Ульяновское село: выживем без вас!

Зарплаты, на которые можно прожить, только у бюджетников, низкие пенсии, банкротящиеся фермеры и АПХ, единственный источник еды — собственный огород, покосившиеся избы, зарастающие поля, повальное пьянство, воровство, любимое развлечение — зарубить собутыльника топором. Такова картина сельских территорий, если судить по данным статистики, публикациям и криминальным сводкам. А как на деле? Мы задались целью составить картину того, как на самом деле выживает (а может быть и живет) ульяновское село и объехали все районы области.

Стратегия доживания

В конце прошлого года на одном из последних заседаний в областном правительстве эксперт из структур Высшей школы экономики, которая выиграла тендер на разработку стратегии развития области до 2030 года, заявил о том, что в ближайшее время стоит ожидать, что южные районы области самоликвидируются. В них попросту некому будет жить. Речь шла о Старокулаткинском, Николаевском, Павловском и Радищевском районах. Откуда возникли такие прогнозы?

Ответ очевиден — из данных статистики. Согласно рейтингу районов области за январь — октябрь 2014 года, Николаевский, Павловский и Старокулаткинский районы оказались аутсайдерами. Хуже только западный Базарносызганский район, но его в общий «южный тренд» вписать не получилось.

Все эти «вымороченные» районы объединяет несколько очевидных (из статистики) тенденций — большой отток населения, низкий уровень динамики роста заработной платы, высокие показатели безработицы, малое число более-менее крупных предприятий. Например, в Старокулаткинском районе таковых нашлось всего три — пилорама, хлебопекарня и производство кормовой сои. Не намного лучше дела и в Николаевском и Павловском районах.

Большинство сельских территорий превращаются в очаги доживания.

Действительно, цифры выглядят печально. При этом, даже после базового анализа, можно сделать вывод, что все ещё хуже. Несмотря на то, что средняя зарплата по районам составляет около 15 тысяч рублей, анализ занятости по сферам деятельности показывает, что больше 10 тысяч в районах получают практически исключительно бюджетники и те люди, которые заняты поддержанием инфраструктуры (газовики, водопроводчики и т. д.). В сферах местной активности зарплаты намного ниже. Например, в отрасли «обрабатывающие производства» средняя зарплата по южным районам не превышает 8-9 тысяч, а в сфере «гостиницы и рестораны» и вовсе приближается к прожиточному минимуму. С учетом того, что от 31 до 48 процентов трудоспособного населения в «вымороченных» районах «не высказали желания работать» или указали в качестве основного источника дохода «личное подсобное хозяйство», то, даже с учетом пенсий, получается, что народ не просто страдает, а поставлен на грань выживания — общий доход на одного жителя стремится к размеру прожиточного минимума. И это на фоне массового вымирания (в Базарносызганском районе коэффициент рождаемости составляет 6,7 при коэффициенте смертности 20,2) и сразу нескольких вялотекущих процессов банкротства сельхозпредприятий.

Если ограничиться этими данными, то картина становится совсем безрадостная — большинство сельских территорий (за исключением Ульяновского, Цильнинского и Чердаклинского районов) превращаются в очаги доживания с редкими островками благополучия в виде дворов семей бюджетников, которые добывают себе овощи с собственного обширного огорода, а мясо выращивают сами.

Стратегия выживания

Но простое наблюдение показывает обратное. С осени мы планомерно объезжали территорию области, в том числе десять районов области в течение нескольких дней вместе с одним из наиболее внимательных российских наблюдателей — известным географом Владимиром Каганским. Основный вывод на первый взгляд парадоксален, так как почти полностью противоречит данным статистики — люди живут намного богаче, чем кажется, причем катастрофической разницы между районами нет. Есть и действительно вымороченные территории, но ими вовсе не покрываются целые районы. Более того, в последние годы кормление «подножным кормом» перестало быть основным источником получения продуктов питания — серьезных личных подсобных хозяйств становится меньше, гораздо меньше стали и стада коров. Несмотря на ожидания, еду в селах все чаще и чаще покупают в магазинах, а не выращивают.

Объясняется картина просто — люди давно научились выживать сами, по возможности минимизировав свои взаимоотношения с государством. Существующие методики статистики этого факта в должной мере просто не учитывают, равно как и стратегии развития сельских территорий, которые из-за этого постоянно натыкаются на противоречия, которые необходимо обходить.

