Долгое время на интернет-ресурсах Улград и Улпресса появляются материалы от юриста Алмаза Кучембаева и работников его юридического бюро. Вопросы — всегда проблемные, так или иначе находящиеся на стыке частных и общественных интересов. Сегодня — более глубокое «погружение в человека»: мы поговорили с руководителем агентства «Кучембаев и партнеры» по самому широкому спектру вопросов. Прежде всего о том, что такое право сегодня в наших конкретных реалиях. И ответы оказались далеко не шаблонными. Думаем, продолжить этот разговор уже по конкретным направлениям. Предлагаем к обсуждению.

— Глубоко убежден: выбор профессии задан и предполагает определённый склад личности. Труд юриста — работа, с одной стороны в жёстких рамках нормативов… с другой – в пространстве едва ли не политическом (где нужны и харизма, и психология, и ораторское мастерство и, даже, личное обаяние). Как Вы оказались на этом пути и почему выбрали юриспруденцию?

— В старших классах нужно было выбирать специализацию, для того, чтобы подготовиться к университету. Выбор был между гуманитарными и экономическими классами. Уже тогда у меня стали возникать «большие» вопросы – зачем мне вообще всё это знать, и такой горизонт в эти рамки не вмещался. В итоге на юрфак я попал только потому, что мать ещё в 9 классе решила, что я должен стать юристом. После школы родители проплатили обучение, чтобы не отправлять в армию, и я поплыл по течению. Первый курс ушёл на КВНы и Профком, 3 раза меня восстанавливали. На 4-м курсе я уже понимал, что мне нужны деньги, настолько, что я пошел работать в службу безопасности (ЧОП). И встал вопрос – что дальше, всю жизнь в охране или же заняться чем-то более значимым? Так как стремлений к определённому направлению не было, я решил, всё-таки, закончить юрфак. Сдал на отлично итоговые экзамены, защитил диплом. Преподаватели удивлялись: как такой двоечник что-то, вообще, отвечает? Пошёл в прокуратуру, 1,5 года был общественным помощником, переходил от одной районной прокуратуры в другую по мере закрытия вакансии. Три районных прокуратуры я так оббегал, знал всех замов прокуроров, самих прокуроров, их помощников и следователей. Когда моя кандидатура впервые рассматривалась на согласовании в областной  прокуратуре, был ещё один претендент и отделу кадров, и понадобились аргументы для того, чтобы меня не взять. И такой аргумент нашли – оказывается, когда я работал в охране, я грубо ответил  дежурному. После звонка из прокуратуры мой бывший работодатель об этом сообщил… Не получилось в прокуратуру, оставалось гражданское право, и чтобы не взяли в  армию я ушёл в аспирантуру. Поработал год в проекте на базе БТИ, и в конце 2016 начал своё дело, как юрист по недвижимости.

— Начинает просматриваться, откуда этот крен в публичность. Ваше агентство является, без обиняков, самым «медиизированным» – множество публикаций, множество ссылок… – что такое публичность в правовом поле, в чем специфика, что она даёт?

— С 2005 года я работаю юристом. И на протяжении десяти лет работы, каждый раз, когда я не выигрывал суд, судья говорил мне, что я просто ещё не знаю все законы, а когда узнаю, то победа точно будет на моей стороне. Спустя десять лет, когда судьями стали становится  уже мои однокурсники, я стал слышать от них, что позиции может быть и подтверждены большим количеством норм, но председатель суда или председатель состава думает  по-другому. То есть судья бы со мной и согласился, но установка сверху не позволяла. Или же, в случаях, когда  и закон и судебная система были на стороне моего клиента, на противоположной стороне оказывались личные убеждения отдельного судьи. И тут я понял, что бесполезно работать просто с судебной практикой, нужно работать с убеждениями. Убеждениями, как самих судей, так и с убеждениями системы государственного аппарата в целом. В чём государственный интерес, когда меняется практика решения кадастровых споров? Администрация Президента, а потом и суд, пришли к тому, что свобода в пересмотре кадастровой стоимости – это издержки, которые государство не готово нести. Осознав, что убеждение в этом, ты начинаешь с ним работать, но, не ссылаясь на определённую норму закона, а начиная с поиска убеждения более высокого плана. А для этого уже нужен какой-то альтернативный канал, для обращения к суду, председателю суда. Таким каналом является  пресса. Она стала частью нашего производства.

Когда мы представляем в суде какой-то бизнес или граждан относящихся к какой-то группе (например, дольщиков)  мы не находим поддержки у другого бизнеса с подобными проблемами или других граждан (читай дольщиков). Одновременно с этим мы, как правило,  противостоим какому-либо государственному органу. И все эти органы, бюджетные организации, в том числе и суд, являются сегодня единой «корпорацией», который руководит президент. И не смотря на то, что суд часто может не поддерживать городскую или областную власть, все они подчиняются единым установкам из Москвы.

Для того чтобы отдельный судья смог опереться на закон а не на подобные «установки» мы в конкретных спорах взываем к общественному мнению. Это помогает, в том числе формировать личное убеждение у судьи. Правда, как оказалось  нашей ментальности работают не убеждения, а предубеждения. Но это уже отдельный разговор…

– Насколько это этично для юриста, влиять на убеждение судьи в ходе процесса?

