Часть третья.
Капкан для главкома. 1.
Совещание левых эсеров назначено в комфортабельном гостиничном номере Клима Иванова. Собирается человек тридцать. С Муравьевым пришло много военных.
Главком бодр, уверен, энергичен.
– Весь актив левых эсеров здесь?
– Да.
– Тогда начнем. Предлагаю провести совещание демократически. Изберем председателем Гольмана?
Возражений нет. Предоставляется слово Муравьеву. Тот говорит:
– В Москве борьба продолжается – и левые эсеры, безусловно, возьмут власть… Мы оказываем им самую лучшую помощь, объявляя войну Германии и прекращая гражданскую междоусобицу. Уверен, что великий русский народ поднимется на защиту национальной чести. А до выяснения исхода событий в центре и на западной границе предлагаю образовать Поволжскую республику. Мы с вами создадим, новое правительство, которое по мере присоединения других губерний и завоевания власти в Москве встанет во главе всей Российской Республики.
Чрезвычайная новость вызывает волнение присутствующих. Одни с гордым видом победителей, другие с заметным опасением слушают откровения воинственного главкома.
– Мы, социалисты-революционеры, — говорит Муравьев, — сторонники народоправства. – Поэтому Советы депутатов на местах пусть останутся, мы возьмем их в свои руки и подкрепим всенародным Учредительным собранием. Созыв его, как полагают передовые слои российского общества, возможен в январе будущего года.
Муравьев закончил речь. Первые минуты проходят в молчании.
Кто-то нерешительно задает вопрос:
– Как возможно объединить Советскую власть и Учредительное собрание? Что означает замирение с белогвардейской армией?
– Ничего невозможного нет, — раздраженно отвечает Муравьев. — А демократическому правительству Самарского комитета членов Учредительного собрания и чехословакам я уже объявил мир. Под моим командованием мы все силы объединим в общую революционную армию и пойдем на войну с немцами.
Среди левых эсеров — люди разных взглядов. И резко враждебные коммунистам, и желающие честно работать с ними. Есть и колеблющиеся. И вот теперь они стоят у последней черты: или идти на полный разрыв с коммунистами, на вооруженную борьбу с ними, или отвергнуть предложения Муравьева?
– А как быть с коммунистами?
– Если они пойдут с нами, привлечем их в наше правительство, — говорит Миронов. — Ну, а если откажутся, то их ждет тюрьма.
Слышится возражение:
– Ну, зачем же так!.. До сих пор мы были в Советах оппозицией, теперь пусть будут они.
Адъютант подходит к Муравьеву, докладывает что-то шепотом. Время близится к полуночи. Муравьев встает и торжественно объявляет:
– Приступим к формированию правительства Поволжской республики!..
Председателем совета министров главком предлагает одного из лидеров ЦК партии левых эсеров Камкова, министерские портфели тоже отдаются в основном левым эсерам.
Муравьев завершает:
– После соединения с Москвой в правительство должны войти и левые коммунисты, борющиеся против позорного Брестского мирного договора.
Верховное командование всеми объединенными войсками разрешите мне взять на себя.
Нет возражений против такого состава правительства нашей республики? Благодарю вас.

2.
Большевистский штаб заседает в бывшем кадетском корпусе.. Постановили:
Первое. Председателю губисполкома Михаилу Гимову выбраться из западни, скрыться и начать мобилизацию большевистских сил в городе.
Второе. Большевиков и сочувствующих им красноармейцев коммунистического отряда и отряда текстильщиков срочно разослать по муравьевским частям — для агитации. Попытаться растолковать обманутым отрядам, на что посягает Муравьев, в какую беду тащит бойцов вместе с собой. Написать воззвание к мятежным частям, отпечатать его и распространить среди вовлеченных в авантюру солдат.
Третье. Искать способ связаться с Москвой.
Четвертое. Здесь же, в осажденном здании губисполкома, организовать ловушку для самого Муравьева. Под предлогом участия в заседании исполкома заманить его сюда и не выпустить более живым.
Даже ценой собственной жизни.
Решение тотчас же начать претворять в жизнь.
