В том, что человек добровольно переходит из одной веры в другую нет ничего нового. Этот выбор делали многие тысячи людей на протяжении сотен лет. Однако, путь по которому новообращенный пришел к такому решению, его духовные терзания, прежде чем принять другую веру уникальны для каждого. Мы встретились с политтехнологом, руководителем PR-агентства «Экономика и власть» Дмитрием Савчуком, который рассказал почему он перешел из Православия в Ислам, какая между ними разница, чего боятся ревностные мусульмане и как он совмещает «черный» PR с Исламскими канонами.

– Когда Вы впервые столкнулись с Исламом?

– Все детство и юность я провел в Ульяновске, где много этнических татар. Все они считались мусульманами, однако, большого значения религии не придавали, к примеру, не держали посты. Меня тоже их вероисповедание не волновало.

– Как относились к религии Ваши родители?

– Родители крестили меня в три года в древнем Псковском храме. Мы отмечали в семье пару православных праздников: Пасху и Рождество. Но, в целом, я рос в светской семье. Мой папа — военный, и я был типичным советским школьником. Молитв практически не знал. Даже когда в 90-е религия вышла из-под запрета и пришла мода на походы в храмы, мы с друзьями, будучи уже старшеклассниками, посещали церковь больше для того, чтобы показать свою самостоятельность. Да и родители отпускали из дома охотнее, если им скажешь, что идешь в церковь на какую-нибудь ночную службу. Но нами это воспринималась как некая религиозная тусовка.

– Смену религии Вы тоже воспринимали как игру?

– Отнюдь. К тому моменту, когда я об этом задумался, в моей жизни накопилась масса проблем. Меня выгнали из вуза, я уже полгода зарабатывал тем, что разгружал рыбу, денег не хватало. В то время я уже жил один, родители переехали в Беларусь. При всем этом самого себя я воспринимал крупным интеллектуалом и было тяжело осознавать себя обычным грузчиком, который таскает ящики с вонючей селедкой. Я понимал, что в моей жизни происходит что-то не то и стал искать выход. В это время я жил возле церкви и решил туда зайти, сам до конца не понимая, чего я там искал. Может быть какого-то обратного отклика, может просто хотел выговориться. Я ходил по храму и встречал только каменные лица местных служителей. В какой-то момент до меня дошло, что я там никому не нужен и не интересен. И в то же время я слышал, что в мечети наоборот всегда всем рады. Это была последняя надежда, а вдруг меня там послушают, дадут правильный совет.

– Вы хотели просто выговориться или найти ответы на конкретные вопросы?

– Я пытался понять, что в этой жизни, вообще, происходит?! Почему, например, мои друзья ездят на дорогих машинах, учатся в престижных вузах, не испытывают ни с чем проблем. А тут работаешь в полную силу, а денег едва хватает на покрытие коммунальных услуг. У меня складывалось ощущение, что не все зависит от меня в этой жизни, многое человеку дает Бог. Вот только одним он давал все блага, а других «обеспечивал» по минимуму. То есть к Богу было пользовательское отношение: я должен что-то сделать и заслужить от него награду. Потом, конечно, все это было переосмыслено. Но в тот момент я думал именно так.

– Как Вас встретили в мечети?

– Пригласили попить чаю, как только я туда зашел, что было удивительно. За чаем мы разговаривали о жизни, о религии. Я был настолько радушно принят, как будто пришел в гости к старым добрым друзьям. Это очень сильно поразило, оставило отпечаток в душе, и я стал тянуться в мечеть.

– И сразу получили ответы на все вопросы?

– Процесс был очень долгий. С одной стороны, я оказался в коллективе. Там были люди разного возраста, социального положения, в большинстве своем, конечно, бедные, но общая атмосфера всегда была открытой. Это очень радовало. Если у меня не было возможности поесть, то я всегда знал, что в мечети меня покормят, краюха хлеба, стакан чаю обязательно найдется. Мне там всегда были рады и я понял: это действительно второй дом, что очень сильно подкупало.

С другой стороны, неприятным было то, что окружавшие люди немножечко выпячивали свою религию. Не знаю, может быть, это татарский менталитет такой, а там были в основном татары. Но мне казалось, что у них у всех все гладко и хорошо, а все проблемы только у меня. Каждый из них рассказывал, что он помолился Аллаху и Всевышний дал ему это. А я приходил, молился, а все равно ничего не получал, будто жуткий грешник, которого Аллах даже слушать не хочет. Чуть позже стало ясно то, что со стороны большинства прихожан это было бахвальством.

