«Будешь воровать, в Максимовку попадешь»

В 1920-е годы в селе Максимовка Симбирской губернии успешно работала местная «Республика ШКИД» – школа-коммуна для трудных подростков. Руководил ею Александр Мирандов, чьи успехи в перевоспитании «дефективных детей» сравнимы с достижениями самого Макаренко. На счету педагога десятки перевоспитанных, например, знаменитый на весь Симбирск подросток-рецидивист по кличке «Шурик-жулик», ставший успешным горным инженером.

Александр Федорович Мирандов родился в Симбирске в 1877 году. Отучившись в духовной семинарии, он поступил в Казанский университет и его окончил. До революции работал преподавателем русской словесности в Симбирском кадетском корпусе, который в 1918 году, вместе с комиссаром Измайловым, ликвидировал. А в начале 1919 года он был арестован, но по ходатайству чувашского просветителя Ивана Яковлева был отпущен из-под стражи, после чего и организовал трудовую школу-коммуну в селе Максимовка Шумовской волости.

От создания до голода

Создание школы началось в июле 1919 года. Губернское управление совхозами выдало под школу часть бывшей барской усадьбы Карповых – двухэтажный деревянный дом с 14 комнатами.

– Тяжелым до кошмарности было начало, – писал впоследствии Александр Мирандов. – Опустошенная барская усадьба, абсолютное отсутствие какого бы то ни было инвентаря, десять человек 16-17-летних рецидивистов, побывавших уже не в одной тюрьме, два воспитателя, они же сторожа, отсутствие света и тепла.

Педагог горел идеей создать учреждение, в котором должны были быть отброшены «признаки приютов благотворительного характера и учреждений тюремного типа».

Среди воспитанников были мальчики, которые с восьмилетнего возраста стали промышлять кражами, и к 16-летнему возрасту уже успели побывать в местах заключения в Москве, Сызрани, Самаре и, наконец, в Симбирске. Об этом все они, по словам Александра Мирандова, рассказывали откровенно, некоторые с грустью и как бы раскаянием, другие же хвастливо бравируя своими подвигами.

Педагог горел идеей создать учреждение, в котором должны были быть отброшены «признаки приютов благотворительного характера и учреждений тюремного типа». Однако жизнь была куда прозаичнее: сначала нужно было выгрести из бывшей барской усадьбы нечистоты, оставленные жившими в нем дезертирами в количестве 200 человек.

Школе необходимо было обходиться без наемной технической силы – все хозяйственные работы должны были выполнять воспитанники. Кроме того, до весны 1920 года в распоряжение школы был предоставлен только один дом. Вся усадьба и другие постройки школе не принадлежали, и находились в распоряжении Губсовхоза. Все это не позволяло обзавестись полноценным хозяйством и устроить мастерские. В этот период воспитанники занимались расчисткой запущенного парка, убирали помещения, ухаживали за скотом, чистили хлева и конюшни, помогали на кухне, ездили в лес за дровами. Кроме того, подростки принимали участие в неотложном ремонте здания – например, остекление всего здания было произведено собственными средствами, с помощью самих воспитанников.

Воспитанники, определенные в Максимовку, спасались бегством из интернатов, но все-таки попадали по назначению со значительным опытом, «увеличенным похождениями сомнительного характера».

Вопрос о передаче школе всего усадебного места был решен только к 1 мая 1920 года. Хотя это и было уже поздно для начала весеннего сезона огородно-садовых работ, тем не менее школа приложила все усилия к тому, чтобы остаток сезона использовать по полной программе. Немедленно были приведены в порядок парники и разработаны 2 десятины земли под огороды. Воспитанники выгнали 30 000 штук рассады, из которых 20 000 было роздано местному и населению, которое за это снабжало школу молочными продуктами для усиления питания подростков. Одновременно была произведена вся необходимая работа в садах, которые последние восемь лет находились в запустении. Фруктовые деревья были окопаны, вырезаны ягодные кустарники. К осени была произведена вторая окопка фруктовых деревьев, выполнена их обрезка, подсажены 100 саженцев яблонь-однолеток.