Ибо времени было в обрез. Точнее говоря, его уже не было.
***
…Когда поздней ночью телеграфная лента принесла из Симбирска в Казань первое воззвание мятежного главкома, политкомиссар Реввоенсовета Восточного фронта Георгий Благонравов не поверил своим глазам. Однако ползущая из аппарата полоска бумаги бесстрастно свидетельствовала: самое страшное, самое невероятное произошло. Муравьев, за которого Реввоенсовет поручился перед Совнаркомом, поднял бунт против Совнаркома.
Нет, не зря предписывал В. Ульянов учредить тройной контроль за главкомом Муравьевым! А они…
«Эх, растяпы! Обвел весь Реввоенсовет вокруг пальца, показал кукиш всем комиссарам!»
Глухая ночь близится к рассвету. Во все концы республики Советов летят из Казани , из Реввоенсовета фронта телеграммы…
«Москва, Кремль, Ленину… оперативный штаб — Аралову. Бугульма… Мелекесс… Саратов… Пермь… Всем, всем, всем.
Объявляем бывшего главнокомандующего Муравьева, бежавшего из Казани в Симбирск вместе с народными деньгами, безумным провокатором, изменником революции. Никакой войны Германии Советы не объявляли, о чем он всюду благозестит.
Он сам, назначенный для борьбы с чехословацким мятежом, дал из Симбирска телеграмму: «…всем чехословацким командирам повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, кругом и перейти в наступление к Волге».
Ввиду этой измены всем соприкасающимся с ним вменяется в обязанность на месте пристрелить его, как бешеную собаку, врага Советской России.
Меры изоляции Симбирска приняты.
Революционный Военный Совет.Кобозев, Мехоношин».

Из Казани. Подана 11/VII. 4 часа 50 минут. Вне очереди.
«Провокационные телеграммы за подписью Муравьева под страхом строжайшей ответственности не принимать и не распространять.
Член военно-революционного совета Благонравов».
Во все концы страны идут распоряжения из Казани. Ночная тревога поднимает на ноги и начальника оперативного отдела Высшего военного совета Республики С. И. Аралова.
В три ночи по телефону из Казани Мехоношин и Кобозев сообщают об измене Муравьева.
Аралов немедленно связывается с Предсовнаркома республики В.Ульяновым.
Подняты по тревоге воинские соединения Восточного фронта. Из командование ошелемлено: чьи приказы выполнять?
Муравьева?Ленина?

3.
– Сейчас мы готовим заседание губисполкома. — Варейкис говорил медленно, раздумывая. — Полагаем, что оно должно состояться после полуночи. Думаем пригласить на него Муравьева. Может быть, его позиция искажена. Может быть, он искренне заблуждается. Попытаемся объясниться.
Варейкис встречает на лестнице командира пулеметной команды Раиса. Он весел и спокоен.
– Куда вы исчезли, товарищ Варейкис! Я уже скучаю без вас.
– А вы, Райс, где пропадаете?
– Ну, я, можно сказать, присутствовал на историческом событии. Наш общий знакомый, главком Муравьев, объявил о намерении создать Поволжскую республику с Камковым во главе. Как вам это нравится?
– Вероятно, вам предложен высокий пост?
– Знаете, Иосиф, там речь шла не столько обо мне, сколько о вас. Пойдемте-ка, я, так и быть, расскажу все подробности. Все-таки, как-никак, мы вместе воевали на Украине…
– Против общего врага, Раис!
– Возможно, и здесь придется делать это, возможно. Ну, так вы слушаете меня внимательно, Иосиф?
Симбирские большевики, без военного аппарата, без связи с вооруженными частями, отрезанные от Центра, пытаются собрать силы для отпора муравьевщине.
Неясна и тревожна ночь.
***
…Телеграмма Муравьева во Владикавказ, адресованная военному комиссару Ассиеву и содержащая просьбу «вести с собой больше горцев» на Волгу, до места не дошла. Ее перехватили коммунисты Астрахани и направили в Москву.
Надежды Муравьева на подкрепление с Кавказа не сбылись.
