Февральская революция в советской историографии выглядит событием малозначительным, этакой прокладочкой между самодержавием и Октябрем. Однако не Октябрь, а именно Февраль уничтожил царизм и разрушил основные государственные институты России.

Второго марта 1917 г. Николай II отрекся от престола, а шестого числа – Временное правительство объявило о ликвидации Отдельного корпуса жандармов.

Уже на следующий день бывший заместитель председателя Симбирской земской управы Ф.А. Головинский, ставший накануне Губернским комиссаром Временного правительства, сообщил председателю правительства Князю Львову: «С 1 марта Начальник Губернского Жандармского управления Генерал-майор Бабушкин ликвидировал деятельность свою и подведомственных ему чинов и управлений».

К концу марта по всей стране создаются Следственные Комиссии по разборке архивов и дел бывших жандармских и охранных отделений. В состав комиссий включаются представители судебного ведомства, прокуратуры, адвокатуры, военного комитета и местных исполнительных комитетов. В Симбирске «принять на себя труд по разборке архивов Жандармского управления» изъявил желание Павел Любимович Мартынов, который и возглавил соответствующую комиссию. Случилось это 30 марта. А перед этим «Согласно постановлению Губернского Исполнительного Комитета, минувшей ночью арестованы и заключены на гауптвахту Симбирские жандармские офицеры: генерал Василий Александрович Бабушкин, подполковник Сергей Павлович Бутомо и ротмистр Виктор Платонович Ивлев.

Арест этих лиц признан Комитетом необходимым в целях общественного спокойствия и порядка», – сообщил в МВД заместитель губернского комиссара Попов.

Когда бывшие «душители свободы» сами оказались в положении подследственных, стали выясняться любопытные подробности: оказывается, некоторые жандармские чины в душе сами были революционерами!

Из протокола допроса Максима Федоровича Сурина:

«Служил вахмистром в Симбирском Губернском Жандармском управлении… В первые же дни по извещении Симбирска о происшедшем политическом перевороте, я явился к Губернскому комиссару г. Головинскому и, сочувствуя падению старого порядка, предложил ему получить от меня сведения о работе Жандармского управления, равно как и за время службы в этом управлении я по мере возможности старался направить свою служебную работу на пользу освободительного движения…».

Далее бывший вахмистр подробно и обстоятельно начинает сдавать агентуру: «Сотрудники: 1. По кличке «Смоленский» в действительности по фамилии Мордвов, имени и отчества не знаю, состоял в социал-демократической организации, служил сначала в губернской типографии, а затем в Симбирском губернском правлении, бывший учитель, работал на Жандармское управление в течение нескольких лет, получал жалование, помнится, 30 руб. в месяц. 2. Кличка «Иванов», в действительности Михаил Тимофеевич Меркулов, состоял в партии социалистов-революционеров и работал на Жандармское управление с 1907 г. до настоящего времени, получая жалование от 30 до 70 руб. …».

Всего свободолюбивый вахмистр сдал около десяти секретных сотрудников.

Впрочем, стоит ли удивляться разговорчивости нижнего чина, если даже бывший начальник управления генерал-майор Бабушкин полностью «разоружился» перед новой властью, подробно поведав членам следственной комиссии о работе управления в целом и конкретных сотрудников (в том числе секретных) в частности. Хотя с другой стороны особо запираться смысла не имело, поскольку все документы управления, все его архивы оказались в руках «восставшего народа».

Попал под раздачу и «военный пенсионер» Н. Кичкин, мирно служивший экономом в дворянском пансионе при 2-й гимназии.

Машинист губернской типографии Николай Степанович Кузнецов заложил бывшего друга со всей пролетарской прямотой: «Я знаком с Николаем Кичкиным уже давно… Можно сказать, что мы были друзья до самого последнего времени. Когда случился переворот… Кичкин отнесся (неразборчиво) к будущему России… Такие разговоры вызывали у меня подозрения, не провокатор ли он… Оказалось, что Кичкин действительно состоял на службе в жандармской полиции. С этого времени я порвал с ним отношения».

А в газетах стали печатать списки бывших секретных сотрудников. Со всеми вытекающими из этих публикаций последствиями.

«Алатырскому уездному

Комиссару г. Микешину.

10 апреля 1917 г.

В местной газете «Симбирянин» от 9 апреля сего года опубликованы фамилии сотрудников Охранного отделения в Алатыре, и среди этих лиц указан некто Десятников, который, как доложил мне Член и Секретарь Губернского Исполнительного Комитета А.К. Штатланд, в настоящее время состоит членом Алатырского Исполнительного Комитета и даже выбран в гласные Городской Думы.

Находя подобное положение вещей недопустимым, прошу Вас немедленно принять меры к исключению Десятникова из состава Членов Исполнительного Комитета и гласных Городской Думы и поручить Следственной Комиссии выяснить подробнее отношение Десятникова к охранному отделению.

Губернский комиссар Временного правительства Головинский».

Изобличительный пафос настолько захватил общество и прессу, порой перехлестывая через край, что его последствиями обеспокоились даже либеральные министры Временного правительства.

В середине марта «на места» была разослана телеграмма следующего содержания:

«Симбирск. Губернскому Комиссару.

В виду продолжающихся опубликований в газетах сведений, почерпнутых из дел охранных отделений и жандармских управлений о деятельности этих учреждений по контрразведке, прошу в дополнение к телеграмме № 25123 прошу принять все зависящие от Вас меры к прекращениюпечатания таких сведений, являющихся военной тайной. Необходимо убедить (выделено мной. В.М.) органы печати, чтобы при опубликовании сведений о деятельности бывш. жандармерии, редакторы сами разбирались в этом вопросе (выделено мной. В.М.) и печатали только данные, относящиеся к политическому розыску, ныне искоренному, не опубликовывая сведений о деятельности жандармов и их агентов при выполнении требований военной контрразведки, т.к. опубликование этих сведений теперь лишает военные контрразведывательные отделения возможности бороться с многочисленными агентами неприятельских держав.

За МВД Кн. Урусов».

Обеспокоенность князя и понятна: Великая Война, хотя и близилась к концу, но пока не кончилась. Согласитесь, это не совсем подходящее время для публикации отчетов о борьбе с неприятельскими шпионами, то есть, о той сфере государственной деятельности, которая в нормальном обществе остается закрытой даже спустя многие десятилетия после окончания войны. А тут любой шпион может купить газету и прочесть о том, как его ловят.

Впрочем, мы снова отвлеклись и совсем забыли о жандармских офицерах, томившихся в камере гарнизонной гауптвахты.

Пока не знаю, что стало с подполковником Бутомо и ротмистром Ивлевым, а вот их начальник генерал-майор Бабушкин обратился к Губернскому Комиссару с просьбой выдать удостоверение об отсутствии к нему претензий со стороны новой власти. Просьбу переправили председателю Следственной Комиссии, который сообщил, что «генерал-майору Бабушкину в настоящее время никакого обвинения не предъявлено, поэтому к отъезду его из Симбирска со стороны Следственной Комиссии препятствий не встречается», что и было официально подтверждено соответствующим удостоверением за подписью Головинского.

В мае 1917 года бывший начальник Симбирского жандармского управления благополучно покинул город.

Разгром же «тяжелого наследия проклятого прошлого» продолжался.

Владимир МИРОНОВ

По материалам Государственного архива Ульяновской области.