– Вы подумали, что надо принять Ислам и тогда все получится?

– Постепенно я стал отходить от потребительского отношения к религии. Но полного смирения пока еще не было. Вместе с этим стал больше думать о том, чтобы принять Ислам. Несколько раз я был почти готов и говорил про себя: «Все, завтра я прочитаю шахаду (свидетельство, после произнесения которого человек становится мусульманином — Самтатньюс)». Но уже дома, лежа в кровати, у меня возникало много разных сомнений, с которыми я засыпал. Утром все менялось: я был готов на что угодно, но только не читать шахаду. Постепенно я стал относиться к сомнениям, как к проискам шайтана, который хочет сбить с истинного пути. К тому же был еще один момент — влияние друзей. Все они говорили, что в мечети одни террористы и ваххабиты, которые заставят меня продать все мое имущество, чтобы финансировать свои теракты.

Но однажды настал момент, когда все сомнения ушли и я произнес шахаду. Взял себе имя Абдуль Хаким.

– Что оно значит?

– Раб наимудрейшего.

– Почему именно его?

– Мне дали список имен. Мы с муллой немного побеседовали об этом. Он сказал, что Аллаха, если можно так выразиться, больше всего радуют имена с приставкой Абд – раб. Также если человек берет какое-либо качество Аллаха, он получает частичку этой черты. Я выбрал наимудрейший.

– А что для Вас значило быть верующим мусульманином?

– Пока была возможность, читал намаз, постился. Когда устроился работать в газету, молиться пять раз в день стало сложно, приходилось пропускать намазы. Когда много работаешь головой, держать пост очень тяжело, на голодный желудок трудно сосредоточиться, поэтому от голодания тоже пришлось отказаться.

– Как родители отнеслись к такому шагу?

– Их разрешения я не спрашивал. Но после принятия Ислама чувствовал перед отцом и матерью вину. Однако, когда приехал к ним в гости и рассказал о смене веры, они восприняли это спокойно. Сказали, что это мой выбор и они его уважают.

– А вины перед, скажем так, Иисусом Христом не было? Вот он смотрит на тебя сверху и качает головой: «Как так предал Христианство?!»

– Призыв к религии в Исламе – догват – построен на некотором сравнении. Сначала мусульманские священнослужители выясняют знания человека о православии. А потом его спрашивают: почему он считает Иисуса Христа сыном Божьим? Почему его называют Богом? Ведь есть Бог – это понятно, есть святой дух, условно говоря, в Исламе – это Джабраил. Есть Иисус — пророк, а почему его богом называют, почему недостаточно одного бога? Когда несколько таких противоречий были озвучены, я понял, что православие движется не по тому пути. Сомнения в истинности православия, брошенные в самом начале моих посещений мечети дали всходы. А когда начинаешь сомневаться, начинается отторжение. Тогда казалось, что Ислам открыл мне глаза, что это более логичная религия.

– Не приходило в голову пойти пообщаться со священником, он мог разрешить Ваши противоречия?

– Я понимал, что духовно я не готов дискутировать со священником. Он этим занимается много лет, а я в Исламе только несколько месяцев. Чем я был вооружен? Кучкой знаний, которые я услышал от своих товарищей или прочитал в книге.

Я старался избегать когнитивного диссонанса, различных противоречий на новом пути. Встал на эту дорожку и пошел.

– Когда же Вы перестали требовать от Аллаха земных благ?

– Чуть позже окончательно пришел к смирению. Понял, что ни одна из целей не стоит всеистощающей погони за ней, не стоит никому ничего доказывать. Надо жить своей жизнью, довольствоваться тем, что есть: хлеба хватает – хорошо, крыша есть над головой – замечательно. Если что-то пришло, нужно понять как этим правильно распорядиться. И на такой волне спокойствия ко мне пришла ясность как действовать и жить дальше.

– У Вас есть семья?

– Да.

– Супруга какой веры?

– Мусульманка.

– С рождения или тоже новообращенная?

– С рождения она была православной.

– А как она пришла к смене вероисповедания?

