Родилась в Саратове в 1978 году. Окончила Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского, доцент кафедры русского языка и культуры речи в СГАУ им. Н.И. Вавилова. Публиковалась в журнале «Наш современник» и других коллективных сборниках. Лауреат премии Ю. П. Кузнецова. Многократный участник форумов молодых писателей России. Член Союза писателей России. Главный редактор журнала «Волга. XXI век». Живёт в Саратове.

.

* * *

.

Кому любовь свою ни говори,

Слова опять истают до зари,

И снег смотает голубую пряжу,

И стаи птиц разрежут небеса,

Послышатся слепые голоса

Из прошлого, с которым я не слажу.

.

До крови ранит, но не рвётся нить,

И я не прекращаю вас любить,

Ушедших ни на миг не отставляю.

И снится мне окраина небес

И светлый сад, и тёмно-синий лес,

И дом, в котором ждут и умирают, —

.

И снова ждут. И жизнь течёт сама,

И нету в ней ни горя, ни ума,

Легка-легка, как будто птичья стая.

А я во сне летаю тяжело

И разбиваю тёмное стекло

Меж адом жизни и небесным раем.

.

Там живы все. И мама, и друзья,

И бабушка, и те, кого нельзя

Увидеть, но забыть их невозможно.

Сиянье душ и отблески планет,

Их навсегда неутолимый свет —

И снег, летящий в мир неосторожно.

.

Я там жила, в завьюженной степи,

В ночном дому, где темнота слепит,

И где лучина освещает песню.

А выплачется песенка когда,

Тогда метель и горе — не беда,

В прошедшем сгину, в будущем воскресну.

.

* * *

.

Опять листвы просвеченная медь,

Сквозняк берёзы бело-синеватой.

И снова можно плакать и неметь

Пред красотой такой же, как когда-то

Давно, за много лет до наших дней —

Чем раньше, тем прозрачней и ясней.

Здесь жили деды. Мельница кружилась.

Казалось, что сам воздух был крылат.

А если что, как песня, не сложилось —

В муку перемололось наугад.

А если что, как листья, облетело —

Так это моей бабке на венок.

Чернеют птицы в небе чистом, белом.

И мы живём. И Бог не одинок.

.

* * *

.

Косматые ветры играют огнями окраин,

Но ветры и сами — игра им неведомых сил.

И ночь распрямляется, всей чернотой догорая,

И падает в небо размахом обугленных крыл.

.

Светлеют листва и домов невысокие стены,

И чуть приглушённей — блеск уличного фонаря.

Как жили мы долго и как расставались мгновенно —

Об этом окраина помнит и знает заря.

.

И пение птиц, и сияние облачной пены,

И воздуха тонкого сумрачно-грустная медь —

Всё это о нас говорит, и всё это нетленно,

Круженье, движение жизни сильнее, чем смерть.

.

* * *

.

Прозрачная тень стрекозы

Мелькает на пыльной дороге,

Как будто остаток тревоги,

Как будто мерцанье слезы.

А вот и сама она здесь,

Как синий худой вертолётик,

Как чудо — почти что без плоти,

Из солнца и воздуха смесь.

.

Летит в полушаге от нас,

Дразня, обгоняя, взмывая

Над зеленью поля без края,

Пока горизонт не погас.

.

Попробуй её догони!

Но мы не пытаемся даже,

Мы свету и тени не стражи

В прозрачные летние дни.

.

* * *

.

Костры — Дон Кихоты осени,

Оранжевы и остры,

Себя в синий воздух бросили

До сумеречной поры.

.

Качаются — не кончаются

Их пламенные бои,

Как будто звезда-печальница

Роняет искры свои.

.

И на костров неистовство

Смотрит речная мгла,

Пристально смотрят пристани

И тихих вод зеркала.

.

Вода утекает медленно,

Огонь погасает враз.

Ночные костры последние

Не помнят меня сейчас.

.

Их время уже закончилось,

Их пепел совсем седой.

…Я стану костром пророческим

И никогда — водой.

.

* * *

.

Сегодня воздух травами пропах.

Зацвел чертополох необычайный.

В два роста человеческих – размах,

И наверху – лиловый цвет печальный.