Вот это очень важный для нас вопрос. Этой осенью  я был в Москве на конференции маркетологов и юристов, приезжала маркетолог крупной американской фирмы.  Так вот у американцев работает система этических комиссий, у них вообще запрещено высказываться о процессе, в ходе самого процесса. Но у них это работает в обе стороны, убежден, что американские председатели судов не могут «баранки гнуть» из своих судей. У нас же я ни разу не слышал, чтобы отдельный судья ушел в отставку из давления от начальства. Поэтому пока этики нет внутри государственного аппарата, пока нет разделения властей, мы, сторона защиты, не можем себе позволить этику такого уровня. Но я верю, мы отошли от этики чтобы к ней вернуться…

— Есть ли какая-то специфика в региональном праве? По самому широкому спектру: от правоприменения до недостатков или достоинств конкретных законов.

— Сложный вопрос. В целом правопорядок у нас единый в стране. Думаю, специфика право применения в особенностях личностей правоприменителей.  Есть общий принцип по которому работает государственный аппарат – принцип не вмешательства. Гаишник никогда не задержит пешего нарушителя, судья не пойдет с личным вопросом в суд  и т.д.  Потому что они представителя своих «корпораций», и каждый раз когда они вторгаются на в пределы полномочий другой «корпорации» возникает потребность урегулирования отношений на уровне руководителей ведомств.

Обратим внимание в приближении на практику решения вопросов у самих судей: мы никогда и нигде не увидим, что судья любого района, любой инстанции, будучи гражданином, землевладельцем, автовладельцем и т.д., пошёл решать свой спор в суде, никогда этого не будет, более того – это не приветствуется. Например, если я судья районного суда, поступает иск, в котором истец – судья арбитражного суда, а председатель суда мне никаких указаний не дал. А если я сейчас испорчу отношения между районным и арбитражными судами, не создаст ли это межведомственный конфликт? Так выглядит сегодняшняя психология большинства государственных служащих.

Сегодняшняя система практически не имеет наработанных горизонтальных связей. Когда ты в системе, то такое столкновение статусов подобно ситуации, в которой тебя остановил гаишник, ты можешь ему хамить, плюнуть в него, а он ничего не может тебе сделать. Хотя он офицер при исполнении, с оружием, но он даже не может тебе руку заломать. Им установкой задано – в случае прямого конфликта нужно вызывать ППС. Сегодняшняя система выстроена вертикально, в ней напрочь отсутствуют горизонтальные связки.

Но, вряд ли это наша региональная особенность. Пожалуй, даже напротив: наша особенность — это люди, которые пытаются такие горизонтальные связки создать. Пример — Смекалин, который, в сложившейся по цемзаводу ситуации, нарушая установленные правила, пытается создать межведомственные связи, подает жалобы в полицию. Вся региональная специфика у нас, зависит от личности.

— Знаю, что защита гражданина от действий или интересов тех или иных ветвей власти –это обычная юридическая практика. Многие жалуются на плохих юристов муниципалитета, но всё же есть ли какая-то специфика в юридической работе различных уровней власти?

— Опять же: специфика в личностях. У нас есть глава города – Панчин и глава администрации – Гаев. Когда у нашего клиента возникает конфликт с главой администрации, мы не бежим сразу в суд, сначала мы пишем Панчину: «Панчин, посмотри, что делает твой работник Гаев». Панчин отвечает: «Никакой он мне не работник, никуда я смотреть не буду». После этого мы начинаем оспаривать в суде градостроительный документ о правилах землепользования застройки, который принимала Городская Дума, применяет его горадминистрация, разрабатывала тоже администрация. И когда мы в суде спрашиваем: «Кто ответчик по этому документу?», по закону – Дума, но там никто ничего ответить не может.

Мы оспаривали санитарную зону в Пригородном. На карте она отображена, как санитарная зона вокруг сельхозпредприятий и жить там, формально, вообще нельзя, жильё строить нельзя. Спрашиваем – Как так получилось? А получилось так, что горадминистрация заказала у «Симбирскпроекта» карту ограничений, потом передала в Гордуму для утверждения, те утвердили, а теперь даже «Симбирскпроект» не может вспомнить – на основании каких документов они там ее нарисовали. Получается жить там можно, а строить нельзя? Санитарную зону устанавливают санитарные врачи. Идём в Роспотребнадзор, говорим – «Вы санитарную зону устанавливали?» – «Нет». Идём в администрацию говорим – «Там нет санитарных зон, врачи подтвердили». Отвечают – «Но у нас то нарисовано». – «Так исправляйте». – «А зачем?» Идём уже в суд, там они говорят – «Санитарная зона нарисована неправильно, ошибочно утвердили, но исправлять не хотим». В итоге: Дума не управляет администрацией, администрация валит на Думу, как на орган, принявший решение. И это обычная практика.

И сейчас начинает происходить то, что мы назвали спецификой в личностях: видно гаевская администрация освоилась и впервые пытаются пересмотреть кадастровую стоимость земельных участков, которую установило областное правительство, т.е. таким образом мы видим очередную попытку взаимодействия по горизонтали, другими словами, формально Гаев в суде пытается сейчас признать незаконным решение губернатора, в отношении многих участков. И сейчас Гаев расширяет сферы своих компетенций, но пока не понятно – возьмёт ли он на себя градостроительство.

Продолжение следует …