– Под моим влиянием. Я ее знал, когда еще учился в школе. Потом наши пути разошлись, а когда мы снова встретились, она уже развелась и воспитывала дочку. К тому моменту я поработал в Самаре, в Москве и вернулся в Ульяновск. Ходил в ту же мечеть. Когда у меня созрело желание создать с моей супругой семью, я поделился этими мыслями с братьями (единоверцами – Самтатньюс) в мечети. Они сказали, обязательно надо, чтобы она приняла Ислам, а потом прочитать никях (в Исламе бракосочетание, аналогичное венчанию в Христианстве — Самтатньюс). Я попросил их поговорить с моей будущей женой, так как не представлял, как самому убедить свою будущую супругу.

– Сложно было?

– Все оказалось намного проще, но сначала я думал, что будет нелегко. Вспоминал свои сомнения, как долго я к этому шел, был уверен, что мы поссоримся. С этими тяжелыми мыслями прочитал дуа (просьба у Господа заботы и помощи. Сущностью дуа является выявление нужды ко Всевышнему, признание в том, что бессилен совершить что-либо благое или оставить что-либо дурное, это признак рабства и извещение о своей слабости, а также хвала всевышнему и понимание его щедрости — Самтатньюс) и попросил Аллаха, чтобы все решилось быстро и без противоречий. Вечером мы с ней и братьями сели возле ее дома на лавочке и братья в мягкой форме рассказали ей об Исламе, объяснили, что если хотите создать семью, то неплохо было бы стать мусульманкой, прочитать никях, так как семья должна быть религиозной. На мое удивление и радость, все случилось довольно легко. Жена задала несколько вопросов о соблюдении ритуалов, потом прочитала шахаду, на следующий день в мечети муфтий прочитал никях, и мы официально стали мужем и женой. В общем, каких-то особых душевных метаний я не увидел, может ей просто замуж сильно хотелось (смеется).

– Как родители восприняли переход дочери в Ислам?

– Их тоже никто не спрашивал. Когда супруга им рассказала, они резко негативно восприняли эту информацию, но потом успокоились и даже подкалывают меня. Например, все время дарят вещи с татарским орнаментом. Я им говорил, что я не татарин, а наполовину — русский, наполовину — украинец, и даже немножечко еврей, но у них видимо есть четкая ассоциация: мусульманин — значит татарин.

– Дочка тоже стала мусульманкой?

– Поначалу, когда я читал намаз вместе с женой, дочка сама стала повторять за нами. От такой картины я чуть не прослезился, вот какая у нас религиозная семья получается. Уже потом жена под давлением своей матери ее крестила, но я не сопротивлялся этому.

– В татарском сообществе, да и во всем мусульманском тоже идет жаркая дискуссия о межконфессиональных браках. Как Вы к ним относитесь?

– Расскажу один случай. Работая на выборах в Чечне, я столкнулся с одной удивительной вещью. Например, в одном из сел, где живет определенный тейп, продается дом. Покупать его приезжает человек из другого тейпа, ему отказывают. Говорят, один купит дом, другой, в итоге наше село будет под гнетом другого тейпа. Продавец лучше немножечко подождет, но продаст дом члену родного тейпа. Таким образом, они стараются оградить себя от чужаков, хотя, казалось бы, вот она Чечня — маленькая республика, а внутри люди возводят массу барьеров. И я понял, что я космополит. Нет у меня определенной Родины, вся планета Земля — моя родина. Привязка к родам, к конфессиям — это стереотипы, вот наши предки так делали, и мы должны так делать. Но мне кажется, хочется человеку связать себя узами брака с человеком другой национальности или религии, пусть это сделает. Не надо создавать барьеры, потому что когда создаем маленькие локальности, мы начинаем сеять вражду. Мое мнение — должна быть терпимость ко всем. Хочется тебе сохранить свои традиции — сохраняй, но не надо их выпячивать на показ, и тем более мотивировать тем, что так делали наши предки.

– Хорошо. Но если в таком браке родился ребенок, в какой религии его растить?