Получается, что пассивные сельские жители, несмотря на спрос на их труд, работать не хотят и из-за этого бедствуют.

«Проблема сельской бедности связана пассивным характером сельских жителей» – гласит стратегия развития Кузоватовского района до 2020 года, разработанная «Агентством стратегического консалтинга». На следующей странице в ключевых преимуществах района на одном из первых мест отмечено «наличие свободной рабочей силы», но буквально через несколько строчек декларируется фактическое состояние дел: «На селе не достаточно высококвалифицированных механизаторов, механиков, электриков, доярок, специалистов средней и высшей квалификации». В описательной части анализа при этом практически для всех районов указывается на трудности подбора любого(!) персонала на создаваемых предприятиях.

Получается, что пассивные сельские жители, несмотря на спрос на их труд, работать не хотят и из-за этого бедствуют. Но даже простое наблюдение показывает,что бедствующих в более-менее живых селах немного, а те, кто «пассивно беден», в подавляющем большинстве случаев на роль «свободной рабочей силы» уже не пригодны по причине хронического алкоголизма или склада характера. Впрочем, таких уже осталось немного.

«Алкаши? Еще лет 10 назад перемерли! А ты что хотел? Хочешь жить — работай!» /Андрей, Бекетовка/

Оставшиеся «пассивно бедные», судя по наблюдениям, остаются таковыми лишь при наличии ресурса, позволяющего не работать. В большинстве случаев в качестве такого ресурса выступает пенсия одного из членов семьи или пособия на детей.

Криминальная статистика показывает, что именно в семьях подобного типа чаще всего и происходят «пьяные» разборки с тяжелыми исходами. Анализ «пьяных» сводок из районов, которые мы собираем в рубрике «Алкогольные хроники», за четыре последних года показывает, что орудием убийства чаще всего в подобных разборках оказывается топор или нож. Самый популярный заголовок — вариация на тему «Забил жену топором». Подобная «потопорщина» местным сообществом воспринимается как должное.

«Там уже клеймо на нем ставить негде было, в тюрьме им и место!» /Мария, Игнатовка, Майнский район, об очередном случае пьяного убийства/

При этом в «живых» сельских поселениях отлично осознается вред «пьяного дела».

«Если бы водку паленую побороли, совсем было бы хорошо» /Николай Суходеев, Еделево/

Но борьбы с шинкарями не происходит несмотря на то, что о них все отлично осведомлены — и милиция, и местная администрация. Проходят только плановые акции для «рисования отчетности».

«Да они сами приезжают, говорят, надо тебя оштрафовать, план спустили. Потом не трогают» /Женщина-шинкарка, Вешкаймский район/

В районах, где более-менее развита «белая» экономика, некоторые (в основном женщины) робко предполагают, что с «левой» алкоголизацией должен «по совести» бороться местный «олигарх». Чаще всего под «олигархом» подразумевается местный фермер или владелец лесопилки, заинтересованный в рабочей силе. В небольших селах, где такой предприниматель становится одним из основных источников ресурсов, реальный контроль над территорией и жизнью села он и осуществляет.

Откуда деньги?

Практически в любом крупном селе, и уж тем более в любом райцентре, можно наблюдать множество новых добротных домов — в Кузоватово «за железкой» за последние пять лет вырос новый район, в Старой Майне застроили целое поле, с запасом принят и генплан Сенгилея, где активно застраивается Новая Слобода. Не сильно хуже ситуация и в «вымороченных» южных райцентрах — по количеству магазинов строительных материалов, пластиковых окон в домах, сайдинга на фасадах и новых фундаментов не сильно отстают и Радищево, Павловка или Николаевка. Много отремонтированных ухоженных домов и в крупных селах, где сохранилась базовая социальная инфраструктура — школа, фельдшерский пункт и детский сад. Откуда деньги?

Основных источников ресурсов несколько:

1. Отход. В большинстве «живых» населенных пунктов подавляющая часть активного мужского населения ездит «вахтовать». География поездок самая разнообразная. На юге области развит строительный промысел в Самарской и Саратовской областях, в центральных районах многие «живут Москвой», кто-то ездит «на севера». Средний заработок нормального вахтовика позволяет поддерживать вполне достойный уровень жизни семьи — у большинства ухоженные дома, более-менее новые автомобили, «пристроенные» дети. Наиболее успешные вахтовики сами создают строительные бригады из односельчан. Несколько таких бригад достигли вполне промышленных объемов.