– Групповым управлением совхозов наш школьный совхоз за культурное ведение хозяйства был отнесен на второе место среди совхозов группы, – вспоминал педагог. – В следующем 1921 году мы уже заняли первое место.

Осенью 1920 года школе окончательно передали всю территорию усадьбы. Вслед за этим открылось 4 мастерских: столярная, слесарная, кузница и портновская. Путем ремонта собранного из разных мест пришедшего в негодность инструментария мастерские удалось пустить в ход без расходов от казны.

К середине 1922 года ценой колоссальных усилий из всего живого инвентаря удалось сохранить только 3 лошади, другие животные и домашние птицы погибли.

Все воспитанники, достигнувшие пятнадцатилетнего возраста, были разделены по цехам, где проводили ежедневно по пять часов. Младшие воспитанники поступали в мастерские по очереди, проводя в мастерских не более часа в день по урочному расписанию. Столярная мастерская была перегружена работой по самообслуживанию и меблировке школьных помещений, так как школа получила пустые здания, из которых было вывезено совершенно все, лишь кое-какую поломанную мебель удалось получить из бывшей колонии. В мастерской изготавливали кровати для воспитанников, скамьи, табуреты, оконные рамы, отремонтировали шкафы, гимнастические приборы: лестницу, параллельные брусья, прибор для прыжков.

Механическо-слесарная мастерская также была занята обслуживанием школьных нужд, самой себя и кузницы. Были отремонтированы все школьные замки, сделаны новые ключи, отремонтированы все школьные чайники, ведра, баки, лампы, умывальники, сделаны трубы в баню для согревания воды, отделаны инструменты для столярной мастерской, для кузницы, отремонтированы и собраны станки (школе удалось достать старые, большей частью негодные), устроены ножные приборы для токарных и точильных станков.

15% ежегодно шло в «фонд приданного» – из него подростку, которого «выпускали в жизнь», выплачивалась определенная сумма.

Кузница, кроме ремонта и оборудования школьного хозяйства, обслуживала местное население. Ковала лошадей, делала новые и ремонтировала старые топоры, колуны, пешни и ломы и производила всевозможный мелкий ремонт предметов широкого хозяйственного употребления.

К концу того же 1920 года в школе имелось пять лошадей, две коровы, три быка, одна телка, свинья, руанские утки, за которых школа получила аттестат от общества птицеводства, куры особой породы – «плимутрок».

– Словом, школа совсем было уже встала на ноги, – писал в статье Александр Мирандов. – Стала крепнуть, закончила организационный период, и можно было уже приступать к дальнейшим работам по развитию и совершенствованию достигнутого благополучия, как над ней разразилось бедствие.

Ребята на работу явились, но артель в 30 человек минут через 10 начала таять, а через полчаса на поливке остались завкоммуной, один педагог и трое ребят.

Наступил голод. Тяжесть 1921-го голодного года школа почувствовала острее, чем городские школы, но, как ни странно, это положительно отразилось на воспитательном процессе. В этот год воспитанниками коммуны было вынесено единогласное постановление: обо всех случаях порчи и кражи казенного имущества немедленно сообщать заведующему для принятия строгих мер, и это сообщение не считалось «легавством». Отмечались и другие случаи, когда общее беда приводила к сплочению.

– Лето 1921 года было адски засушливым, – вспоминал один из педагогов-воспитателей школы-коммуны. – Надо было сорганизовать ребят на поливку огорода (площадь 2 гектара). Условия для работы были отвратительные: от жары стояло какое-то марево, воздух раскален, мошки лезли в глаза, в рот, в нос и не давали дышать, не только что работать.

Отложить поливку было нельзя – огород погибал от засухи. Ребята на работу явились, но артель в 30 человек минут через 10 начала таять, а через полчаса на поливке остались завкоммуной, один педагог и трое ребят: все остальные разбежались. Осилить эту работу впятером не было возможности, но, тем не менее, с героическими усилиями оставшаяся пятерка упорно продолжала спасать огород. Вскоре один за другим стали подходить ребята, потом явились все, даже не числившиеся в этой артели, и дружно начали работать, взяли у завкоммуной и педагога лейки и ведра: «Вы отдохните, и так устали, мы сами все сделаем!». И действительно сделали.

