Пока ситуация вокруг здания Художественного и Краеведческого музеев поутихла, а вопрос о покупке для них дополнительных площадей в “Венце” еще не решен. (О том, как разворачивались события, мы сообщали читателям в “СК” №2 от 12 января, №3 от 14 января, №5 от 22 января и №8 от 3 февраля – “Брать или не брать?”). На днях мы решили пройтись по прекрасным залам Дома-памятника Гончарову, где заместитель директора Художественного музея по научной части, искусствовед Луиза Баюра рассказала о замысле архитектора, нереализованных деталях проекта и переделках советских времен. Например, со стороны двора здание должно было быть гораздо больше – в дальней, непостроенной, части собирались устроить рисовальную школу.
Идея строительства здания для музея в Симбирске возникла еще в 1887-1888 годы. Тогда дворянин-симбирянин, известный коллекционер, археолог Владимир Николаевич Поливанов написал в Симбирское губернское земство пространную записку, в которой размышлял о том, чего не хватает Симбирску и России в целом, – а именно художественного образования. На карамзинский капитал он предлагал построить здание для размещения в нем библиотеки, художественно-промышленного музея и рисовальной школы. Земство решило иначе и открыло в Симбирске клинику для душевнобольных. На призыв собрать деньги откликались многие, одним из первых обещал дать средства купец Шатров, но прошло немало времени, пока он, наконец, не сказал совершенно определенно: “Даю 10 тысяч рублей”.
В 1895 году по инициативе того же Поливанова, а также краеведа Павла Мартынова, в Симбирске создали губернскую ученую архивную комиссию, с возникновением которой образовалась и стала довольно быстро расти коллекция. Одно время она хранилась в здании дворянского собрания, потом кочевала с квартиры на квартиру. И только к юбилею со дня рождения Гончарова что-то стало проясняться. Хотя сначала думали установить скульптурное изображение Гончарова, но в России были очень популярны так называемые народные дома, которые объединяли под одной крышей библиотеки, музеи, музыкальные гостиные и тому подобное – для большой публики. И тогда в Симбирске тоже решили поставить Дом-памятник Гончарову. На закладке камня в 1912 году Поливанов говорил в своей речи, что здание будет хранилищем науки, истории, искусства. Как известно, на строительство объявили всероссийскую подписку и средства собрали. Объявили конкурс среди архитекторов, но ни один из довольно многочисленных проектов не понравился ни Поливанову, ни другим членам комиссии, а среди них был, например, и чувашский просветитель Иван Яковлевич Яковлев. Тогда Поливанов предложил, чтобы поручить проект симбирскому архитектору Августу Августовичу Шодэ. И посоветовал ему для начала съездить в Саратов, где уже несколько лет существовал художественный музей имени Радищева.
– Шодэ туда поехал, – рассказала Баюра. – Я смотрела на саратовский музей именно с этой точки зрения, что взял от него Шодэ. Считаю, что наш музей ярче, значительнее, в нем больше пафоса и виртуозности. Но в областном архиве хранятся рисунки и описания здания, и по сравнению с первоначальным замыслом проект сильно изменился.
На первых рисунках здание выглядит симметричным. Поливанов выразил пожелание, сделать фасад шире и масштабнее. Тогда Шодэ левую (если смотреть на фасад с улицы) часть увеличил, сделав не два, и три окна. Уравновесила композицию знаменитая башенка, в которой многие видят аллюзию гончаровской беседки в Винновской роще. Причем это было не изобретение Шодэ, а довольно популярный тренд в русской архитектуре. В асимметрии фасада также видят некий “привет” модерну – стилю, в котором работал в Симбирске Федор Осипович Ливчак. Но Шодэ решил, что для музея уместнее классический стиль, и обратился к французскому ренессансу с его тяготением к античности. Наиболее ярко влияние французского ренессанса воплотилось в центральном зале, где соседствуют картины академиков и передвижников. Это своеобразное преломление идеи триумфальной арки – полукруглый (или, как говорят архитекторы, – полуциркульный) свод, высоченного потолка, который с улицы просматривается еще ярче. Здесь же соседствуют такие детали античности, как антаблемент с фризом (широкий горизонтальный декор с орнаментом) и фронтон над дверным проемом (украшение, подобное двускатной крыше). У Шодэ этот фронтон разорванный, то есть незавершенный – на постаменте посередине должна стоять статуя. Какая? Это одна из загадок Шодэ, на которую пока не нашли ответа. Кстати, архитектор планировал установить скульптуры и в нишах центрального фасада, – они даже видны на рисунках. Правда, непонятно, кто там мог быть изображен.
В большое ренессансное окно, занимающее практически всю стену зала, Шодэ вписал окно-розу – полукруглое завершение окна с радиальными лучами напоминает о круглых окнах готических храмов, например, парижского Нотр-Дам. Стиль здания определяют как неоклассический, но, полагает Баюра, такое сплетение элементов из разных эпох характерно скорее для историзма.
Большую парадную лестницу Шодэ удалось отстоять, хотя ее просили сделать уже. Архитектор понимал, что для воплощения идеи восхождения на Парнас, торжества художественной мысли узкая лестница не подойдет. Она завершается тройной аркой, которая хороша видна уже на входе, в вестибюле. Причем на первом этаже архитектор повторил эти три арки, но одна из них сейчас полностью загорожена – и вид уже не тот. Кстати, на первом этаже в 1960-е годы скрыли от глаз посетителей великолепную колоннаду в зале Краеведческого музея, в котором сейчас размещены витрины со зверями и птицами. По словам Баюры, за рубежом пространствами таких колонных залов пользуются для того, чтобы в проемах разместить особо ценные экспонаты.
Еще одна неразгаданная загадка находится прямо под потолком, над парадной лестницей. По всему периметру сделаны круглые ниши. В центральной размещен герб Симбирской губернии, а остальные пустуют. В них явно должны быть барельефы либо живописные или мозаичные портреты – очевидно, для этого в центральной части каждого находятся крюки. Ни в одном документе не написано, для чего они предназначались.
Если бы музей построили так, как изначально планировал Шодэ, то, поднявшись по лестнице, мы не упирались взглядом в стену, а могли бы идти дальше – там было бы двухэтажное продолжение здания. Именно там рассчитывали устроить рисовальную школу. Но сделали лишь непрезентабельный одноэтажный пристрой, в котором в 1920-е годы размещался университет. Уже в советские времена зачем-то изменили форму крыльца, которое расходилось овальными ступенями, и повторяющую его форму ступеней в вестибюле.
– Если вернуть им прежний вид, открыть колонный зал и показать тройную арку первого этажа, здание показало бы себя во всей красе, – считает Баюра. – Это настоящий шедевр.

Анна Школьная