2. Грузоперевозки. В райцентре или крупном селе вполне можно прокормиться с помощью «Газели», кое-где остались и владельцы фур. В последние годы в связи с точечным ростом объемов с/х приобрели популярность и Камазы-зерновозы. Не даст пропасть и трактор. В типичном случае летом трактор используется для с/х работ, зимой — для вывоза леса. В сезон в селе из 500-1000 человек жителей трактор может «приносить» до 50 тысяч рублей в месяц.

В сезон в селе из 500-1000 человек жителей трактор может «приносить» до 50 тысяч рублей в месяц.

3. Бюджет. В селах и в райцентрах, где администрация сохраняет социальный контроль на территорией, от четверти до половины населения занято в бюджетной сфере. Источник ресурсов в данном случае — зарплата. Благодаря майским указам Путина, этот источник ресурсов из традиционно вторичного для многих семей превратился в один из основных — средняя зарплата в околобюджетной сфере выросла за последние четыре года в два раза. Тем не менее, дома семей со смешенным типом дохода членов («бюджет»+ «вахта», «Газель»+ пенсия, «такси» + теплица и т.д.) отделаны чаще всего богаче.

4. Социальные выплаты. При большом количестве пенсионеров на уровне домохозяйств огромную роль играют пенсии и социальные выплаты. При этом не только напрямую, но и косвенно — многие умирающие деревни превратились в распределенные дома престарелых, где дома покупаются «дачниками» – доживающими свой век пенсионерами, в том числе и из соседних регионов. Их пенсии играют немаловажную роль для создания местных неформальных рынков услуг (вскопать огород, отремонтировать дом, отвезти в райцентр или к месту прописки). При этом спрос на эти услуги удовлетворяется в основном местными «шабашниками», которые воспринимаются успешными семьями как работники второго сорта. В самых захудалых поселениях до сих пор даже жива мера оплаты труда «одна бутылка».

В самых захудалых поселениях до сих пор даже жива мера оплаты труда «одна бутылка».

5. Лес. Несмотря на уменьшение количества пилорам, которое наблюдается в последние годы, лес продолжает оставаться одним из основных видов сельского дохода. При этом производство пиломатериалов перестает быть основным видом переработки древесины. Широчайшее распространение получило производство срубов с последующим строительством домов и бань под заказ, кое-где развивается резка по дереву и производство мебели. В селе Еделево Кузоватовского района мы наблюдали целое поле заставленное срубами для последующего монтажа. Все они делаются под заказ зимой (из зимнего леса), отвозятся и монтируются весной и летом. В одном из сел есть надомное производство черенков для лопат.

6. Дары природы. В связи с ростом спроса на грибы и ягоды, вновь широко развился грибной и ягодный промысел, рассчитанный на сдачу собранного скупщикам. Меры везде разные. В Кузоватовском районе, где работают скупщики из Самары, в 2014 году мерили трехлитровыми банками — одна банка маслят оценивалась в 80 рублей, белянок — в 500-600. Ягоды (земляника, дикая клубника, экзотическая голубика в Барышском и Сурском районах) мерились ведрами. Основной сбыт — опять же, через скупщиков. В сезон один сборщик только с грибов в благоприятных условиях может заработать до 100 тысяч рублей. Благоприятным для промысла оказалось зарастание бывших полей молодым лесом, что позволяет собирать грибы и ягоды около деревни.

Коров держат больше по инерции, большой выгоды получить не удается из-за дороговизны кормов.

7. Сельское хозяйство. Развитые личные подсобные хозяйства теряют свое распространение. Держать корову могут себе позволить лишь люди, обладающие достаточным количеством времени — чаще всего пенсионеры. При этом экономическая сторона вопроса выглядит сомнительно — коров держат больше по инерции, большой выгоды получить не удается из-за дороговизны кормов. Любители живности активно заменяют коров свиньями и козами, но крайне редко ЛПХ является основным источником дохода, равно как и огород. Исключение — картофель, который хорошо берут скупщики. Но и огороды наиболее развиты чаще всего в вымороченных селах, где нет других источников ресурсов. В больших селах и райцентрах выгодней оказываются другие виды занятости.