Впрочем, несмотря на старания руководства и действия воспитанников, возникла перспектива гибели подсобных животных, а вместе с тем и ликвидации школьного совхоза. К середине 1922 года ценой колоссальных усилий из всего живого инвентаря удалось сохранить только 3 лошади, другие животные и домашние птицы погибли.

Словом, школа «по одежке протягивает ножки», и бюджет ее подвергается ежегодным колебаниям.

Всю работу пришлось начинать сначала. Благо, следующие годы оказались довольно урожайными. Хозяйственная жизнь школы стала развиваться уже на основах самоокупаемости: школа была в состоянии производить на собственные средства частичный ремонт зданий, приобрела обоз и сбрую, приобрела необходимый сельскохозяйственный инвентарь, которого до этого в школе не было. К 1923 году школа имела шесть лошадей, племенного быка, двух свиней, племенного борова и приобрела две коровы. В конечном итоге, она существовала частично на средства местного бюджета, а частично обеспечивала себя сама.

– Трудно указать точно постоянный годовой бюджет школы вследствие его крайней неопределенности, обусловленной и недостаточной еще устойчивостью местного бюджета и еще более – различными случайностями, которым подвергается хозяйственная жизнь школы, – говорил Александр Мирандов. – Часто в зависимости от стихийных причин бюджет школы суживается или расширяется. Словом, школа «по одежке протягивает ножки», и бюджет ее подвергается ежегодным колебаниям.

Отношение их к девочкам, – только чувственное, как самцов к самкам, – твердо упрочилось под влиянием их прежнего образа жизни и чисто арестантских традиций.

Но как бы ни ужимался бюджет, 15% ежегодно шло в «фонд приданного» – из него подростку, которого «выпускали в жизнь», выплачивалась определенная сумма. Например, для воспитанника, выпущенного на хозяйство, удалось исхлопотать лошадь, а школа снабдила его телегой, комплектом сбруи, плугом. Столярная мастерская соорудила для его избушки рамы.

На 1 апреля 1921 года в школе проживали 28 мальчиков и 6 девочек. Все воспитанники, за исключением троих, – дети пролетариата. Председателю школьного совета не раз приходилось слышать указания даже от лиц, приезжающих для обследования подобного типа школ из центра, на недопустимость соединения в школе «морально-дефективных детей», мальчиков и девочек.

Подросток шестнадцати лет, обычно здраво рассуждающий, но с повышенным самолюбием, вдруг собрал компанию малышей, вооружил их камнями и шел громить квартиры служащих.

– Опыт же нашей школы показал, что это не только допустимо, но даже необходимо. Отношение их к девочкам, – только чувственное, как самцов к самкам, – твердо упрочилось под влиянием их прежнего образа жизни и чисто арестантских традиций. Надо согласиться с тем, что это очень трудно, но вместе с тем должно признать, что это крайне необходимо. Мы должны у мальчиков совершенно уничтожить совершенно низменно-грубый взгляд на девочек. Вот почему я твердо отстаиваю совместное трудовое воспитание мальчиков и девочек, даже и в школе морально-дефективных детей.

Основой воспитательной политики был труд, что порождало, например, такие ситуации: подросток шестнадцати лет, обычно здраво рассуждающий, но с повышенным самолюбием, вдруг собрал компанию малышей, вооружил их камнями и шел громить квартиры служащих. На вопрос заведующего, что это значит, от него последовал ответ: «Когда мне нечего делать, я всегда буяню!». Оказалось, что парень работал на скотном дворе, а в этот день служащий-скотник его побил, и он отказался от своего действительно любимого дела и описанным способом продемонстрировал свою обиду. Когда скотник был уволен, то этот воспитанник оказался во главе другой компании, которую он организовал в виде артели для работ на скотном дворе. По воспоминания очевидцев, никогда скотный двор не был в таком образцовом порядке, как в период работы этой артели.