…Командир бронепоезда «Свобода или смерть!» Андрей Полупанов, получив в Бугульме телеграмму мятежного главкома, не развернул бронепоезд и не помчался на поддержку предателя. В Симбирск он отбыл в мотовагоне один, разобраться: что же там происходит? Бронепоезд остался на боевой позиции.
4.
Собрана большевистская фракция облисполкома. Варейкис докладывает: Муравьев восстал против Советской власти, повернул фронт па запад, против немцев. Долг коммунистов, долг членов губисполкома — пресечь эту авантюру во что бы то ни стало!
– Но как вы предполагаете это осуществить, товарищ Варейкис? У нас нет связи с Тухачевским, нет сообщения с Москвой и нет реальной вооруженной силы. Вы не забывайте, что Муравьев привел с собой около тысячи штыков.
– А бронедивизион, выпущенные из тюрьмы анархисты – и прибывшие из Казани вместе с муравьевым отряды? Они же нас в порошок coтрут!
– Может быть, попытаться договориться с ним? — подает голос кто-то.
– А о чем с ним договариваться?! И каким образом?
– Ну, скажем, пригласить главкома на общее заседание исполкома совдепа. Пусть изложит свою позицию, пусть объяснит свои действия…
Вот предложение, которого ждет Варейкис! Только бы не дать волю чувствам, не обнаружить свои мысли. Пусть, пусть, пусть! Пусть Муравьев придет на заседание! Пусть только ни о чем не догадывается! Пусть же думает, что большевики испугались его и приглашают для того, чтобы примкнуть к мятежу! Живым он с этого заседания не выйдет!
Иосиф не выдает своего волнения. Раздумчиво, как бы сильно сомневаясь в разумности такого шага, он переспрашивает:
– Если я правильно понял, подано предложение прежде чем начинать какие-то действия, заслушать главкома Муравьева на общем заседании исполкома совдепа. Так?
Гимов, Швер, Каучуковский, Фрейман, Левин, знающие о том, зачем нужно во что бы то ни стало заманить Муравьева на заседание исполкома, затаили дыхание: примут или не примут коммунисты предложен «с места»? А вдруг кому-то покажется унизительным любое общение с предателем-главкомом?
– Голосуем, товарищи!
Медленно поднимаются руки. Одна, вторая, третья Большинством голосов фракции решено: созвать собрание губисполкома, пригласить на него Муравьева.
Немедленно были разосланы повестки к отсутствовавшим членам исполнительного комитета Совета — прибыть как можно скорее в здание кадетского корпуса где по предложению большевистской фракции состоится экстренное заседание.
Быстро, слишком быстро летят минуты! Симбирск затих в глухой ночи — ни голоса, ни дверного скрипа. В кадетском корпусе погашено электричество, чтобы не вызвать подозрений, чтобы успокоить муравьевцев, осаждающих губисполком. Пусть им кажется, что в здании все успокоились, смирились со своей участью…
А подготовка к аресту или ликвидации Муравьева идет вовсю.
Отобрано пятьдесят латышей-добровольцев, готовых в случае необходимости пожертвовать собой. Им – быть в засаде, они заменят потихоньку муравьевских часовых, устроят засаду главкому, когда он явится в совдеп.
С разработанным Варейкисом планом ознакомлены все принимающие участие в ликвидации мятежа. Все до мелочей продумано.
Если, прежде чем прийти на заседание губисполкома, Муравьев пошлет в здание кого-нибудь разведать, не затевается ли что, то он не должен заметить никаких приготовлении к аресту предателя.
Поэтому участникам засады незаметно пройти в комнаты, примыкающие к залу заседаний, и там затаиться.
Варейкис категоричен:
-Телохранителей главкома будет мало, их можно разоружить перед залом заседаний губисполкома, после того как за Муравьевым закроются двери. Если же охрана будет большой и главком потребует впустить ее на заседание, не перечить. Однако обратно никого не выпускать. По сигналу открыть пулеметный огонь, не разбирая — свои или чужие.
В момент ареста или после него в здание губисполкома могут прорваться вооруженные сторонники Муравьева. В этом случае уничтожать их на первом этаже, не допуская до зала заседаний.
