Скрипучий винтик государства

Скрипучий винтик государства,

Совсем недавно я узнал,

Что коль судьбой даны мытарства,

То их никто не миновал.

 

Премного радужных мечтаний

Знавал я в юности моей,

И необузданных желаний,

И ослепляющих страстей.

 

Я видел будущее в красках

Знамён победного огня.

И было много в этих сказках

Надежд на счастье у меня.

 

И я спешил младые годы

Скорей пройти и взрослым стать.

— Хлебнёшь и счастья, и свободы, —

Бывало, говорила мать.

 

И вот призвали сына власти,

И подобрали мне хомут.

И в море будущего счастья

Есть потной капелькой мой труд.

 

В кругу забот, в ярме работы

Я жил и горько прозревал.

Узнал я цену той свободы,

Что в давнем детстве потерял.

 

Но без ответа оставался

Вопрос, что сам себе задал:

— Куда спешил, куда я мчался,

И время жизни жёг и рвал?

 

 

 

 

 

Лунный пепел

 

Лунный пепел осыпал деревья,

Заблистал на воде полосой.

И печными дымами деревня

Закурила в ночи голубой.

 

На отаве студёные росы.

Веет зябкой прохладой с реки.

Осень, тихая русская осень,

Звёзды так далеки и близки.

 

Что мне делать с тревогой прощальной

И зовущим предчувствием крыл?

Словно кто-то, живой и печальный,

За собою меня поманил.

 

И душа ожидает рассвета,

Чтобы вымолвить тихо: «Прощай…»

Есть в страдальческой сути поэта

Дар – предчувствовать времени край.

 

Я припомню на нём всё былое:

Жизнь, что прожил, не так уж плоха.

Выпил я всё вино молодое

Под нетленное слово стиха.

 

Что случилось со мной, то случилось.

Мы не ведаем то, что творим.

Я про то, как жилось и любилось,

Без утайки поведал другим.

 

 

 

                   Сом

 

Лежит на дне речушки сом.

И притворился, что он – дом.

Лежит, прикрыв глаза-окошки.

Вокруг него снуют рыбёшки.

По брюху ползают рачки,

А на усах сидят жучки.

 

Лежит, открыв широкий рот,

Как для гостей открыл ворота,

Для всех зевак. Любого ждёт,

Кому зайти придёт охота.

 

А вот и первый гость – налим.

Толпа мальков вплыла за ним

В хайло соминое, не зная,

Что там их ждёт. Клешнёй махая,

Без приглашенья всосан рак,

Ботинок рваный и судак,

И мелочь прочая речная…

 

Все погостить спешат к сому.

И нет отказа никому.

 

 

Пух тополиный

 

Я в этот день не смог стихи писать.

И взялся перечитывать рассказы,

И сокращая их, и выправляя фразы,

Для книжки, чтобы сдать её в печать.

 

Но вдруг синичка села на балкон

И принялась вертеться, и насвистывать.

Крепчая, ветер начал перелистовать

Листву на тополе. И пух со всех сторон,

 

Кружась и прядая, влетел в мой кабинет,

Сначала робко, а затем огромным роем,

На стол и пол прилёг пушистым слоем,

Принарядив их в белоснежный цвет.

 

Я сразу же решил, что это не случайно,

Что тополь под окном, наслушавшись стихов,

Ответил тем, что мне послал желанный

Привет пушистым роем нежных слов.

 

Под лепет листьев их полёт упругий

Увлёк меня затейливой игрой.

И был в мельканье тополиной вьюги

Зовущий душу к творчеству настрой.

 

Пушинок рой кружился в бойком танце.

И всей душой я был в его кругу.

И написал на белом пухе пальцем

Стихотворенья первую строку.

 

 

 

 

 

Поэт земли своей

 

 

 

В далёкой сельской местности

Поэт земли своей

Живёт в суровой трезвости,

Без денег и друзей.

 

Сто лет избёнке рубленной.

Ему – полста годов,

Певцу страны, разрубленной

На несколько кусков.

 

Он слабо верит власти,

И та не про него.

И о буржуйском счастье

Не знает ничего.

 

Он хочет слышать новости,

Что на Руси родной

Прибавилось и совести,

И доброты людской.

 

Что богачи всё злато

Свезли на двор Кремля.

Была Москва богата,

А стала – вся земля.

 

Об этом он напишет

Балладу в двести строк.

Уверовав, что слышит

Его стенанья Бог,

 

Но нет поэту фарта,

Хоть на кон ставит жизнь.

Инсульты да инфаркта

Беднягу заждались.

 

В потёмках взвоет «скорая»,

Жена чуть-чуть всплакнёт.

Без славы и позора он

Сойдёт под вечный свод.

 

 

 

 

 

 

Бог и пустота

 

Всё шире знаний круг

И всё длинней черта

Границы с непроглядной

Тьмой незнанья,

Которую не сможет никогда

Рассеять человек,

И тайну мирозданья

Раскрыть в её

Бескрайней полноте –

Мы так и будем вечно на черте.

 

Но стоит ли об этом,

Друг мой, горевать,

И обвинять себя,

Что ум у нас обычный?

И тайну Бога нам не

Разгадать,

И мы не в силах

Разумом объять

Его воистину

Вселенское величье.

 

И это – истина

Для мира, для страны,

Для каждого Ивана…

Ведь признайся,

Коль на тебе

Застёгнуты штаны,

Не выскочишь из них,

И даже не пытайся.

 

Господь, наверно,

Смотрит на возню

Детей своих,

Чья участь не случайна.

И простирает к ним

Незримо длань свою,

Которая пуста.

И в пустоте вся тайна.