Мальчик проиграл в карты свой паек чуть ли не за три месяца и буквально голодал.

Или другой случай: 15-летний воспитанник совершенно озверел. На спокойное обращение к нему воспитателя он отвечал скверной руганью, а на замечания реагировал припадком буйства. Установленное педагогическое наблюдение показало, что он начал заниматься кражами съестного, чего прежде не было. Естественно, явилось предположение – не голоден ли он? При выяснении этого вопроса оказалось, что мальчик проиграл в карты свой паек чуть ли не за три месяца и буквально голодал. Руководство школы провело серьезную беседу со всеми ребятами, в результате которой удалось склонить их к «прощению» всех карточных долгов. И когда кредиторы перестали есть за него паек, настроение его сразу изменилось, буйные эксцессы исчезли.

Весьма характерно, что за все время работы из школы было совершено всего несколько побегов. Например, в 1923 году был только один случай побега из школы 15-летнего мальчика. Он убежал на следующий день после прибытия. В 1924 году не было ни одного побега, но в 1925 году убежали трое. Сбежали только что привезенные в школу пароходные гастролеры, которым деревенская жизнь показалась скучной и однообразной после богатых приключений привольной жизни на Волге.

Однако, несмотря на то, что воспитанники не сбегали из Максимовки, среди воспитанников нормальных школ и детских домов Симбирска в это время циркулировали самые невероятные слухи о максимовской школе. Они появлялись из-за запугивания воспитателями своих непокорных воспитанников «максимовкой» в тех случаях, когда другие меры педагогического воздействия не оказывали влияния. Некоторые воспитатели приговаривали: «Будешь воровать, в Максимовку попадешь». Из-за этой «страшилки», происходили забавные случаи. Сотрудник школы-коммуны приехал в один из симбирских интернатов за вновь назначенной воспитанницей. Товарищи решили «спасать» подругу от такого несчастья, и вытащили у максимовского экипажа все чекушки. В другом случае воспитанники, определенные в Максимовку, спасались бегством из интернатов, но все-таки попадали по назначению со значительным опытом, «увеличенным похождениями сомнительного характера». В конце концов, Александру Мирандову пришлось обращаться с просьбой в губоно об издании по всем интернатам и детским домам распоряжения о том, чтобы из числа мер педагогического воздействия была совершенно исключена угроза «Максимовкой».

«Колонисты» против крестьян

Поначалу боялись чужаков и максимовские крестьяне. Они с опаской относились к тому, что в их селе появились какие-то, как они говорили, «колонисты». В селе было около ста дворов, население было весьма зажиточным и верующим. Опасения крестьян, в первое же время пребывания школы, оправдались: бессистемное комплектование школы подростками, которых пачками стали направлять в школу непосредственно из мест заключения, поставило сотрудников школы в тяжелое положение. Почувствовав себя вне сферы милицейского контроля, подростки стали бродить по селу. Другим поводом к недовольству местного населения были наряды продорганов на доставку в школу фуража и хлеба. В глазах крестьян школа явилась нахлебницей, севшей им на шею.

Чтобы заслужить доверие крестьян, школьный совет, в который входили и воспитанники, задался целью поставить школу в такое положение, чтобы она была полезной населению.

В результате был получен ряд жалоб от крестьян на хищения в огородах и амбарах. Отношение между крестьянами и школой сразу же обострились. Тогда по инициативе директора было проведено собрание всех воспитанников, на которое был приглашен и сельсовет. На этом собрании обсуждалось поведение вновь прибывших воспитанников, вынесено строгое порицание не подчинившимся требованиям дисциплины. «Первый набор» стал следить за вновь прибывшими, и кражи прекратились.

Чтобы заслужить доверие крестьян, школьный совет, в который входили и воспитанники, задался целью поставить школу в такое положение, чтобы она была полезной населению. Как уже упоминалось, после того, как в мае 1920 года морозы убили у крестьян всю капусту, школа раздала 20 000 штук капустной рассады. Это была первая услуга школы, которая растопила ледок в отношении населения к ней. Открытые в школе мастерские стали обслуживать местные нужды. Благожелательное отношение населения к школе еще более усилилось.