.

Не это ль символ времени, когда

Стал пустырем мой городок с изнанки,

И если в центре – офисы и банки,

То здесь окраина, стара и молода –

.

Лишь травы и вода. И развалюхи.

Мне снится сон, в котором дом сквозной,

И нет в нем человеческого духа,

И крыши нет, а только лист резной

.

Все укрывает, темный и блестящий,

Лишь лист и небо, больше ничего,

Лишь он один – живой и настоящий,

Свое распространяет естество.

.

Я вижу: травы двигаются мимо

И молча полоняют шар земной –

Из тайной прошлой жизни пилигримы

Стариннее истории самой.

.

Они сильней людей, в которых души

Все нестерпимей, глуше и мертвей.

…Свою живую душу обнаружив,

Ты ближе небу, свету и траве.

.

* * *

.

Пока мы шли в посадках, самолет

Летел вдали – шумящий и незримый.

Пылал непоправимо небосвод,

И облака все проплывали мимо.

.

Тоннель зеленый кончился почти,

Деревья расступились перед нами.

Мы увидали: самолет летит,

Белея осторожными крылами.

.

Через минуту он, как птица, стал

Над облаком синеющим крениться.

Сиял на солнце огненный металл,

И время продолжало мерно длиться.

.

Пока наш смертный разум не уснул,

Его мечту, пожалуйста, не троньте.

А самолет в голубизну нырнул

И вынырнул на самом горизонте.

.

* * *

.

На клочке бумаги без помарок

Пишет он волшебные стихи –

Непонятный, сумрачный подарок

За его проступки и грехи.

.

Что бы ни случилось в эту осень:

Кутежи, дуэли, снегопад –

Музыка его уже не бросит,

Все слова до Бога долетят.

.

Как снежинки в хаосе метели,

Как искринки заревой свечи.

Вот и жизнь прошла на самом деле.

Но не плачь, а слушай и молчи:

.

Смерть лишь сон, и долго не продлится,

Кончится когда-нибудь она,

И душа, таинственная птица,

Снова будет жить и петь вольна.

.

* * *

.

Все живое – трава и листва,

Небо теплое, руки дождя,

Вы простите меня: не права

Я была, забывая себя,

.

Растворяясь в дневной суете

И печалясь из-за пустяков…

Здравствуй, небо в ночной наготе,

Шорох ливня – как песня без слов.

.

Колыбельная космоса – дождь,

Под нее позабыть все легко,

Чистой правдой смывается ложь,

И земное уже далеко…

.

А когда клочья туч разметет

Ветер южный с далеких полей,

Все былое быльем порастет:

Одуванчик, цикорий, пырей.

.

* * *

.

На воле засыпают города.

Висят огни, на воздухе мерцая,

И плоская лежит во тьме вода,

Волною перетянута до края.

.

В ней небо до земли отражено,

Такое же чернильно-золотое,

Качается и падает на дно,

Колечком дорогим на дно речное.

.

Пересекая над рекою высь,

Незримая, парит ночная птица,

Как будто звезды для нее зажглись

На синей неразгаданной странице.

.

И нам не нужно слов, не нужно клятв,

Чтоб доверять любви своей, как прежде.

Серебряные буквы звезд горят

В неопалимой, горестной надежде.

.

* * *

.

На стыках рельс подрагивая мерно,

Плывет вагон сквозь утреннюю мглу.

Огни желтеют холодно и нервно,

Как бабочки, мелькают по стеклу.

.

Наладим быт походно-переменный,

Закроем шторой сумерки окна.

И чай нальем в стакан обыкновенный.

И вспомним дом, в котором тишина.

.

Он там один. Кругом поля и горы,

Другие люди, чуждые ему.

Но что ему – пустые разговоры

И души, обжигающие тьму?

.

Он – наш с тобой. Его душа крылата.

Парит над городом. Сияет, как звезда.

Он помнит нас, все вехи, меты, даты –

И жизнь его надежна и тверда.

.

Бродячий дом, неутомимый поезд,

Что знает он о тишине ночной,

Когда летит, ничуть не беспокоясь

О жизни дальней и совсем иной?

.

