Повесть. (Продолжение)

Часть первая.

Глава 2. Зов Аида.

…Седьмое ноября… День Великой Октябрьской Социалистической Революции! Всю жизнь Голбин встречал этот день как грандиозный, заполняющий все пространство общественного и личного бытия всеобщий праздник! С раннего утра не умолкал в доме телефон с поздравлениями, домашние хлопотали с приготовлением праздничного застолья, прислуга накрывала большой стол в гостиной; телевизор рапортовал об очередных победах советского народа. И ровно в десять утра ежегодно стоял Геннадий Васильевич на праздничной трибуне, приветствуя бесконечные колонны трудящихся, вышедших на демонстрацию с красными знаменами и соответствующими лозунгами. Народ радостно махал флажками, фуражками и шапками, музыка гремела. Звучали бодрые, вдохновляющие песни. И даже хмурый осенний день обретал свет надежды и оптимизм…

А сейчас мрачные тучи низко висели над Москвой, мокрый снег прилипал к зонтам, домам, деревьям. Ледяные капли летели по ветру, слякоть хлюпала под ногами… Хмурый народ торопливо нырял в метро, спешил укрыться от непогоды, от уныния, заполоняя все пространство бытия…Бомж подбирал на тротуаре размокшие окурки, кучка грачей обреченно сидела на облетевшей березе жалуясь на жизнь хриплыми, простуженными голосами…

Геннадий Васильевич шел к метро с настроением сумрачным. Он терпеть не мог тоскливых дней поздней осени, когда все живое вокруг как бы навсегда прощается с человеком. Деревья оголены, листья сброшены – и бесконечный осенний дождь уже жмет их  к земле, обрекая на гниение и исчезновение…

Птицы тоже покинули поля, луга и рощи – и унеслись, догоняя лето, в теплые, солнечные, благодатные края… Одни лишь вороны, как серые лохмотья, болтаются на ветру, уныло каркая и выворачивая из человеческой души остатки светлых надежд и ожиданий…

Да вот еще воробьи – то ковыряются по газонам, выискивая скудное пропитание; то вдруг взметаясь чего-то испугавшись, жалкой и суетливой стайкой.

Ах, как не хотелось Геннадию Васильевичу спускаться в самый лучший в мире московский метрополитен! Как он не любил мрачность подвалов, погребов, подполий, туннелей – и вообще любых подземных пространств. Эта, доводящая до исступления фобия, поселилась в нем после беды, свидетелем которой он стал в детстве….

Его дед – копальщик всю жизнь рыл сельскому народу колодцы, погреба, подполья – которые в уральских деревнях называют «голбец». Отсюда и пошла фамилия Голбиных.

Геннадию было пять лет, он жил летом у бабушки – и смотрел, как  дед  работает. Старик уже заканчивал работу, когда на него рухнул метровый пласт суглинка, вывалившись из стенки колодца.. Вывалился внезапно, мгновенно засыпав дно девятиметровой ямы – где уже хлюпала вода. И вдруг деда не стало. Только гора песка внизу – и шорох осыпи.

Мальчшка  после этой истории  стал заикаться, его долго лечили.

И потом, уже во взрослой жизни, эта боязнь подземных пространств вдруг снова и снова  появлялась, пугая, ужасая, доводя  Геннадия до грани помешательства…

Он уже заканчивал институт, когда веселая студенческая компаний решила в каникулы поехать в Башкирию – сплавиться по горной реке.… В лесхозе Месягутово купили сплавную лодку, она понесла их по бурным водам…

Возле заповедника Бурзяны, где находились  всемирно известные Капские пещеры, они остановились на пару деньков – отдохнуть, полазить по  подземным лабиринтам, половить рыбу на реке …

Все было: и хариусы, и купание «с рулями» – то бишь голышами. И уха с водкой. А вот как раз после ухи и водки старший в группе, кандидат медицинских наук Виктор Левин и стал рассказывать, какие загадки пытаются разгадать веками лучшие умы научного сообщества, какие непостижимости являет подчас природа, какие таинственные явления вдруг возникают…

– Представляете – древние греки стали замечать, что в человеке вдруг проявляются навязчивое желание исчезнуть с лица земли, прервать свое земное существование. Проще говоря – умереть. Его ничего к этому вроде бы не понуждает: он не болен, не беден, не несчастлив, не обделен любовью. И – вдруг: на тебе! Все стало как-то не мило, не радостно, душа живет без «пламени восторга, без дерзости порыва». Смотрит этот человек на мышь, что в травке копошится и думает: «А ведь она счастливее меня! Она же конца своего не ведает!
– А человек чувствует? – спросил Геннадий.
– Ведает, ведает! Это еще древние греки знали. Они говорили, человека манит к себе «дух смерти», властитель подземного мира, Аид. Он намекает о завершении земного бытия человека.
– То есть подсказывает, что время жизни проходит? – отрешенно смотрел в костер Геннадий. – И как же ему эту информацию преподносят?
– Ишь чего захотел, кулугур! – покрутил головой кандидат медицины. – Вот над этой тайной и бьемся мы, ученые люди!

