Анна Школьная
Год кинематографии в Ульяновске открыл режиссер Александр Прошкин – автор таких кинолент, как “Холодное лето пятьдесят третьего…”, “Михайло Ломоносов”, «Николай Вавилов”, “Доктор Живаго” и ряда других. Для ульяновской интеллигенции, встретившейся с режиссером, этот день стал подобным глотку воздуха. Прошкин заявил, что не может говорить правильными лозунгами и рисовать райские кущи, и вместо этого поделился своими переживаниями о том, что происходит в кинематографе, в том числе российском, и о России в целом.

Без патриотического заказа
– Перефразируя вашего земляка, можно сказать, что сейчас важнейшим из искусств для нас является попса. К сожалению, кино уходит и оно находится в состоянии излишнего возбуждения. В нем очень мало простой человеческой жизни и сочувствия к человеку. Менты и новые русские на экране лично мне не интересны и уже осточертели. Пора понять, что простая человеческая жизнь – это самое важное. Дом, семья, любовь – краеугольный камень, основа жизни. Но агрессивное телевидение и бесконечные сериалы со стрельбой путают нам карты. Культура для человечества – единственный способ выжить как вид. Иначе человечество сжирает само себя.

В основном я снимал исторические картины, так как считаю – пока мы не поймем, откуда мы, пока не выучим уроки прошлого и не дадим ему оценку, мы не избавимся от его рецидивов. Мне казалось, что чем больше мы говорим об уроках прошлого, тем более ограждаем себя от повторов, но, скорее всего, это иллюзия. Мы принадлежим к тем удивительным народам, которые умудряются прошлое возвращать. Например, последние года два я кожей ощущаю климат брежневского времени, состояние застоя. В 1990-е годы у нас было очень тяжелое время перехода из одной формации, которая сама себя изжила, в другую. Тогда нам завидовали – мы могли сделать такой рывок, на какой стабильные страны не были способны, для этого они были слишком благополучны. Но я не верю, что нам это удалось. Филлини говорил: “У вас впереди шекспировские сюжеты”, но их нет. У ряда стран подобные периоды проходили даже сложнее. Например, послевоенная Италия – бывший союзник Гитлера – стала нищей, опустошенной. Но именно в этот период итальянцы создали величайший кинематограф – возникло направление «неореализм», которое показало миру человека как существо с безграничными возможностями. Не идеализируя человека, итальянские кинематографисты показали его со всеми страстями, недостатками и достоинствами. Этот кинематограф переродил нацию, вывел ее из депрессии и нищеты и дал людям веру в себя. Причем в стране не было того, что у нас называется патриотическим заказом. Еще один пример того, как кинематограф может изменить многое, – это немецкое кино. После того как весь мир возненавидел эту страну, тоже нищую и разбомбленную, появился новый немецкий кинематограф. Он стал и великим кино, и жесточайшей правдой, которая вылечила и изменила нацию.

Цензура денег
– Под маркой Года кинематографии наше государство расщедрилось и решило открыть несколько кинотеатров в стране. Сейчас даже это хорошо. Но я не вижу, как этот лозунг изменит наш кинематограф. У нас когда-то был великий кинематограф, снималось огромное количество картин во всех союзных республиках, люди ходили в кино по два-три раза в неделю, ведь билеты стоили копейки. И люди ходили в кино не только развлекаться – оно было неким заместителем церкви. Выходя из кинотеатра, люди продолжали думать о фильме, “разговаривать” с персонажами. Это был тот нравственный выход, которого сейчас нет. В России до 50 миллионов людей ни разу в жизни не видели киноэкрана. А те, кто платит за билет 500 рублей, не хотят, чтобы их волновали и заставляли о чем-то думать. Они хотят только попугаться и погоготать. В кино правят бал те, кто презирает свой народ и кормит его отходами.

Я недавно был в Китае – там совсем другая ситуация. Сейчас в стране 36 тысяч кинотеатров. А какие дороги с миллионами автомобилей! И никаких пробок ни в Пекине, ни в Шанхае, потому что очень умно строятся дороги. Это новая цивилизация: за те годы, что мы мечтали о светлом будущем, китайцы его построили. Мне кажется, одна из наших проблем в том, что мы одной ногой стоим в прошлом, а другой идем в какое-то неведомое, несомненно лучезарное, но пока совершенно непонятное будущее.

Сложность и в другом. У нас как бы нет цензуры, но появилась цензура денег. У нас единственный способ финансирования кинематографа – посредством государства. Было бы очень просто, если бы приняли закон, освобождающий от части налогов инвестора, вкладывающего деньги в кино. В Австралии так делали, и это привело к тому, что в течение трех лет начался настоящий бум, появилось очень хорошее кино. Тогда власти приостановили закон, и все австралийские звезды теперь работают в Америке, а австралийское кино снова канючит деньги у государства. Я считаю, что цензура через финансирование гораздо страшнее человека-цензора. Но и это тоже в какой-то мере возвращается. При Министерстве культуры создано военно-историческое общество, которое решает, можно ли снимать кино по сценарию, в котором говорится о войне или который основан на событиях военных лет. Это наше достижение последних лет. А в состоянии такой несвободы мысль не рождается.

Утопия
– Я бываю в Финляндии и знаю, что там очень плохое отношение к России. Финны опасаются, что Россия может занять Финляндию за два часа. Нас воспринимают как злобное и агрессивное сообщество. В этой ситуации люди культуры могут больше, чем политики. Если бы мы объединились и рассказали правду о том, что пережили, мы бы изменили русских людей. И если бы мы могли открыто показывать фильмы за рубежом, в мире о нас бы по-другому заговорили. Но и в кинематографе, и в литературе происходит одно и то же – есть отдельные авторы, но нет явления, которое повлияло бы на нас. Как Моисей водил еврейский народ 40 лет по пустыне, так и нас надо еще водить и водить. Должны смениться несколько поколений, чтобы пришли совершенно другие, освободившиеся люди.