8. Работа по найму. У частников работает около 10-20% сельского населения, фермеры чаще всего нанимают сезонных рабочих, причем в «успешных» деревнях приходится работников завозить из соседних населенных пунктов. Зарплаты платятся в основном неофициально, официально начисляется (минималка) лишь в тех сферах, где неминуемы проверки (сфера услуг и торговля). Исключений (в виде крупных производств и агрохолднигов) немного. При этом квалифицированный рабочий в сфере сельского хозяйства может рассчитывать на зарплату в 50-70 тысяч рублей (механизаторы, комбайнеры в сезон). Но даже несмотря на это, желающих находится немного.

9. Трасса. Любая транспортная магистраль оказывается важный источником ресурсов, которые могут осваиваться самым разным способом. Наиболее простые примеры — придорожные сервисы, АЗС и торговля, но есть и более экзотические примеры – так, в Новоспасском и Николаевском районах немаловажную роль в экономике играет нефтепровод «Дружба». Неоднократно правоохранительными органами в нем обнаруживались незаконные врезки, которые давали сырье для подпольных (и, судя по рассказам местных, одного легального) нефтеперерабатывающих заводов («самоваров»). Судя по обилию небрендовых заправок на трассе М5, проходящей параллельно нефтепроводу, а также по обилию бензовозов на въезде в Сызрань, ресурс активно осваивается до сих пор.

10. Ландшафты. Даже на основе одних только данных статистики (пример – Старомайнский район) можно сделать вывод, что природные ландшафты играют весьма серьезную роль в экономике. В первую очередь речь идет о Волге, которая выступает мощным источником ресурсов как напрямую (рыба), так и косвенно (привлечение «москвичей» и дачников). Кроме того, весьма значительная часть охотугодий в области арендуется жителями соседних регионов. Можно даже сказать, что большинство ценных угодий на юге и юго-востоке области арендовано иногородними. Чаще всего «москвичи» (обычно жители Самары) наводят в них элементарный порядок, что ставит крест на таком ресурсе как браконьерство. При этом ценность ландшафтов явно недооценивается — они активно и бездарно повсеместно разрушаются. Нет и понимания того, что ресурс «москвичи» или ресурс «коттеджный поселок» появляется из-за обладания ресурсом «ландшафт», который нужно сохранять.

Все, что можно было легко разворовать, разворовали: выкопали весь металл, порезали сельхозтехнику, разобрали коровники и фермы.

Стоит отметить, что такой источник ресурсов как воровство практически не отмечается. Причина банальна — все, что можно было легко разворовать, разворовали: выкопали весь металл, порезали сельхозтехнику, разобрали коровники и фермы. У оставшегося имущества после череды банкротств нашелся хозяин и экстенсивное пользование имуществом приобрело цивилизованные формы — здания ныне продаются под разбор.

Окончательно умерла и система социального контроля над территорией через сеть колхозов и совхозов, которая выступала источником ресурсов для личных подсобных хозяйств. Практически все подобные сельхозпредприятия, сохранившие в статусе коллективного хозяйства «советскую» структуру распределения ресурсов, обанкротились, некоторое время просуществовав по схемам «закрытие глаз на воровство взамен сдачи паев» или «выдача кормов взамен земельных паев».

В результате этого процесса практически повсеместно личные подсобные хозяйства оказались без дешевых (или бесплатных) кормов, что постепенно приводит к тому, что жители села отказываются от серьезной скотины, кормить которую оказывается невыгодно.

Именно с этим многие опрошенные жители села связывают окончание эпохи ЛПХ. Если 10-12 лет назад за счет собственного хозяйства выживали очень многие селяне, но сейчас хозяйство стало в основном вспомогательным источником ресурсов. Небольшие исключения, наподобие ряда сел Цильнинского района, где до недавнего времени еще были живы коллективные хозяйства (например, Елховое Озеро), лишь подтверждают общее наблюдение.

Эпоха ЛПХ кончилась, равно как и эпоха разбора коровников и поиска металла.

Сегодня типичный доход домохозяйства получается из нескольких источников. Если говорить о типичной работящей средней сельской семье, то чаще всего один из её членов является бюджетником, а второй либо «живет Москвой» (вахтует) либо занимается местным ремесленничеством и оказанием услуг. Несмотря на то, что располагаемые ресурсы в каждом поселении разные, в общем и целом жители приспособились, получая доходы из набора доступных ресурсов.

Понятно, что чем значимей в административной иерархии поселение, тем (в типичном случае) больше выбор возможностей для заработка. Поэтому в райцентрах палитра осваивания ресурсов гораздо богаче, чем в небольших поселениях. Вымороченными же оказываются те поселения, где наблюдается сочетание отсутствия местных ресурсов (что не мешает жить отходом или с/х) и потери социального контроля над территорией (отсутствие базовых социальных благ — транспорта, школы, доступной медицины).