Когда в феврале 1921 года в газетах появились первые заметки о предполагающемся «трехнедельнике крестьянина», школа тотчас же предложила местному населению произвести бесплатно ремонт сельскохозяйственного инвентаря. Местный сельсовет установил среди населения очередь, и к официальному началу «трехнедельника» в течение месяца все сельскохозяйственные орудия в Максимовке были отремонтированы. После этого период безкормицы для школьного скота стал протекать не так болезненно, поскольку крестьяне, в благодарность школе, стали гораздо уступчивее в отношении снабжения фуражом школьного живого инвентаря.

Школьники заслужили уважение крестьян и там, где его, казалось бы, достичь наиболее сложно – в сельском хозяйстве.

Моральный авторитет школы поднялся настолько, что крестьяне стали обращаться в школу за разрешением разных вопросов и с жалобами на неправильные действия местных властей. Руководство школы писало заявления в соответствующие инстанции. Например, один крестьянин обратился школу с жалобой на неправильное начисление на него налога. Местный народный судья в его деле не захотел разобраться, и его имущество было предназначено к описи. Руководство школы направило крестьянина с заявлением к прокурору, и в результате налог с него был снят.

Школьники заслужили уважение крестьян и там, где его, казалось бы, достичь наиболее сложно – в сельском хозяйстве. В период борьбы с вредителями, особенно в 1924 году, жаркая погода сменялась частыми дождями, смывавшими опрыскивание, и детям пришлось пройти весь сад с опрыскиванием 8 раз. Сад удалось спасти. Пример борьбы с вредителями в школе не прошел бесследно для крестьян, которые на следующий год тоже принялись за борьбу, прежде не веря ни в какие рекомендуемые наукой средства. То же самое касалось и озимых. Школьная озимь выделялась среди крестьянской и ростом, и доброкачественностью, что служило предметом разговоров на крестьянских собраниях и давало повод руководству школы агитировать крестьян за ранний пар, за зябку земли (осеннее вспахивание), за сортировку семян.

Крестьяне, глядя на пример школы, стали разводить на личном подворье свиней, чего прежде не делали.

– Но без показательного примера никакая агитация на крестьян не действует: словам не верят, а нужно непременно поглядеть, – утверждал Александр Мирандов. – Когда, например, прошлой осенью мы оберегали свою озимь и не пускали на нее скот (а у крестьян принято пасти скот на озимах) и когда наша рожь весной оправилась быстрее всех и сразу пошла в рост, то теперь местные крестьяне вынесли постановление под угрозой штрафом не пускать скот на озимь.

Школьное огородничество также внесло некоторое дополнение в крестьянское хозяйство. Раньше крестьяне совсем не культивировали томаты, – теперь, получая в школе рассаду, они охотно стали разводить их и убедились в выгодности этого вида огородничества. Школьные жеребенок, бык и боров были единственными в селе, поэтому активно использовались в качестве племенных. Крестьяне, глядя на пример школы, стали разводить на личном подворье свиней, чего прежде не делали.

За пользование племенным быком крестьяне устроили «воскресник» и всем селом скосили в один день десять десятин школьных лугов.

Школа оказывала помощь беднейшему сельскому населению – в голодный год две семьи кормились в школе, получая остатки обеда воспитанников и часть хлебного пайка, которую добровольно выделяли школьники. Три безлошадных хозяйства обслуживались школьными лошадьми. В октябре 1922 года воспитанники на школьных лошадях перевезли два дома с имуществом безлошадных крестьян на отведенное им новое усадебное место. 7 ноября 1921 года школы отказалась от полуторного пайка, а праздничную надбавку воспитанники сами отвезли одному голодающему семейству, добавив к этому воз дров, керосин и соль.