Варейкис подводит одного ьиз участников заговора к стеклянной двери, ведущей в зал заседаний: «Стекло завесим газетой, в ней дырочка. Смотри в этот глазок непрерывно. Как только я махну рукой — открывайте дверь, приступайте к аресту Муравьева и его приспешников».
– А если не сдадутся?
– Стреляй!
В соседних комнатах тихо размещается засада. Варейкис приказывает коменданту корпуса открыть кладовую и передать пулеметы назначенным им людям. Один «максим» ставят в комнате засады, другой — в фойе, через которое пойдут в зал участники заседания исполкома. Пулеметы прячут за классные доски, покрывают брезентом. Расчетам отдается жесткий приказ: если Муравьев при аресте окажет сопротивление не выпускать никого живым из комнаты заседания! Стрелять прямо в комнату и косить направо и налево, не разбирая, кто свой, кто чужой.
Близится решительный час. В западне, уготованной Муравьевым симбирским большевикам, готовится ловушка для него самого.

5.
Фракция левых эсеров ждала Муравьева на товарищеский ужин.
Зафырчал у подъезда автомобиль.
Все встали, приветствуя главнокомандующего.
– Рад новой встрече с вами, друзья, теперь уже не за деловым, а за дружеским столом.
Подняли первый тост: за главкома. С ответным словом встал Муравьев.
– Господа! Товарищи! Дело сделано. Особенно отрадно оно своим блестящим концом. Город полностью в наших руках, по фронту подняты войска. Великий поход начался. Полагаю, что Симбирский совдеп и губком должны поддержать нас и принять наши условия примирения. Таким образом, перед лицом истории мы выступим не в роли узурпаторов власти, а явимся лицами, облеченными полномочным доверием Советов. Кто посмеет пойти против нас? Никто.
«Браво!»
– Итак, мы идем на союз с местными большевиками. Этим актом мы докажем, что далеко не все коммунисты поддерживают Брестский мир, что они — с нами. Так и закрепим создание новой республики, истинной территории Советов Поволжья. Пусть мир узнает о том, что мы — коалиционное правительство, что мы подвержены принципам гуманности. Это привлечет к нам новые силы.
– А если не получится? — раздался голос Клима Иванова. — Я Варейкиса знаю, он гордый и отчаянный..
– Я тоже встречался с этим человеком — и здесь, и еще раньше, на Украине, — ответил Муравьев. — Разделяю ваше мнение. Но в данном случае Варейкису, увы, не придется выбирать. Говорят, музы умолкают под дулами орудий. Гордость, как я полагаю, тоже.
Муравьев пристально оглядел своих сподвижников. Добавил:
– Повторяю: нам необходимо заполучить поддержку всего Симбирского губисполкома, а не только его левоэсеровской фракции. Нам нужен благоприятный резонанс. Но, разумеется, мы тоже обладаем достоинством — в данном случае достоинством победителей. Не мы у них — они у нас в осаде. И потому просить большевиков ни о чем не будем. Пусть там, в кадетском корпусе, сами примут единственно верное для них решение — примкнуть к нам, стать нашими союзниками. Ни в каком ином качестве им не удастся выйти из здания. Пожалуй. Варейкис понимает это так же отчетливо, как и я. Подождем, пока они сами сообщат нам о желании примкнуть к нам. Думаю, прозрение скоро придет.
Шумно, оживленно было в уютном ресторане, когда «сформированное» Муравьевым «правительство Поволжской республики» приступило к трапезе. Произносились тосты: «За успех общего дела!», «За русского Гарибальди — Муравьева!» Михаил Артемьевич, возбужденный, сияющий, упивался часом своего торжества.
***
….Два часа ночи. Все готово к аресту в кадетском корпусе. Проинструктированы и расставлены посты. Роздано оружие. Обозначен порядок действий.
– А теперь надо известить «дорогого гостя», что состоится заседание губисполкома и что он вместе с левыми эсерами приглашается на него.
