Ведущий Клуба – Жан Миндубаев.

112

 От ведущего,

Поэт, архитектор, художник и преподаватель  Лев Нецветаев  родился и вырос в Ульяновске.
В годы  Великой  войны  жил  с матерью в её родной деревне Буйковке.

В  шестом или седьмом  мальчик Лева пытался сочинить стихотворение  про….стрелецкий бунт!  Но- как сам признается- «завяз на четвёртом «куплете».
Затем восьмиклассник   Лева  встретился  с двухтомником  есенинской поэзии. И- утонул в  этом  море чувств…Вчитался так, что по сию пору  помнит тот двухтомник почти весь наизусть ..

Затем –изостудия,  московский вуз.  В Москве  студент Нецветаев ходит  на литературные концерты. Заканчивает  Архитектурный институт в Москве в 1963 году .
Работа в Ульяновске. Первые более-менее удачные стихи. Рассказывает:

– « Мои лирические потуги»  сильно поддержал Володя Пырков: дал подборку в «Ульяновской  правде».Потом поставил в «День волжской поэзии».
А в 1999  году  вышел сборник стихов  ЛюНецветаева«Симбирская гора» (о Пушкине и его современниках).

И пошел Лев в поэзию. В 2010 – сборник «Правда осени», затем  явились  публикации в периодике («Мономах», «Литературный . Ульяновск»  – и так далее.. Набралось и  на вторую книгу.

Позволю себе пару слов о качестве и особенностях поэзии Л.Нецветаева. Она  обладает главным свойством, о котором  можно сказать так ( несколько  высокопарно): в ней возвышенный звук лиры органично соединен с глубиной  философии.

В чем  читатель может убедиться сам…
***

 Судьба даёт родителей и предков,
тем самым предопределяя путь;
как разные плоды на разных ветках –
вот так и мы кустимся как-нибудь.

 

Тот – персик, тот – кизил, а эта – груша;
а вот и волчья ягода – держись!
Порядок задан, и его нарушить,
боюсь, что не получится ни в жисть. 

 

Сие несправедливостью чревато,
и вот она колотится в виски:
ну чем полынь степная виновата,
что не даны ей розы лепестки?

 

Принцессу ту никто не пнёт ногами –
восторженно задержится любой.
По полынку ж – тупыми сапогами,
колёсами… И порознь, и гурьбой…

 

За что? – За то! Умнее нет ответа.
Судьба. Необсуждаемый закон.
И снова ты как в комнате без света,
к тому же, без дверей и без окон.                   

                          2000.

   

                                              ***

Чёрный шмель с золотым ободком,
что ты делаешь на тротуаре,
привалившись нелепо, бочком,
точно бомжик в похмельном угаре?

 

Что тебя вообще занесло
в наше каменно-душное гетто?
Как ты бросил своё ремесло
пастуха мимолётного лета?

 

Отчего ты недвижен, царёк
иван-чая и чертополоха?
Не с того ль тебе гибельно плохо,
что от них ты сегодня далёк?

 

Видно, холод чужбины сковал
певчих крыльев прозрачные дуги.
…Так, наверно, Шамиль тосковал
в заметённой снегами Калуге.

 

                      ***

 

Сколько глупых, нелепых страниц,
что не выправишь, не перепишешь,
стайкой странных уродливых птиц
унеслись за неведомой пищей.

 

Унеслись, а никак не забыть,
не забыть, не вернуть, не исправить.
улетели они теребить,
теребить и клевать мою память.
                                                2011

        

                ***

Бытие ненадёжно людское:
гоношимся, треща, гомоня…
А живём на скорлупке, под коей
безрассудное море огня.

 

Что нам до очевидного факта, 
  что под нами клокочет в веках
колоссальный  атóмный реактор
с пультом вовсе не в наших руках!

 

И стрекочем, подобно сорокам,
раздуваем гордыню и спесь…
Сколько дадено мирного сроку
было мамонтам? Где они днесь?

 

Но ни землетрясенья, ни ливни
не меняют наш шумный бедлам;
и немой укоризною бивни
возлежат по музейным столам.
                           ***

    Возвращение Одиссея (вариант)

 

 – Я кашляю, к тому ж наелся луку
                               – поэтому не буду целовать.
Я перенёс тяжёлую разлуку.
                                Стели, жена, двуспальную кровать.

 

Зачем в изгибе губ такая горечь
                                и взоры тяжелее колымаг?
А, женихи… Финал пора ускорить.
                               Мой лук ещё на месте, Телемак?

 

Двор запереть, чтоб никуда не деться.
                              Я их не звал сюда, в конце концов.
И здесь не избиение младенцев,
                          а укрощенье наглых жеребцов.

 

За душу, что изъела мне чужбина,
                          за всё, что здесь терпели сын и мать,
свисти, стрела, и помогай, Афина,
                         чтоб было что Гомеру описать.
                                      2010.

 

* * * 

Детерминизм имеет место
до той поры, до той поры,
когда откажет вам невеста,
хоть вы богаты и добры.

 

И по душе она давно вам,
как волн касанье кораблю,
но рухнет всё под этим словом,
под дикой фразой – «не люблю».

 

Да как же так? Да я же – вот он:
красив и статен, и умён…
Ошибка явная! Чего там!
Да мне ж дороже нет имён,

 

Чем это имя, это слово…
Других не будет никогда!
Неужто ты в кого другого?..
Она спокойно скажет: да.

 

И вместо солнца – тучи. Вместо
букетов – винные пары.
Детерминизм имеет место
до той поры, до той поры…
                                    2010.

          

 

          XIX-й век

 

Девятнадцатый век,
                        где ты брал свои соки
для сверкающих вех
                        и стремлений высоких?

 

Что тебя вознесло
                        над российской землицей,
где злодею назло
                        полыхает столица?

 

Как цветущий тот куст
                         полон был голосами
незапятнанных уст
                         под лихими усами,

 

где сплелись не во вред
                         строфы дивных мелодий
и горячечный бред
                         о народной свободе!

 

Где от пýлевых жал
                         к целованию ручек
отдохнуть приезжал
                         гениальный поручик,

 

так же вставший под ствол,
                         наведённый французом,
как его божество
                         в сюртучишке кургузом.

 

И когда он челом
                        пал в кремнистую глину,
его Демон крылом
                        затуманил долину.

 

А полвека спустя
                        серафимом печальным
загрустил, как дитя,
                        на холсте гениальном.

 

За спиною коралл
                        неземного заката.
Это век догорал
                        пышно и виновато.

Уходил этот век
                        в треволненья и убыль –
и на скалы и снег
                        бросил Демона Врубель.

 

Ибо нежный бутон,
                         увлажняющий веки,
распускался лишь в том –
                         девятнадцатом веке.