого века, видел и понимал весь кошмар побоища, превосходящего, по его словам, сражения древности: «Баталия кончается, ночь спасает остатки, которые бы ещё убили. Но какое печальное позорище представляется, я ужасаюся: в разорённом Кунерсдорфе токмо военное кладбище и страшные могилы видят. На Одере кровь, кости, убийство, и разбитые трупы плавают. Кто бы мог описать сие жестокое сражение?».
«О российской народ! – восклицает автор. – Ты истинно достоин быть названным героем; ты дважды победу одержал над твоими бледными противниками». В завершение он призывает показать, «что ЕЛИСАВЕТА ПЕТРА ВЕЛИКОГО ДОЧЬ», проводя параллель между Фридрихом и Карлом XII. И ожидает «повеления», чтобы «в Берлине ворота отпереть».