Но я люблю две радостных тревоги:

Дом у дороги и дорогу в дом.

Под небом медленным – темнеет склон пологий.

Звезда дрожит на небе молодом.

* * *

.

Город не так уж и молод.

Пыльный, заросший травой,

Он – только времени сколок

С облака над головой.

.

Белый и малоэтажный,

С крышами наискосок,

Весь кружевной и отважный,

Нервный, как третий звонок.

.

Вспомни, как мы с тобой жили:

Все впопыхах, на лету,

Каялись, пели, любили,

Переходя за черту.

.

А за чертою – трамваи,

Ранних вставаний тщета,

Синее небо окраин,

Счастье, любовь, нищета.

.

* * *

.

Зима отступила. От снега

Остались одни островки.

Над городом синяя Вега

Сияет без всякой тоски,

.

Холодную мглу освещает,

Прощает пустые года

И даже разлуки прощает,

Мерцает в излучинах льда.

.

И правда, к чему укоризны,

Упреки пустые к чему,

Пока мы живем ради жизни,

И зимы уходят во тьму?

.

Невидимы школа и ясень,

И в крапинках весь барбарис

Краснеет, напрасно прекрасен,

И ягоды падают вниз…

.

* * *

.

Птичий день зашумел за окошком.

Замелькала рябая вода.

Не останется день этот в прошлом.

Он достанется нам навсегда.

.

Он продлится на долгие годы,

Разольётся туманом в крови.

Шумом крыльев и небом холодным

Отзовётся и в нашей любви.

.

Этой рифмой правдиво-банальной,

Рваным шёпотом ясной листвы,

Этим клёном – осенним, опальным,

Разговором людей и травы.

.

Это мы с тобой – тайна и тайна,

Дальний поезд, поля, ковыли.

Жизнь с печалью её не случайна,

Если в нас бьётся сердце земли.

.

* * *

.

Дом переполнила осень,

Светится янтарём.

Не умирали мы вовсе

И никогда не умрём.

.

Плачут грачиные стаи –

Там, за прозрачностью стен.

Я ни за что не узнаю,

Кто я тебе и зачем.

.

Только бы рядом и рядом,

Взглядом, печальным дождём,

Облаком, городом, садом,

И – не просить ни о чём.

.

* * *

.

Как передать невыразимое,

С ума при этом не сойдя?

Гори, звезда моя, свети, моя,

Мерцай за пеленой дождя.

.

Прикованный к высотам каменным,

Фонарик детский и смешной

Меня спасает тихим пламенем

От взрослой жизни заводной.

.

И отсвет горестный, сиреневый

Ложится на больном снегу.

В бессмысленные словопрения

Вступать я больше не могу.

.

Я отворачиваюсь к облаку,

К пространству неба надо мной,

К летящему на синем голубю,

Звезде моей, всегда родной,

.

Звезде поэтов и воителей,

К лучам её – коснись руки!

…И странный свет её пронзительный

Горит, безумью вопреки.

.

Я тоже стану степью

.

Не вечен город. Здесь столетья степь

Лежала – неподвижная, глухая.

Звезды погибшей опускался свет

До золотой земли – и в травах таял.

.

Степь – это воздух, горький и густой,

Весенний, опалённый, неповинный

Ни в чём – и опьянённый высотой

И радугой, крылатой и наивной.

.

Стань детством, степь, воспоминаньем будь –

О девочке, на станции живущей.

Здесь будет город. Здесь намечен путь

Для молодых, безудержных, поющих.

.

Не страшно им, что призрачен барак,

Сквозящий на ветру войны великой,

Что слишком много выпало утрат

И в скорбных лицах проступают лики.

.

Играет девочка на пристальном ветру,

Дивится травяному благолепью

И говорит, что «если я умру,

То ничего – я тоже стану степью».

.

* * *

.

Однажды ты привыкнешь к тишине.

Однажды и она к тебе привыкнет.

И будет путь, который нас окликнет.

И будет свет, сияющий в окне.

.

И мы пойдём по узенькой тропе

Между сугробов, снов и снегопадов.

Нам после круга рая или ада

Не затеряться в сумрачной толпе.

.