– С одной стороны, ты берешь ответственность за этого ребенка, с другой стороны, ребенок должен выбрать сам. В процессе формирования ему нужно рассказать об Исламе, показать как намаз читается и так далее. Другой супруг пусть рассказывает о своей религии. Главное — ничего не навязывать, а то любой плюс превратится в минус. Даже взрослого человека угнетает давление, в том числе религиозное. Поэтому я не понимаю многих бабаев, которые, прочитав одну книжку, начинают тебя учить жизни и религии, меня это всегда отторгало.

– Сейчас прошло уже несколько лет, Вы, наверное, много поняли, осознали. Может быть, придти в церковь, пообщаться со священником и перейти обратно в Православие?

– Смысла в этом не вижу. Я понял, что Бог один, есть разные формы любви к нему: почитание, уважение и так далее. В Православии делается так, в Исламе — по-другому. Но разницы нет. К тому же сейчас для меня не является решающим моментом, что одна религия логичнее другой. В Исламе есть очень много хадисов, которые говорят, что не берись судить о религии по логике, у тебя может не хватить знаний, поэтому религию надо воспринимать сердцем. Самый известный хадис о пророке Мусе (мир Ему), который учился у человека, живущего на земле тысячи лет. Он очень длинный, поэтому пересказывать его не буду, но суть его в том, что внешне, казалось бы, ужасные преступления, при всей полноте открывшейся информации, оказывались вполне себе добрыми делами.

– Я знаю этот хадис, мрачноват он.

– Согласен. Может быть, фабула сюжета слишком жесткая, но суть, я считаю, передана верно: нельзя судить пока ты не располагаешь конечным знанием. А мы часто судим исходя из своего узкого восприятия.

– За эти несколько лет были моменты, когда вы разочаровались, что перешли в Ислам?

– Ни разу такого не было, наоборот, через Ислам я еще глубже понимал себя и свои недостатки.

– Например.

– Спустя некоторое время как стал мусульманином, я приехал в Самару. Здесь занялся общественной деятельностью, выборами, меня затянула сфера политтехнологий, я стал в ней работать и развиваться. Вел многих кандидатов в избирательных компаниях в разных регионах, в том числе и в Чечне. Потом уехал в Москву довольно обеспеченным человеком. И вот в столице произошли самые настоящие религиозные ломки, хотя, казалось бы, Москва должна была отбить всю религиозность. Однажды я пошел на пятничный намаз в мечеть на пр. Мира, оделся как обычно: дорогие костюм, рубашка, часы, ботинки и так далее. Мечеть маленькая, многие слушают намаз на улице, сидя на ковриках. Я тоже сидел на улице на коврике и в какой-то момент осмотрелся и увидел вокруг одних таджиков, узбеков и других гастарбайтеров в грязной одежде, пахнущих потом и затхлыми старыми вещами. И тут я в хорошем пиджаке, пахнущий дорогой туалетной водой. «Что я тут делаю?» — задал я сам себе вопрос. И полный высокомерия, с мыслью они мне не ровня, ушел с намаза. Решил общаться с Аллахом в другом месте. После этого проходит буквально месяц и в моей жизни вдруг начались колоссальные проблемы.

– Вы думаете это связанные вещи?

– Возможно это совпадение, так как в это же время в стране начался экономический кризис. Но приехав обратно в Самару, работая охранником, не зная, где я буду сегодня ночевать, я понял, что грань между тем, когда ты ходишь «гоголем» и тем, когда тебе негде жить, очень и очень тонка. Аллаху достаточно щелкнуть пальцем и ты слетаешь с одной позиции на другую, и таких уроков было очень много, я уверен, Аллах действительно хотел, чтобы я унял свое высокомерие.

– Но ведь Вы работаете на выборах, в сфере PR, который не всегда бывает белым. Наверняка, приходиться привирать о тех, против кого выступает ваш кандидат или заказчик. А ложь в Исламе также не приветствуется, как и гордыня. Как Вы разрешаете такое противоречие?

– Да, моя работа противоречит многим вещам в Исламе и порой сильно лишает душевного равновесия. Приходиться как-то выкручиваться, а иногда просто закрывать глаза, мол надо зарабатывать, и успокаивать себя тем, что если бы ты не написал, то все равно написал бы кто-нибудь другой. С одной стороны, Аллах мне показывал, что я могу и раствор месить, и в охране работать, и рыбу разгружать, но там мне не прельщало, а тут работа мне нравится. Единственная возможность как-то договориться с самим собой, стараться что-то в своей сфере исправить. К примеру, я частенько предпринимаю попытки направить заказчика в другое русло. Допустим, хочет он раскрасить своего оппонента в черные цвета, а я предлагаю не переходить на личности, ищу другие способы победить в имиджевой войне. Если мне это удается — хорошо, если нет, то это уже вопрос нужды в деньгах. Иногда от подобных заказов отказываюсь.