***
В большой комнате душно от множества людей, от теплой июльской погоды, от волнения. Телефонный звонок. Взявший трубку адъютант Муравьева докладывает:
– Это комендант почты. Он спрашивает, допустить ли передачу телефонограммы Гольману от Варейкиса.
Муравьев разрешает. Гольман хватает трубку.
– Алло! Это ты, Иосиф?..
Нет, это не он. Товарищ Варейкис поручил сообщить, что назначено заседание губисполкома, он приглашает левых эсеров. Фракция большевиков настаивает, чтобы главнокомандующий дал объяснение по поводу происходящих событий. Необходимо также снять осаду, иначе не все члены губисполкома могут пройти в здание.
– Вот видите, — радуется Гольман, закончив разговор.— Я прав. Коммунисты поняли, что не способны сопротивляться, и ищут соглашения с нами.
Муравьев чувствует себя господином положения. Вслед за Гольманом он склонен рассматривать предложение коммунистов как прикрытую форму их капитуляции. Передача власти от имени губисполкома правительству Поволжской республики «демократическим» путем Муравьева вполне устраивает. Он даже приказывает помочь сбору членов губисполкома на заседание.
– Для нас удобнее, — рассуждает он, — чтобы все активные коммунисты собрались вместе. Если будут упорствовать, то мы сразу всех и обезвредим…
Летняя волжская ночь опустилась на город. На улицах все как будто оставалось по-прежнему: броневики стоят у Совета, повсюду солдаты — одни, утомленные, прикорнули прямо на земле, у стен, другие еще ведут оживленный разговор. И часовые бодрствуют у входа в здание губисполкома.
***
Степан повесил на морду Чалого торбу с овсом, и конь блаженно захрумкал, как хорошо поработавший и голодный человек. Лопатин поправил сбившуюся шлею, отпустил чересседельник – пусть вздохнет лошадь посвободней, ей сегодня тоже досталось…
В этот момент и легла ему чья-то спокойная но твердая ладонь.
– На Лисиную и обратно! Да повеселей, братец!
Ехать Степану было явно не с руки.
– Конь отдыхает, любезный. Наездились мы сегодня, хватит!
– Эх, разболтались вы после дурацких переворотов! – лениво произнес собеседник, поворачивая Степана лицом к себе. — И не стыдно тебе, братец? Дай-ка я тебе помогу…
Плотный, кряжистый здоровяк легко вскинул Степана на козлы, умело снял торбу с лошадиной морды, швырнул в пролетку… Поймал Степанову ладонь, впечатал в нее увесистый металлический кружок:
– Держи. Золотой. При любой власти не изменит. Двигай!
Остановились возле неприметного бревенчатого домика с густым палисадником.
– Подремли чуток. Обратно – мигом!
Слабый свет упал на беленькую занавеску приоткрытого окна – в доме зажгли лампу. Переговаривались тихо, бубнили непонятное… Тени на занавеске сходились, исчезали. Степан, стараясь не скрипнуть, слез с пролетки, тихонько откинул проволочный крючок в калитке полисадника, прильнул ухом к окну…
– Дурак безмозглый! Повторяю, другого случая нам не видать! Варейкис затеял заседание губисполкома, и Муравьев туда идет… И что тут может получиться? Этого литовского оборотня я знаю! Что у него на уме, что он затеял? И ставить все на карту из-за глупости Муравьева? Нет, нет! Сейчас, именно сию минуту мы должны принять меры. Мне, члену исполкома, ничего не стоит пройти в совдеп! Ну, а ты — со мной. Стрелять-то, надеюсь, поручик, не разучился, сидючи в этой берлоге? В Варейкиса попадешь? Попадешь, я тебя спрашиваю?..
– Бу-бу-бу.
– Трусишь? Так я тебя тогда в ЧК сдам! Выбора-то не имеешь. Так что собирайся на подвиг во имя России!
Наган был за поясом, под тужуркой. Степан вытащил согретый телом комок металла, рукоятка плотно, привычно легла в ладонь. Кончиком ствола он легонько тронул оконную раму, отводя ее в сторону, еще не сознавая, зачем он это делает.