Нам – только вдаль. Туда, где никого.

Где светит улица снегами и туманом.

Где странно всё. Где ничего не странно –

Для сердца моего и твоего.

.

За мёртвым снегом, за метельной тьмой –

Там есть просвет чуть видный, но такой,

Что ясно: он для бегства предназначен,

Для нас с тобой свечением охвачен –

И небом, и последней высотой.

.

Мы для людей исчезнем без следа.

Но вечером огромная звезда

Взойдёт над крышей дома городского.

Весенняя, весёлая, ничья.

.

…Под птичий свист и говорок ручья

В мир прорастём. И всё начнётся снова.

.

* * *

.

Путешествуй, душа, налегке,

Утварь дома оставь и пожитки,

Оживай – то в листве, то в строке,

В свежем ливне – промокни до нитки.

.

Пусть твердят, что так жили до нас,

Неумело, нелепо, нескладно –

Ничего не держи про запас,

Уходи, уезжай безоглядно.

.

Кто нам нужен – тот с нами всегда.

Кто оставлен – тот этого стоит.

Золотая слепая звезда

Небо зоркое взору откроет.

.

Но легко ли идти по лучу?

В поезд поздний в потёмках садиться?

Подожди, я тебе посвечу,

Тайной жизни твоей проводница.

.

Всё как прежде: цветы пустыря,

Млечный Путь и тропинка скупая,

Дом, в котором все окна горят,

Ночь горячечная, золотая –

.

Не достаточно ли для пути

Твоего, чтоб счастливой остаться…

Путешествуй, душа, и свети

Всем привыкшим по свету скитаться.

.

* * *

.

Сорок птиц из-за моря на крыльях весну принесут,

Донесут – и рассыплют по снежным слепым перелескам.

И откликнется птицам несмелый подснежник в лесу,

И от робкого ветра качнётся в окне занавеска.

.

Звёзды станут крупнее и мысли тревожней мои.

Я боюсь потерять тебя. Зимняя память тускнеет.

Выцветают черты и слова неумелой любви.

Но апрельское небо прозрачней ещё и яснее.

.

Так на ветках лежит оно, словно вот-вот улетит.

Сорок птиц поднимают его над землёю.

Я сама остаюсь на высоком, на узком пути,

Над проталиной тихой – подснежник дрожит синевою.

.

От хохлатки лиловой, от чуткой фиалки лесной,

От протяжных туманов и дымки зелёных озимых –

Веет хрупкой любовью, непереносимой весной,

Разве только на крыльях и переносимой.

.

Окраина

.

Окраина, старая рана,

Старухи и малые дети,

Звезда, что горит неустанно –

И память, которая светит.

.

Жизнь – словно окраина эта,

Огромное жёлтое поле.

В ней хватит и ветра, и света,

И воли, и счастья, и боли.

.

Но мало ли что приключится –

Смотрю в поднебесье, не щурясь.

Окраина, чёрная птица,

Тень горя на сумерках улиц.

.

На фоне домов аварийных –

Израненный старостью тополь.

Здесь жили, стирали, варили

И жизнь не считали жестокой.

.

О чём сожалеть? Всё сбывалось.

О чём говорить? Всё известно.

Здесь детство похоже на старость,

И старость похожа на детство.

.

Здесь звёзды сияют упрямо,

А сердце – светло и тревожно.

Окраина – старая рана,

Которой зажить невозможно.

.

* * *

.

В седой степи туманный огонёк

Цветёт, цветёт, ещё не облетает.

Как близок он, как всё-таки далёк –

Никто его не помнит и не знает.

.

Не человек ли это заплутал,

Костром от темноты отгородился,

Когда ему открылась высота

Ночной звезды и тихий свет явился?

.

В седой степи, как будто на краю

Земли и нерастраченного неба,

Он снова вспоминает жизнь свою,

Отогревает призрачную небыль.

.

Всё, всё, что было, что произошло,

Что превратилось в память золотую,

Теперь костром огромным расцвело

И кажется, рассыпалось впустую.

.

Но каждой искрой, каждым огоньком

Припав к земле осенней, терпеливой,

Жизнь новая становится цветком –

И светит неразумно и счастливо.