Статистика не описывает реальность

Очевидно, что осваивание подавляющего большинства описанных «сельских» ресурсов происходит таким образом, что никак не учитывается официальной статистикой (за исключением бюджетных платежей и деятельности предприятий, сдающих статотчетность). В результате возникает ситуация, когда «цифровая» картина жизни района рисуется исключительно на основе имеющихся данных, которые фактически отражают не реальность, а степень обеспеченности района бюджетными ресурсами.

Молодежь перебирается в города — Тольятти, Сызрань, Самару, Ульяновск.

Не исключение и демография. Особое внимание традиционно уделяется коэффициентам рождаемости, смертности и уровню миграции. Миграционный прирост отмечается только в двух районах — Ульяновском и Чердаклинском, из остальных районов люди уезжают, причем с разной степенью интенсивности — где-то 50, а где-то и 300 человек в год. Но общие закономерности выделить достаточно сложно — год на год не приходится. При этом основные направления миграции различны. В «вымороченных», по мнению составителей стратегии, южных районах преобладает межрегиональная миграция, в центральных районах — внутрирегиональная. Понятно, что людей забирают центры ресурсов. На юге — это Самарская область, в центральных районах — Ульяновск. Статистика эти процессы не детализирует, но для местных жителей они очевидны — молодежь перебирается в города — Тольятти, Сызрань, Самару, Ульяновск.

На местном уровне процесс выглядит вовсе не так безысходно как «народ уезжает». Для того, чтобы сменить прописку и попасть в статистику, необходимо, чтобы было где прописаться. И вот тут проявляется интересная тенденция — рост миграции в последние годы многие опрошенные связывают с… покупкой жилья в городе. При этом часто без продажи жилья в районе. Типичный сценарий миграции выглядит так: парень или девушка уезжают жить в город, закрепляются там, выходят замуж или женятся и/или находят работу и с помощью родителей (оставшихся в селе!) покупают жилье. Сценарий помощи при этом слабо соответствует сценарию тотальной бедности выживающих сел. Более того, далеко не всегда рост миграции можно и нужно объяснять вымороченностью участков территории. Во многих случаях важнейшую роль играет географическая близость более развитых центров ресурсов. Например, по словам местного риэлтора, многие жители благополучного Новоспасского покупают недвижимость в Сызрани вовсе не для того, чтобы «спасти детей от безысходности», а для того, чтобы сдавать в аренду (фактически, используя как банковский вклад). Часто в городском жилье прописывается один из членов семьи, но далеко не всегда он там живет.

Исконный местный житель, зарегистрировавший бизнес в соседнем регионе, предстает в отчетах местной администрации иногородним стратегическим инвестором

Развитию такого рода институтов способствует и географическая отдаленность Ульяновска и/или районного центра. Хозяйственная и административная жизнь по факту в тех же южных районах тяготеет вовсе не к областному центру, а к ближайшим городам регионов-соседей. Прописка там позволяет значительно упростить существование — например, пользоваться гораздо более развитой системой медицинской помощи или получать кредиты для бизнеса на лучших условиях. Из рассказа владельца торговой точки в Николаевке следует, что иногда дело заканчивается даже предпринимательской мимикрией — исконный местный житель, зарегистрировавший бизнес в соседнем регионе, предстает в отчетах местной администрации иногородним стратегическим инвестором, хотя на деле не покидал родного поселка.

Естественно, что некоторые домохозяйства переезжают «с концами», продавая жилье в районе. При этом на него практически всегда находятся покупатели, даже в действительно умирающих селах. Причина — в материнском капитале, введение которого резко подняло цены практически на любое жилье до размера, сопоставимого с этим самым капиталом. Махинации с куплей-продажей такого жилья осуществляются риэлторами с целью обналичивания материнского капитала либо для покупки жилья по капиталу для цыганских семей. Фактически, от недвижимости для таких сделок требуется лишь одно – «прямые» документы. По этой причине близкие к центрам ресурсов районы области некоторое время назад облюбовали риэлторы, в результате чего некоторые практически умершие села по документам некоторое (до следующей продажи) время населяли многодетные семьи и одинокие мамы с двумя детьми. На деле, конечно же, дома стояли заколоченными.