Отношения между местным обществом и школой перешли «на почву взаимных одолжений». За рассаду крестьянки приносили молочные продукты, благодаря чему в тяжелое рабочее время наши воспитанники получали усиленное питание. За устройство «крестьянского трехнедельника» сельсовет предоставил школе наряд подвод за углем для нужд школьной кузницы, а крестьяне приносили рабочим ученикам молоко. Когда школе понадобилось перевезти из Симбирска двигатель, то местные крестьяне организовали 12 подвод и перевезли его в один день. Таким образом была электрифицирована школа, а затем и все село. За пользование племенным быком крестьяне устроили «воскресник» и всем селом скосили в один день десять десятин школьных лугов.

– А самое главное – изменился взгляд местного населения на школу и воспитанников, – говорил в это время директор. – Школа теперь уже не нахлебник крестьян, а учреждение, оказывающее поддержку их хозяйственному благополучию. Воспитанники же не – «опасные колонисты», а полезная рабочая сила. Нередки теперь случаи, когда крестьяне на свои полевые и вообще хозяйственные работы приглашают воспитанников школы. Бывает даже проявление и такого внимания, что крестьяне обращаются к заведующему школой с просьбой отпустить кого-либо из воспитанников к ним в гости по случаю того или иного семейного торжества. И, наконец, в самое последнее время представитель соседнего Соломановского общества обратился к администрации школы с запросом: не может ли школа принимать за плату детей из их села.

Изба-читальня

С самого начала работы школа старалась быть максимально открытой для местных крестьян. В коммуне проводили дни открытых дверей, организовывали выездные образовательные экскурсии для крестьянской молодежи. Крестьяне признали их полезность, а вместе с тем учли и то обстоятельство, что их дети могут побывать вместе с нашими экскурсантами совершенно бесплатно в таких учреждениях, куда проникнуть неорганизованным путем не всегда возможно. Кроме того, сметливый крестьянский ум не мог не видеть некоторую выгоду, так как во время экскурсии детей бесплатно кормили.

Постановка дала повод попу выступить с агитацией, что-де школа богохульствует, а изба-читальня учит хулиганству, так как там поются хулиганские (на самом деле комсомольские) песни.

В осеннюю и зимнюю пору не менее одного раза в месяц школа ставила спектакли с участием деревенской молодежи. Посещаемость спектаклей была очень большой, так что школьный клуб не мог вместить всех желающих. Но были в этой культработе и ошибки.

– Промах был допущен школой, когда она в пост поставила пьесу антирелигиозного характера, написанную лубочно в очень грубых тонах, – отчитывался Александр Мирандов. – Населению эта пьеса не понравилась, а постановка ее дала повод попу выступить с агитацией, что-де школа богохульствует, а изба-читальня учит хулиганству, так как там поются хулиганские (на самом деле комсомольские) песни. Для того чтобы сгладить у крестьян неприятное впечатление, пришлось с ними специально по этому поводу беседовать, и заверить их, что впредь на спектаклях их религиозное чувство не будет задеваться. Этим вопрос был окончательно исчерпан.

Не последнюю роль в сближении местных и «колонистов» сыграла изба-читальня, которую школа открыла 1 января 1925 года. Четыре раза в неделю в ней устраивались чтения-беседы.

Школа приняла активное участие в перевыборах сельсовета, устроив предварительно ряд предвыборных собраний в избе-читальне.

– Мы наметили программу для сельскохозяйственных бесед, – вспоминал позднее заведующий школой. – А когда объявили ее крестьянам, то они нашу программу забраковали и поставили свои, наиболее интересующие их вопросы (головня на просе, болезнь картофеля, ржавчина на овсе и т.д.). Пришлось, конечно, от своей программы отказаться, несмотря на ее систематичность, и вести беседы с меньшей последовательностью, но зато в строгом соответствии с запросами крестьян.

Школа приняла активное участие в перевыборах сельсовета, устроив предварительно ряд предвыборных собраний в избе-читальне. Заведующий школой был избран председателем ревизионной комиссии, и уже через неделю был приглашен произвести учет всем сельским уполномоченным в расходовании общественных сумм. При этом крестьяне просили произвести учет «по закону», а не так, как у них было до этого: по-семейному. Местный волостной исполком вызывал заведующего школой и в другие села для доклада о роли и деятельности ревизионной комиссии.