– Для бывшего христианина и политтехнолога кто такой Аллах, прежде всего?

– Для меня Всевышний, в первую очередь, креативщик, создатель и созидатель.

– Есть что-то, чего вам не хватает в Исламе?

– В религии как таковой всего достаточно. Но раньше я очень много разговаривал с братьями в мечети, сейчас из-за работы редко удается вырваться. Так вот в то время мне не хватало общения с успешными людьми, которые пришли в Ислам, прочитавшими много книг, интеллектуально подкованными. Таких очень мало, потому что к религии обращаются в основном когда в жизни наступают проблемы или после сильных потрясений. А потом, когда все налаживается, человек часто снова забывает о Боге.

– Может быть, в мечети стоит больше молиться, а не вести праздные разговоры на умные темы?

– Это не праздные разговоры, это помогает глубже понять Ислам, взглянуть на него с другой точки зрения, через призму другого жизненного опыта. Например, когда мы последний раз общались с братьями, разговор зашел об образовании детей. Братья в один голос заявили, что не хотят своих детей отдавать в школу. Они уверены — там одна джахилия (в Исламе обозначение первобытной грубости и невежества, предшествующей принятию Ислама. В широком смысле — аналог «естественного состояния»: беззаконие и жестокость — Самтатньюс), все ходят без платочков, куча всяких извращенцев. Братья хотят, чтобы к их детям на дом приходили преподаватели и проводили индивидуальные занятия. Я с этим не согласился, так как у ребенка должно быть такое понятие как социализация. А иначе как он будет в этом мире ориентироваться, ведь ему нужно общаться со сверстниками, учиться у них, понимать, что нужно находить общий язык.

Сидя дома, человек, может быть, и сохранит религиозность, но в обществе он будет изгоем. Причем я то хорошо знал, что жизнь между религиозностью и дунией (мирская жизнь — Самтатньюс) очень тонка, дуния заманивает. По дуние жить намного легче: выпить, сходить на дискотеку. Это все очень просто, а вернуться обратно к соблюдению всех религиозных ограничений — очень тяжело. И если не социализированный человек, вступив в общество, вдруг метнется в дунию, назад он уже не вернется. Поэтому я им пытался объяснить, что ребенок должен жить в обществе, но при этом родители должны прививать ему религиозные ценности.

– Как братья отнеслись к этим словам?

– Я ничего не смог доказать. Братья сказали не надо, пусть наши дети будут религиозно подкованным, но не будут подвергаться сомнениям в школе. Они вроде, хотят как лучше, но в итоге делают еще хуже. С другой стороны, что требовать от этих людей? Они сами закончили, дай Бог 9 классов, в лучшем случае сельский техникум, сдав за бутылку все зачеты. У них нет более тонких понятий о жизни, они и детей воспитывают в той же манере.

Один раз даже был смешной момент, когда я начал разговаривать про философию, в частности, про Ницше, который сказал, что Бога нет, мы его убили. Оказалось, что братья слово «философия» панически бояться. Они тут же начинают читать дуа, просить у Аллаха, чтобы шайтан от них отстал, потому что философия у них ассоциируется с сомнением, которое навязывает нечистый дух. Объяснить им, что в философии ничего страшного нет, а философствовать можно и даже нужно, так как это любовь к мудрости — невозможно.

– Последний вопрос. Сегодня в обществе в отношении Ислама господствует очень много стереотипов. Вы, как человек, пришедший в эту религию, если можно так выразиться «извне», скажите это религия добра или все-таки, какой-то агрессии и внешней экспансии?

– Добра и только добра. Терпимости и понимания. А то, что маньяки у власти берут на вооружение благие идеи, чтобы оправдать свои преступления – так это не ново. Вспомним, Крестовые походы, на которые отправляли даже детей! Все они благословлялись именем того, кто проповедовал любовь к ближнему как к самому себе.

Беседовал Руслан ШАРИПОВ