 

 

 

   Сурки и орлан

 

Седые стрелы ковыля…

И жёстче конского копыта,

Сухая в трещинах земля

Ходами-норами изрыта.

 

Подобно столбику стоит

Сурок дозорный на кургане.

Он — то вокруг себя глядит,

То взгляд задержит на орлане.

 

И хищник зорко смотрит вниз.

Чтоб выбрать жертву по наитью.

Вдруг раздаётся внятный свист –

И мигом все зверьки в укрытьи.

 

Торопят спрятаться сурчат

За жира пышные сурчихи,

Сурки вальяжные спешат…

Все в норах скрылись и притихли.

 

Орлан взмывает резко вверх,

К летящим облачным сединам.

И долго кружит без помех

Над поселением сурчиным.

 

Ему, конечно, невдомёк,

Что там внизу в бурьян забился,

От смерти спрятался сурок.

Он жив, но мёртвым притворился.

 

Заката огненный расплав

Павлина перьями играет.

И ветер крыльями поймав,

Орлан  полет свой продолжает.

 

 

 

 

Шекспир звал смерть

 

Шекспир звал смерть…

Поэта навестить

Пришла безносая,

Нависла над кроватью,

Готовая принять в свои объятья

И в вечность навсегда препроводить.

 

— Так ты готов расстаться с белым светом?

 

— Вполне готов, но умертви сначала

Всё в мире Зло. И лишь тогда с поэтом

Расправишься… В творениях своих и я бывало

К героям скор был на поспешные расправы.

Порой, успеха ради, потакал мой стих

Людским страстям. Я славил век кровавый,

И был рабом всех слабостей своих,

И вёл себя порой как соучастник Зла.

 

— Не мне судить твои великие дела.

Поэты простодушны и беспечны,

И счастливы, пока всеядная толпа

И рукоплещет им, и щедро платит.

Но мнения людей, увы, не долговечны.

Тебя, Шекспир, ждёт странная судьба:

Так дельно рассуждать порой о злате,

И даром пять веков кормить актерский люд

Своим драматургическим наследством,

Оправдывать высоким лицедейством

Всё то, что покарает Страшный Суд –

Слыть гением всемирным, а потомкам

Оставить споры – был ты или нет…

 

Вопросов много, и на них ответ

Теряется в загадочных потёмках.

Ты сам хоть разберись в своей судьбе,

А после позови попа с распятьем.
После него и я явлюсь к тебе,

Чтобы принять в бесстрастные объятья.

 

— Зову я смерть… И судий никаких,

Что ныне здравствуют иль народятся

Хвалить меня, порочить, издеваться,

Я не приемлю – Правда выше их…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Нетленный день

 

Уходит время, превращаясь в тень,

Неведомо какой от нас тропою.

Но есть один нетленный летний день,

Он пребывает рядышком со мною.

 

В нём мы с любимой радостно идём

По полю созревающей пшеницы.

Нам плечи гладит солнышко теплом.

И свежий ветер овевает лица.

 

В пшенице звонко бьют перепела,

Звенят кузнечики и шелестят стрекозы.

И солнце высоко, и даль светла.

И облака белы, как будто розы.

 

Весь мир принадлежал нам, молодым.

И каждый день одаривал нас новью.

Я был силён, удачлив и любим.

Ты счастлива была моей любовью.

 

Нам жизнь казалась радостной игрой,

Где проигравших никогда не будет.

И горе не коснётся нас с тобой,

И наше счастье время не остудит.

 

На ягодной опушке у леска

Трава так мягко и покорно мнётся.

Ты рядышком легла, и так была близка,

Я чуял, как твоё сердечко бьётся.

 

И на устах улыбка расцвела,

Как ягода поспевшей земляники.

Её ты с поцелуем отдала.

И час любви нам показался мигом.

 

Нас потревожил прогремевший гром.

Залепетали листья на берёзе.

Блистая в ореоле огневом.

Гроза была подобна чёрной розе,

 

Нас приютил от ливня старый дуб.

Мы под его густую крону встали.

Едва губами я твоих коснулся губ,

Как молнии тревожно засверкали.

 

Ударил гром, и с ним упал с небес

Шар белого огня, и пролетел над нами.

Он излучал невыносимый блеск,

Пока не сгинул, молча, за холмами.

 

Нас обошла смертельная беда,

И с жизнью мы едва не попрощались.

Но мы о том не ведали тогда,

А бегали вкруг дуба и смеялись.

 

 

Николай Алексеевич Полотнянко родился 30 мая 1943 года в Алтайском крае. Он окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Первая поэтическая публикация состоялась в 1968 году в газете «Омская правда». С 1973 года писатель живёт в Ульяновске.

Николай Алексеевич является автором романов: «Государев наместник» (2011), «Жертва сладости немецкой» (2013), «Бесстыжий остров» (2013), «Загон для отверженных» (2014), «Счастлив посмертно» (2014), «Клад Емельяна Пугачева» (2014), «Атаман всея гулевой Руси» (2014), «Минувшего лепет и шелест» (2014), комедии «Симбирский греховодник» (2010),

а также поэтических сборников: «Братина» (1977), «Просёлок» (1982), «Круги земные» (1989), «Журавлиный оклик» (2008), «Русское зарево» (2011) и других.

С 2006 года он является главным редактором журнала «Литературный Ульяновск».

В 2008 году Николай Полотнянко был награждён Всероссийской литературной премией имени И.А. Гончарова, в 2011 году — медалью имени Н.М. Карамзина, в 2014 году — орденом Достоевского 1-й степени. Лауреат премии Н. Благова, 2016.

 

Все эти книги имеются в областной и городских библиотеках Ульяновска,

в том числе и новая книга рассказов и повестей «Всё где-то решено», и новая книга поэзии «Бунт совести»