Эта пушкинская строка как нельзя лучше подходит в качестве заголовка к рассказу о судьбе симбирянина Александра Карловича Маздорфа (?-1820).

Никто, кроме краеведов, в нашем городе не помнит об этом литераторе. На слуху больше Иван Гончаров, Николай Языков, Денис Давыдов, Дмитрий Минаев… Между тем наши соседи-тольяттинцы считают Маздорфа самым первым в истории своего горбда литератором. В 1818 году поэт жил здесь. В советское время Ставрополь ушел под воды Волжского водохранилища. Тольятти, построенный выше, стал его правоприемником. В этом городе в прошлом году выпустили сборник с сатирическими и лирическими произведениями Маздорфа под названием «Голос тоскующего сердца» в библиотеке альманаха «Графит».

Открывает сборник обстоятельная статья самарского исследователя Георгия Квантришвили. Оказывается, благодаря Александру Карловичу в русскую литературу вошло такое устойчивое выражение, как «крокодильи слезы». Также Квантришвили считает, что именно Маэдорфу принадлежит приоритет в авторстве оставшейся в русском языке идиомы «хорошо там, где нас нет». Вот что он пишет: «…басня «Бекас, Снегирь и Ворон» заключается моралью – парафразом известного «хорошо там, где нас нет». Позвольте, чуть ли не в каждом справочнике авторство крылатого выражения закреплено за Грибоедовым?! Но даже замысел «Горя от ума» появился у Грибоедова в 1820-м году (по наиболее смелым версиям – не позже 1816-го), а «Бекас, Снегирь и Ворон» опубликован уже в 1815-м. Приоритет Маздорфа неоспорим. Выходит, что Чацкий на вопрос Софьи: «Где ж хорошо?» – отвечает цитатой. Действие комедии, напоминаю, происходит в 1822-м, так что у цитаты Чацкого семилетняя свежесть».

Между тем при жизни, оказавшейся короткой, – поэт умер в возрасте около 30 лет, – да и после смерти признания он не получил. Как пишет самарский исследователь, «автор первого словаря русских писателей митрополит Евгений (Болховитинов) отбрасывает Маздорфа за незначительностью. Впрочем, и Пушкина строгий митрополит ставил невысоко». А Михаил Леонтьевич Магницкий, попечитель Казанского учебного округа, инспектируя Казанский университет, даже запретил студентам делать эстетический разбор басни «Муха и Муравей» Маздорфа при испытании в правилах поэзии: «Мелкие и маловажные сочинения сего писателя, неизвестного даже ученой публике, не только эстетического, но и критического разбора не заслуживают». «Возможно, – замечает Квантришвили, – в Магницком заговорил еще менее удачливый коллега, дебютировавший в 1795-м и лавров в качестве стихотворца не снискавший».

Более снисходительны были к Александру Карловичу коллеги-поэты. Иначе его 20 марта 1819 года одиннадцать заседателей Вольного общества любителей словесности, наук и художеств не приняли бы в свои ряды. Пушкин, кстати, был удостоен этой чести за год до этого.

Два десятилетия спустя после смерти Маздорфа о нем не слишком одобрительно отозвался такой авторитет в русской критике, как Виссарион Белинский: «Граф Хвостов и Маздорф написали множество басен и с равным успехом». «Только учитывая настоящие чувства Белинского к графу Хвостову, в диапазоне от презрения до брезгливости, можно оценить соседство с ним и всю ядовитую иронию, заключенную в слове «успех», – поясняет Георгий Квантришвили.

Увы, взлететь на Пегасе на поэтический Олимп классической русской литературы Александру Карловичу было не суждено. Тем не менее свой, не такой уж и незаметный след он оставил, о чем упоминалось выше. Да и сами стихи его читаются не без интереса. В его поэзии бьется ушедшее время, льются трепетные чувства, проступают разнообразные лица, персонажи, жившие, между прочим, в нашем городе двести лет назад. Часто он использует иронию и самоиронию, нередко переходит на сатиру. Излюбленные жанры поэта – басни, эпиграммы, афоризмы, любовная лирика, песни, переводы. Иные из виршей Маздорфа актуальны по сей день.

Вот, например, одна из эпиграмм:

Как говорят –

Боясь несчастия, совсем переменился;

Оставя сатану, он к Богу обратился.

«Что ж, ладно!» – Не совсем! Он правою рукой

Пред Богом свечки затепляет,

А левой, между тем, карман расправя свой,

С просителей на свечки собирает.

Или такая милая шутка – «в подражание французским» стихи П…:

Что ты мила, добра, умна

Нельзя никак не согласиться!

И мог бы я тобой прельститься…

Но ты, увы! – моя жена.

А какая живая, благородная, жаждущая познания душа проступает в единственном прозаическом произведении Александра Карловича «Искатель Истины»!