Другое дело те села, в которых сохранился социальный контроль над территорией, то есть есть действующая социальная инфраструктура в виде фельдшерского пункта, школы и транспортного сообщения. Приличные жилые дома с хозяйственными постройками в таких селах пользуются устойчивым спросом, причем почти по всей территории области. Брошенными в таких поселениях оказываются только те дома, восстанавливать или перестраивать которые экономически невыгодно.

Заселяют эти дома часто «обратные мигранты», большая часть которых (за исключением Ульяновского и Чердаклинского районов) не попадает в статистику. Речь идет о разнообразных «дачниках».

Вообще, под «дачниками» или «москвичами» в селах могут подразумеваться кто угодно. «Дачником» могут назвать и тех, кто переехал в село несколько лет назад и постоянно в нем проживает (но все равно пока не стал «своим»), так и жителей города, которые на своей даче бывают два раза в год. То же самое касается и собирательного слова «москвичи». Ни одного реального выходца из Москвы мы ни разу не встречали, а вот «москвичи» есть почти в любой деревне. Это любые приезжие жители, которые живут обособленно: фермеры, егеря, охранники дач, предприниматели, обеспеченные беженцы и т. д. В этой связи особый смысл получает второе популярное определение «живем Москвой». «Жить Москвой» может значить как и работать на вахте, так и кормиться от «дачников».

«Дачники» активно скупают добротные дома в живых поселениях, оформляя их как дачи, а не как дома под ИЖС (это и служит единственным объективным описанием «дачников»), что исключает прописку. Тем не менее, многие подобные дачники живут в селах постоянно. Чаще всего это жители городов, решившие на пенсии жить в деревне. Такие «дачники» быстро вписываются в жизнь поселения, выступая источником ресурсов для местной торговли и сферы услуг благодаря наличию столь ценных пенсий и/или средств от сдачи недвижимости в городе в аренду.

Некоторые практически умершие села по документам некоторое (до следующей продажи) время населяли многодетные семьи и одинокие мамы с двумя детьми.

Немаловажную роль такого рода поселенцы играют и для умирающих сел, некоторые из которых давным-давно превратились в распределенные дома престарелых.

Особенно очевидна эта тенденция опять же на «вымирающем» юге области, где фактически вообще нет пустующих обихоженных домовладений, а в вымороченных селах жизнь теплится часто исключительно за счет «гостей региона», владеющих недвижимостью.

Именно по этой причине к индикаторам из данных статистики стоит относиться с осторожностью. Потери за счет миграции чаще всего восполняются, но такими способами, которые не отражаются статистикой.

Но далеко не по всей территории. То, что поселения вымирают, — это правда. Но вымирают выборочно. В первую очередь вымороченными становятся деревни в исконном их понимании поселений, расположенных возле «выдранных» из леса полей-распашек, то есть сельскохозяйственных населенных мест, – там, где утрачивается административный социальный контроль над территорией, а местных ресурсов недостаточно для самообеспечения.

Индекс социального контроля

Советская система расселения, которая во многом наследовала дореволюционную, базировалась на функциональных аналогах поместий — совхозах и колхозах, которые обеспечивали в первую очередь вовсе не с/х освоенность, а социальный контроль над территорией. Поселение в этой системе — это не то место, где люди селятся, а то место, где людей поселили. Следовательно, возникала неизбежная вертикальная унификация: уровень области, уровень района, уровень поселения. Цель этой унификации — обеспечение приблизительно одинакового уровня обеспеченности ресурсами. Району полагалась больница, техникум, большой дом культуры, рабочему поселку — школа, детский сад и клуб, селу — центральная усадьба со здравпунктом и школа 8-и летка. И так далее. При этом регламентировалась и география — все блага должны были быть доступны. В этой системе совершенно не учитывались объективные отличия в ресурсной обеспеченности, вызванные географией. Через систему дотаций и субсидий всем поселениям на всей территории гарантировался одинаковый минимум. И он с той или иной степенью успешности обеспечивался.

Поселение в этой системе — это не то место, где люди селятся, а то место, где людей поселили.

Эта система полностью развалилась после утраты своего каркаса в виде колхозов и совхозов, но сохранилась административно. Так, с советского времени не поменялись границы районов, практически не изменилась и структура подчинения и организации поселений несмотря на то, что объективная обеспеченность ресурсами стала играть все большую и большую роль.