– Слухач, падла? И с наганом еще? — раздалось за спиной, как бы внутри разлапистого куста жасмина. — Ах ты, мразь!
Ударили сзади по затылку чем-то тупым, тяжелым, оглушающим. И последнее, что заметил Степан, валясь ничком на землю, — враз потемневшее окно — видимо, в доме кто-то дунул в стекло керосиновой лампы-семилинейки…
***
6.
Появится ли Муравьев в Совете?
Напряжение нарастает. Кто-то льет воду из графина, нервно звякая горлышком о стакан.
Проходит полчаса. Никого!
Еще полчаса. Тихо. Но вот гулко хлопает входная дверь. Муравьев? Нет, это «инспектирует» здание вездесущий адьютань главкома. Нет ли чего подозрительного? Бойцы развалились на топчанах, «отдыхают». Доволен «порядком», благодарит за службу и, успокоенный, уходит.
– А вот теперь очередь за Муравьевым! — роняет Швер вполголоса. — Его прихвостень появлялся не зря! Сейчас прибудет и сам предатель! Приготовились, товарищи!
Варейкис кладет наган с взведенным курком в ящик стола, задвигает его неплотно, чтобы в любое мгновение можно было выхватить оружие. Засада берет винтовки на изготовку.
Тишина. Ночь. Тягостное ожидание.
Нервное напряжение достигает предела. В кадетском корпусе прислушиваются к каждому шороху, каждому звуку. То и дело кто-то выбегает на улицу: не идет ли Муравьев? Нетерпение мучает людей. Возникают споры: а что делать, если главком не явится вообще? Возникают самые фантастические планы, у каждого свои предложения.
Вдруг от окна кричат:
– Вроде идут. Идут!

7.
И вот — дождались! Впереди твердо, по-солдатски шагает Муравьев, поддерживая рукой кобуру маузера. За ним — вооруженная свита.
Муравьев заходит в вестибюль. Оглядывается по сторонам. Где заседание?
Ему показывают комнату. Он решительно входит туда. За ним — телохранители.
Дверь за Муравьевым захлопнулась.
Не подозревающий ни о чем Муравьев проходит к председательскому столу. Он абсолютно убежден, что большевики, члены Симбирского губисполкома, примкнут к мятежу. Спокойно, даже доброжелательно кивает он сидящим в комнате, опускается на стул рядом с Варейкисом. Тот быстро задвигает ящик стола, встает:
– Товарищи, срочное заседание губисполкома, созванное в связи с прибытием главкома Восточного фронта, объявляю открытым. События, происшедшие в Симбирске, вам известны. Нам надлежит определить свое отношение к ним. Кто просит слова?
Муравьев, очевидно, ждет, что его попросят выступить, ждет дебатов. Он настроен миролюбиво — пусть поговорят, поораторствуют. Но то, что он слышит, заставляет его мгновенно подобраться.
Слово берет большевик Фрейман. Он пытается сдержать свое везмущение, но ничего не может поделать с собой:
– Подумать только! Республика кое-как вышла из войны с Германией, получила передышку, ведет отчаянное сражение на фронтах гражданской войны. А возомнивший себя новым правителем России Муравьев объявляет о разрыве Брестского мира! Что это такое? Это — удар в спину революции, это предательство интересов трудового народа! Думаю, так мы и должны записать в резолюции!
Побледнев от гнева, ненавидяще смотрит Муравьев на оратора. Этот Фрейман не перепутал ли место и время, не забыл ли о пушечных стволах за окнами? Надо полагать, председатель губкома даст отповедь своему зарвавшемуся подручному? Послушаем, выдержки хватит. Пусть поговорят большевики, пусть выпустят пар: ведь обидно же сидеть полсуток под арестом!
Встает большевик Иванов. Что? И его речь обличающая? Он тоже обвиняет Муравьева в измене революции?
– Вы повернули оружие против власти рабочих и крестьян. Преследуя низменные цели, руководствуясь личными претензиями, объявили себя Наполеоном, Гарибальди. Вопреки указаниям Центрального Комитета партии и правительства решили создать мифическую Поволжскую республику! Вы — предатель и шкурник, а не главком!