Мы – народ терпеливый, и можем спокойно ждать, когда дети сами снимут с себя кресты и перестанут ходить в церковь.

После многих усилий в декабре 1924 года руководству школы удалось продвинуть в комсомол лучшую часть своих воспитанников.

– Прошлое наших воспитанников внушало опасение местным партийным организациям, – вспоминал Александр Мирандов. – Только после ноябрьского съезда Социально-правовой охраны несовершеннолетних, когда я привез из центра ясные и определенные инструкции в форме постановлений съезда, мне с помощью этих постановлений удалось убедить местные организации не опасаться проникновения в их среду так называемой «дефективности». После договоренности с волкомом я выбрал шесть самых надежных ребят и отправил в волостную организацию с письменным ручательством за их общественную и политическую порядочность.

Из привлеченных в нашу ячейку четверых крестьянских ребят одного пришлось взять в школу в качестве воспитанника, так как мать выгнала его из дому за работу в ячейке РЛКСМ.

После первого благоприятного впечатления они неуклонно стали привлекаться в волость на все собрания и беседы и посещали их три раза в неделю, несмотря ни на какую зимнюю стужу. В волости они оказались активнее сельских членов организации, и в январе 1925 года им были вручены комсомольские билеты, а в марте было получено разрешение на организацию самостоятельной ячейки, которая стала привлекать в комсомол и пионеры крестьянских детей.

– Население Максимовки косное и фанатичное, преданное церковности, – отчитывался заведующий. – Из привлеченных в нашу ячейку четверых крестьянских ребят одного пришлось взять в школу в качестве воспитанника, так как мать выгнала его из дому за работу в ячейке РЛКСМ. При вербовке пионеров приходилось рассеивать убеждение крестьян в том, что с их детей сейчас же снимут крест. В таких случаях приходилось допускать компромисс, разъяснять что мы – народ терпеливый, и можем спокойно ждать, когда дети сами снимут с себя кресты и перестанут ходить в церковь. Из недочетов работы надо отметить слабость ее среди деревенских девушек, которые посещают только спектакли, но совершенно не ходят на собрания, на беседы и ни разу не посетили нашего клуба. Нам приходилось беседовать с девушками, окончившими зимой ликпункт, и удалось только добиться от них обещания, что по окончании работ они будут ходить на собрания, но только на закрытые – чтобы не было парней. Сейчас мы организуем в сельской школе для них посиделки, куда они могут приходить с работой, а одной из наших сотрудниц и местной учительнице поручаем проводить с ними эти посиделки.

К концу 1920-х обстановка меняется, и школу-коммуну, несмотря на все ее успехи, закрывают.

Во второй половине 1920-х школа начинает работать на полную мощность – число воспитанников доходит до 100 человек, повышается уровень самообеспечения, выпускники школы получают престижные профессии водителей, инженеров, агрономов. Однако к концу 1920-х обстановка меняется, и школу-коммуну, несмотря на все ее успехи, закрывают. В 1930 году Александр Мирандов перешел на работу в строительный техникум, в котором и проработал оставшиеся годы. 23 апреля 1937 года в Ульяновске широко отмечалось его 60-летие со дня рождения и 35-летие педагогической работы. В духе времени газета «Пролетарский путь» писала об этом событии: «За одиннадцать лет работы с беспризорниками он воспитал из них не один десяток активных тружеников, строителей социализма, создал Максимовскую коммуну по перековке человеческих душ. Люди, которых называли пропавшими, с помощью товарища Мирандова стали врачами, инженерами».

Но буквально через полгода после юбилейных торжеств Александр Мирандов был осужден тройкой при УНКВД Куйбышевской области как враг народа, и практически сразу же расстрелян. На долгие годы имя этого человека, разработавшего собственную систему перевоспитания отъявленных малолетних хулиганов и преступников, оказалось незаслуженно забыто.

Сергей Селеев.