Попытки пустить ситуацию на самотек с надеждой на местное самоуправление не оправдались все по той же причине — с высших уровней административной иерархии структура расселения виделась однообразной, а местная обеспеченность ресурсами не учитывалась. В результате от этого пришлось отказаться — сегодня все муниципальные районы являются дотационными, а их финансирование большей частью осуществляется за счет трансферов из областного бюджета. Фактически, таким образом администрации стали исполнять всю ту же функцию — наместников для обеспечения социального контроля, но с небольшой долей самостоятельности — возможностью формировать часть бюджета самостоятельно.

Несмотря на явно неадекватную реальной обеспеченности ресурсами административную иерархию и административное деление, районы (за счет жителей) постоянно приспосабливаются к реальности несмотря на постоянные попытки модернизации и реформирования.

«Просто оставьте нас в покое, люди только приспособились» /Иван, Павловский район/

Для оценки этого процесса мы опирались на те данные статистики, которые обладают гарантированно высокой валидностью — площадь территории районов, доходы и расходы муниципальных бюджетов за последние пять лет, уровень дефицита бюджета района, процент собственных доходов в бюджете и количество прописанных на территории района. Этих данных достаточно для того, чтобы оценить насколько эффективно районы осваивают территорию (собирают доходы) и насколько качественно исполняют функцию социального контроля над ней. Остальные статистические данные, как показала практика, никакую сторону реальности с достаточной степенью достоверности вообще не описывают.

В качестве основы был взят процент собственных доходов бюджетов районов от общего их объема, что с учетом размера дефицита или профицита бюджета позволило выявить ту долю расходов районных бюджетов на одного жителя территории, которая тратилась из «собственных» средств. Такой подход дает возможность сравнить сколько сам район со своей территории «собирает» и сколько при этом ей «отдает». Таким образом фактически отсекается «помощь» бюджетами других уровней, что позволяет оценивать исключительно районную реальность, пусть и весьма косвенно.

Решения области по налоговому администрированию фактически можно рассматривать как показатель лоббистских возможностей района, что также является его ресурсом.

Очевидно, что подобная оценка выглядит излишне интеграционной, особенно на фоне того, что на уровень доходов бюджетов сильно влияют решения области (хотя бы по установлению доли акцизов, которые остаются в муниципальном бюджете). Но других статистических инструментов просто нет, а решения области по налоговому администрированию фактически можно рассматривать как показатель лоббистских возможностей района, что также является его ресурсом.

В результате выяснилось, что между районами вовсе не существует глобальной разницы по обеспеченности жителей «собственными» бюджетными расходами — то есть «сами себе» районы «зарабатывают» примерно одинаково несмотря на серьезную разницу в размерах общей бюджетной обеспеченности (то есть объема трансферов). Если отбросить пригородные районы, где бюджетная обеспеченность выше за счет явной интеграции с областным центром, то окажется, что расходная разница не различается более, чем в 1,3-1,5 раза. То есть, собственный доходно-расходный баланс районов очень близок несмотря на разницу в обеспеченности ресурсами. Единственным исключением кроме Ульяновского, Цильнинского и Чердаклинского районов оказался Сенгилеевский, который выделяется на общем фоне большими «собственными» расходами. Этот район более эффективно использует свою территорию, собирая больше доходов?

Для ответа на этот вопрос мы привели реальные доходы и расходы бюджетов районов к единице площади. Выяснилось, что у Сенгилеевского района доходы на единицу площади далеко не самые высокие, а расходы и вовсе одни из самых низких. Фактически, это говорит о том, что доходы формируются в районе не за счет внутренних, а за счет внешних ресурсов. Аналогичная ситуация и в других районах с большой разницей «территориальных» расходов и доходов — Чердаклинском, Цильнинском, Новоспасском, Ульяновском, Новомалыклинском и Карсунском.

Больше площадь и больше ресурсов — должно быть больше населения.

Но этот показатель не учитывает плотности населения, то есть простой вилки возможностей «больше площадь и больше ресурсов — должно быть больше населения». Для учета этого фактора, мы разработали еще один индикатор — отношение «собственных» расходов к «собственным» доходам на человеко-гектар. Этот индикатор позволяет оценить насколько активно ищутся и осваиваются внутренние ресурсы самим населением и насколько им в этом помогает район.

Как несложно заметить, большинство районов из «вымороченного» списка (за исключением Радищевского) обладают высокой собственной живучестью, чего нельзя сказать о пригородных районах, жители которых успешно осваивают в основном внешние ресурсы.