Муравьев замер, сидит молча, вытянув ноги. Правая рука лежит на кобуре маузера, пальцы поглаживают кожу. Нервничает. Но лицо, налитое разгорающейся злобой, тяжело закаменело.
Берут слово левые эсеры, затем большевики, потом опять эсеры. Обстановка все более и более накаляется.
***
Второй час без перерыва длится заседание губпсполкома. Сторонники Муравьева изо всех сил пытаются доказать, что главком, поднявший бунт против Совнаркома, выбрал единственно возможный путь спасения Республики и революции. Они повторяют свои утверждения о том, что заключение оскорбительного и унизительного Брестского мира Совнаркомом означает предательство партией коммунистов революции, своих собратьев на Украине и в Прибалтике, поругание национальной чести России.
– Большевики сами, добровольно, пошли на услужение германскому капиталу и тем самым лишили себя права руководить нацией!
Но ват, пресекая очередного левоэсеровского оратора, с места вскакивает сам председательствующий:
– Если левые эсеры пришли сюда учить политграмоте членов исполкома, то их затея преступна и наивна. Мы собрались не на диспут максималиста Гольмана в городском театре! Мы собрались, чтобы дать однозначную оценку действиям Муравьева в Симбирске и в соответствии с этим принять надлежащие меры!
– Какие там меры, Варейкис! Выгляньте в окно! Меры будут приняты, скорее всего, против вас!
Это не может сдержать себя новоиспеченный комендант города левый эсер Вьюгин. Спешит, явно спешит, прихвостень.
– Вы авантюрист и шулер! — говорит, глядя в глаза Муравьеву, Варейкис. — История не оправдает вас. Это вы, а не большевики заслужили презрение народа!
За дверью — крики, шум. Что там происходит? Куда делся адъютант? Главком нервничает, оглядывается по сторонам.
Крики становятся все грознее. Муравьев чувствует, что за дверью происходит что-то неладное. Уверенность начинает оставлять его.
Зачитываются перехваченные муравьевские телеграммы — о соглашении с чехословаками, об объявлении личной диктатуры, о возобновлении войны против немцев.
– И это то, что вы несете истощенной России?!
– Хватит! — не выдерживает наконец Муравьев. — Не вам диктовать тут условия! Симбирск у меня в руках! Пора кончать этот большевистский митинг!
Он молча выходит из-за стола.
– Перерыв! Наша фракция просит перерыва! — раздаются голоса левых эсеров. Один за другим они устремляются за предателем.
Муравьев молча идет к выходу.
Варейкис машет рукой. Дверь распахивается. Перед Муравьевым лица: хмуро, сурово смотрящие…
– Ни с места! Вы арестованы!
– Засада? Вот как?! Подлецы!
Муравьев выхватывает маузер. Стреляет. Запах порохового дыма, крик раненого. Звон рассыпавшегося стекла.
– Ах, сволочь!..
Одновременно раздается три оглушительных выстрела. В упор, в Муравьева. Кто-то колет его штыком. Главком падает на пол.
Ранняя заря встает над городом. В дверях лежит труп Муравьева.
И вдруг из-под дивана вылезает, совершенно невредимый, один из телохранителей главкома, забравшийся туда с перепугу. Все изумленно молчат. Затем смех, сперва тихий, потом все громче и громче, заполняет комнату.
Кончилось краткое господство руководителя самозванной Поволжской республики.

Эпилог.
Ровно через двадцать лет товарищ Варейкис,первый секрктарь дальневосточного крайкома ВКП(Б) и редактор краевой газеты Александр Швер будут вызванв в Москву на некое «совещание»
Они поедут туда в отличном настроении: дела на Дальнем Востоке идут хорошо, активная борьба с «врагами народа» ведетсяЮ все наметки и указания товарища Сталина безусловно выполняются.
Дальневосточные руководители ждали наград, поощрений, повышений.
Они будут расстреляны как … .. Ну, мало ли было в те далеки годы поводов для ликвидации неудобных людей?
Даже тех, кто в бурные годы революционного безумия защищал и отстаивал ценой своей жизни Власть Советов.