В ту ночь Геннадию не спалось. Он выполз из палатки и долго сидел в ночном безмолвии тайги.

Луна медленно двигалась по пустынному небосводу, тени громадных сосен казались толпой странных существ, заполнявших лес, которые таинственно и тихо перемещались куда-то…

И пугающе черным был провал на освещенном луной склоне горы. Это был вход в мрачные лабиринты Каповой пещеры, которая ждала их…

А наутро, когда все весело и беззаботно потянулись за проводником в подземелья, Геннадий не смог шагнуть туда, где за металлической дверью открывался путь в бездну Земли…

Необъяснимый ужас остановил его у входа в пещеру.…

….А  через много лет Геннадий Голбин встретился с еще одним мистическим случаем в своей жизни..

Он был уже большим начальником на Урале, когда с группой военных очутился в так называемом «номерном  подземном городе»…

О!!! В подземных глубинах, несокрушимых даже атомной бомбой, сияли огнями проспекты, бегали трамвайчики; стояли городские кварталы; журчали фонтаны и цвели цветы.

Жизнь под землей ошеломила Геннадия Васильевича своей непредсказуемостью.

Но как он оказался один в кабине бесшумно сновавшего вверх-вниз лифта один? Как?

Нажав кнопку этажа «верх», он должен был подниматься на поверхность земли. Дверь лифта открылась, на площадке у выхода стоял безмолвный часовой…

– Какой этаж? – справился Голбин.

Дежурный отрубил:

– Минус шестнадцать!

Это означало: лифт опустился на целых девять этажей вниз! Именно в этот миг Голбина охватила дикая паника. Как он оказался на шестнадцатом подземном этаже? Какой зоны? Какого режима: общего? Нулевого?

Часовой застыл как египетская мумия. На стенке холла горели кнопки еще трех лифтов. Стрелки возле них  оже указывали «верх». Голбин опять оказался в железной клетке лифта.

И все повторилось: движение  лифта, площадка с часовым, ответ:

– Минус двадцать!

Лифт продолжал  спускаться вниз…

«А если я попал в «зону ноль» – и сейчас начнется режим тревоги? Затопят? Взорвут? Заполнят ОВ? Я буду  уничтожен в этой подземке?»

Сколько часов (или минут?) бродил он по подземным переходам, лифтам, коридорам? Сколько этажей перепутал? Как все же попал наверх?

Он не помнил.

Оказавшись на поверхности радостной, зеленой, освещенной веселым солнцем земли он долго приходил в себя… Как приветно шумели деревья! Как весело летали птицы! Как славно считала годы беспечная кукушка!

А в вертолете, который понес Голбина над живым пологом тайги, он всем нутром ощутил как нелепа в этом мире заводская труба подземного промышленного гиганта, высунувшаяся над безбрежным океаном такой радостной, такой волшебной живой Жизни…

Вот почему Геннадий Голбин вздрогнул, когда эскалатор потащил его в бездну метрополитена на станции «Октябрьская».

…Спертый, лишенный кислорода и свежести воздух вытолкнул из тоннеля подходящий к станции состав.

Запахи дыхания миллионов людей, машинного масла, стертых подошв, человеческих испражнений, пыльного гранита заполнил станцию метро. Взметнулись бумажки на перроне, покатился по полу пустой пластиковый стаканчик; ветерок оголил из-под юбочек прелестные девичьи ножки… Будто дремавшее в бесчисленных катакомбах мегаполиса некое гигантское зловещее существо проснулось – и выдохнуло из своей безмерной пасти миазмы человеческого бытия, скопившиеся в бесконечных лабиринтах подземелья…

В последнее время Голбин как бы на некое время выключался из действительности… А  очнувшись, не сразу осознавал: где он? что виделось ему? что происходило мгновение назад? о чем ему думалось? что вспоминалось?

Все исчезало, испарялось, истаивало.

Как-то жена послала его в магазин за продуктами. Он купил еду, побрел домой – а очнулся на скамейке небольшого скверика… На его коленях безмятежно дремал симпатичный котик, пообедавший из его пакета…

Случалось, что он как бы уходил в прошлое. Перед ним разматывалась некая кинолента былой жизни – со всеми ее радостями и огорчениями, со счастливостью и тревогами, с надеждами и разочарованиями. Откуда-то явственно, с пугающими оттенками являлись те люди, которых доводилось знать, с кем работать, кого любил, кого ненавидел, о ком жалел расставаясь – и кого никогда более не хотел бы ни видеть, ни знать…

Прожитая жизнь как бы снова возвращалась – и в розовых, и в пугающих снах…

Это происходило непредсказуемо, внезапно – и очень пугало Геннадия Васильевича…

Открылись двери подбежавшей электрички, замельтешили люди, Голбина втолкнули в вагон.

Пораженные тромбофлебитом ноги держали плохо, он тяжко плюхнулся на единственное свободное место в углу вагона… И странная муть заволокла его сознание…

«Осторожно, двери закрываются!»

Что-то зловещее, роковое почудилось Голбину в этом металлическом голосе: «Двери закрываются!…»

(Продолжение следует).