«Наслышавшись очень много хорошего об истине, – начинает свое повествование поэт, – я решился искать ее. Ни приятельские уверения, ни тайный какой-то голос, что истину трудно найти, не могли поколебать моего намерения…». Увы, никто из встреченных людей не смог ему помочь: «Долго блуждал я по разными глухим дорогам, и вместо того, чтобы идти путем, ведущим к истине, я более и более от нее отдалялся…». И вот, наконец, он нашел колодец, заваленный множеством книг, из-под которых раздавался голос Истины, просивший избавить ее от заточения. Обрадованный автор бросился ее выручать, но вскоре понял, что одному ему не по силам разгрести книжные завалы. Конец повествования, как это часто бывает у Маздорфа, приправлен иронией: выясняется, что отчаявшись в своих напряженных усилиях помочь Истине выбраться на свет, поэт… просыпается.

Так каким же был Александр Карлович Маздорф? Дата и место его рождения точно неизвестны. По данным Георгия Квантришвили, поэт хорошо владел французским и немецким языками. В круг его чтения входили Геллерт, Флориан, Лафонтен, Лессинг, Ларошфуко, Лабрюйер. Есть предположение, что образование он получил в Казанском университете. Литературный дебют состоялся в девятнадцать лет в солидном журнале «Вестник Европы», который был основан нашим земляком Николаем Карамзиным. Печатался он и в других столичных журналах.

На следующий год после литературного дебюта Маздорф устраивается на службу частным приставом при конторе симбирского полицмейстера. У него чин титулярного советника, что в армии соответствовало бы капитану. Он был женат, имел маленькую дочь.

Ульяновский краевед Татьяна Громова, которой принадлежит статья о поэтессе Анне Наумовой, с которой у Маздорфа был роман в стихах, приводит описание Александра Карловича, сделанное симбирянином Михаилом Александровичем Дмитриевым: «Маленький, худенький, сумными глазами и умным разговором, он не унывал, был весел и писал стихи, по большей части басни…».

Молодой, красивой, богатой помещице, родственнице симбирского губернатора Сергея Хованского Анне Наумовой Маздорф посвятил несколько стихотворений. Это, в частности, – «От пустынника-поэта очаровательной Музе Светлого Ключа». Оно, как пишет Громова, было «вполне в духе его масонских воззрений на мир и природу людей. В первой четверти XIX века в аристократической среде Симбирска увлечение масонством было повальным, оно оказало влияние не только на Маздорфа, но и на Анну Александровну Наумову».

Однако в списках симбирских масонов Александр Карлович не значится. Это утверждает другой ульяновский краевед Елена Беспалова, которая много лет изучает деятельность симбирских масонских лож. Тем не менее масоны, несомненно, не только оказали на поэта влияние, но и помогали ему в его несчастье.

А оно обрушились на Маздорфа в августе 1817 года. Он сообщал редактору «Вестника Европы»: «…занемог я жестокою простудною горячкою, и по сие время страдаю разными болезненными припадками. Я не имею никакого состояния, следовательно, и ни копейки дохода; продолжительная болезнь лишила меня и единственного средства к содержанию себя с семейством моим; я принужден был оставить мою должность, будучи не в силах отправлять оную. Казалось бы, что положение мое самое бедственное, жалкое…». В письме поэт благодарит симбирское «почтенное, великодушное дворянство» за «облегчение судьбы» и персонально Тимофея Крестья-новича Шредера, ухаживавшего за поэтом, когда тот занемог.

Однако место службы за время болезни было потеряно, и чтобы кормить семью, Маздорф вынужден был уехать в Ставрополь, где служил по юридической части.

В этом городе поэт, незадолго до своей кончины, написал пронзительное стихотворение «Голос тоскующего сердца», полное печали, недобрых предчувствий и в то же время нерастраченной молодой любви:

Воспоминание минувших дней счастливых,

О, сколь ты сладостно для сердца моего!

Где счастье прежнее? Увы! в мечтах мне милых,

Одну лишь вижу тень его!

С тех самых пор, как я с любезной в разлученье,

Злой яд в груди моей, страдаю, слезы лью,

Но в самой горести, в убийственном мученье

Как я о ней мечтать люблю!

Последняя публикация поэта сопровождалась письмом из Симбирска от 15 января 1820 года. Коллежский асессор Иван Васильевич Яшеров – в будущем дедушка композитора Балакирева, основателя и главы «Могучей кучки» – писал редактору журнала «Вестник Европы»: «На сих днях скончался в Симбирске, после тягостной и продолжительной болезни, Александр Карлович Маздорф, стихотворец…».

Жена его с трехлетнею дочерью остались в крайней бедности, не имея никаких средств к содержанию и пропитанию себя, кроме упования на Бога и надежды на тех, которые его помнят».

И далее: «…известно, в какой горестной участи он провел последние годы своей жизни; но я, будучи очевидным свидетелем его страданий душевных и телесных, и видев его за несколько дней до кончины, я не нахожу слов к изъяснению вам горестного чувства, наполнявшего всякий раз душу мою при виде семейства его, давно лишенного поддержки и утешения».

Интересно, что архив Александра Карловича Маздорфа хранится в Свердловском краеведческом музее. Он насчитывает 85 единиц хранения. Скорее всего, там есть и неизданные стихи, и басни так рано покинувшего этот мир поэта. Они ждут своих исследователей.
Ирина Морозова