Самовыживание вместо самоуправления

Налицо очевидный процесс самовыживания населения. Возникает вопрос — как же он находит свое отражение в бюджетных показателях если основная экономическая деятельность находится вне досягаемости статистики?

На тех территориях, где количество ресурсов ограничено, возникает потребность в их более полном освоении, что в свою очередь неизбежно ведет к легализации процесса их освоения.

Наблюдения показывают, что естественным образом возникает своеобразный компенсационный механизм — на тех территориях, где количество ресурсов ограничено, возникает потребность в их более полном освоении, что в свою очередь неизбежно ведет к легализации процесса их освоения. Легализация в свою очередь находит отражение в бюджетных показателях. То население, которое не живет исключительно бюджетом или отходом, начинает переходить от сугубо кустарной и ремесленной деятельности к выстраиванию промышленных цепочек «производство-сбыт», что вызывает рост количества реально действующих зарегистрированных предпринимателей и фирм, без чего невозможно, например, получение субсидий при производстве с/х продукции или официальное получение делянки в лесу через аукцион (очевидно, что этого процесса не было бы без ужесточение «правил игры» со стороны власти).

Одновременно ускоряется и процесс интеграции населения вокруг самосозданных центров ресурсов, что хорошо заметно на примере Старокулаткинского района (где, напомним, промышленность (естественно, подающая статотчетность) по документам исчисляется тремя мелкими производствами), где роль таких центров взяли на себя зарегистрированные ЛПХ и фермеры.

В результате сам по себе, несмотря ни на какие усилия властей (наподобие газификации), ускоряется процесс гибели мелких населенных пунктов, особенно вблизи межрайонных границ.

Население само перерасселяется по территории так, чтобы максимально эффективно использовать имеющиеся ресурсы — забирают стариков из погибающих деревень, продают риэлторам дома в селах, где закрылись школы, используют материнский капитал, чтобы переселиться в райцентр и так далее. Пустующую нишу в населенных пунктах, где сохраняется социальный контроль над территорией и живы красивые природные ландшафты, занимают дачники, остальные деревни погибают.

Для того, чтобы поселение жило хотя бы в виде распределенного дома престарелых, необходимо не так много — наличие проезжей круглый год дороги, транспортного снабжения до ближайшего села с фельдшерским пунктом и магазина. Если нет хотя бы одного из этих факторов, поселение становится кандидатом на выбывание.

Быстрее всего выморачиваются поселения вблизи межрайонных границ. Причина этого чаще всего — отсутствие транспортного обслуживания и нормальных дорог из-за того, что каждый из граничащих районов считает поселение «не совсем своим». Плохая дорога исключает регулярный подвоз даже в существующий магазин (который окупается при населении не менее 150 человек), отсутствие транспорта — регулярное медицинское обслуживание и получение пенсий.

Оказалось, что вопреки распространенному мнению, наличие газа не является сколь-либо значимым фактором для выживания поселения.

При этом такие поселения вовсе не обязаны быть «у черта на куличиках». Типичным примером вымороченного поселения, где оставшиеся жители буквально выживают, являются, например, пригородная Линевка (зимой по очереди на лыжах ходят в Ишеевку за хлебом), дачная Верхняя Матросовка или деревни между поселком им.Гимова и Игнатовкой, оказавшиеся отрезанными от цивилизации из-за полного разрушения дороги и отмены по этому поводу единственного автобусного маршрута до Ульяновска.

Оказалось, что вопреки распространенному мнению, наличие газа не является сколь-либо значимым фактором для выживания поселения. Никакой прямой зависимости между газификацией и реальным развитием в «живых» поселениях мы не увидели.

«Газ даже подключать не буду, платить еще за него!» /Сергей, поселок Рыбхоза Майнского района, топит котлом на угле/

Очевидно, что процесс изменения структуры расселения не остановить — сельское население неизбежно сокращается и будет сокращаться и дальше. При этом, несмотря на всяческие попытки структуру расселения сохранить или централизованно изменить, процесс этот происходит стихийно и повлиять на него реальных возможностей нет. Единственный способ — создание новых источников ресурсов в тех точках географии, «ковровый» социальный контроль над которыми необходимо сохранять. Любые другие способы воздействия неизбежно встретят негативную реакцию — активные жители сельской местности, только приспособившиеся к новым условиям, в одни голос говорят одно – «оставьте нас в покое». То есть, выживем без вас.