Скоро будет зима!

 

Скоро будет зима! Скоро годы скрестятся как руки,

Белый ветер времён распугает слепую хандру,

И сойдутся опять все снежинки, что были в разлуке,

И с небес звездопад устремится к земному ядру!

Скоро будет зима! Кто сказал, будто Вечность из моды

Вышла очень давно, и что ужин есть мыслей предел?

Ведь незримы Начала, и скрыты надёжно Исходы,

Наши планы крепки! (Если Кто-то того захотел).

Скоро будет зима! Время вешать на ёлку серёжки,

Время добрых забот, время руки в руках отогреть!

«Козерожкам» рождённым – обмыть в «новогодние» ножки,

Время что-то менять, и до золота вырастить медь!

Скоро будет зима! Не проспать без усилий рассвета,

Знаешь, просто живи, и следов за спиной не ищи,

Верь: идущему будет подмога на многие лета,

Даже если в тебя вдруг камнями палят из пращи.

Скоро будет зима! Скоро будет над тьмою победа,

А пока что октябрь, мы осенью сходим с ума.

Ночь. Сижу у окна. Скоро в небе взойдёт Андромеда…

Всё путём! Обнимаю тебя! Скоро будет зима!

 

* * *

В маршрутке четверо: мужчина лет сорока,

Две женщины, и пятилетний смешливый ребёнок,

И на окошке слова выводит рука,

Простые, как –будто остатки от хлебных корок.

 

Он маме расскажет невиданный людям секрет,

Что будет апрель, что весна вот уже где-то вскоре,

Что снега на небе весною обыщешься – нет!

Весною на небе шумит настоящее Море!

 

Он будет гулять возле моря, дойдёт до реки,

Но только когда отдохнёт, наберётся сил мама,

Он птиц будет хлебом кормить из руки, из руки!

А сам есть не будет нисколько: ни крошки, ни грамма!

 

Он будет кораблики клеить и в воздух пускать,

Он флот их создаст, чтобы было чем людям хвалиться:

Он войско солдат – богатырскую целую рать,

Придумает всё: будут битвы, герои и лица!

 

…Он любит подолгу смотреть из маршрутки в окно,

И сам всё щебечет наречием быстрым и птичьим.

Ноябрь, в окошке, аж жуть, как промозгло темно,

Но эту вот тьму он поймает однажды с поличным!

 

И держит он маму за руку до боли боясь,

Ведь тётя-соседка, сказала вчера: «С мамой плохо»,

И словно дрожит на весу, на весу эта связь,

И чувствует вдруг, каждой клеткой, от вдоха до вдоха

 

Что больше не нужен: нигде, никогда, никому,

Что люди не любят его, и как будто под лупой,

Не веря ему: ни словам, ни душе, ни уму,

Отводят глаза, слышно шепчутся: «Что с него, глупый…»

 

…И едут они, и в руке его мамы рука,

Он плачет: «Ты что, не бросай…», плачет долго, упрямо.

Он – мальчик, хотя и мужчина лет так сорока.

«Не брошу, родной…» – шепчет с нежностью старая мама.

 

 

Лето.

Сидели двое у воды,

Смеялись, всматриваясь в реку,

С любовью к выпавшему веку:

Свободно, ясно, без беды.

Река от солнца вся светла,

Река текла, была собою,

Была другой, была любою,

А за рекой жила ветла.

Ветла тянула руки ввысь,

Ветла всё утро восклицала,

Что ей Луна в ночи мерцала,

Вскочив на небо словно рысь!

Гудело поле вдалеке,

Гудело от шмелей и росы

Цветам плели не больно косы,

И майский жук жужжал в руке!

А тот, в чьей он жужжал руке,

Лежал в траве, в гудящем поле,

Забыв о суетливой боли,

Забыв о ране и тоске.

И жук взлетал, летел над всем:

Над васильками, над коровой,

Над тропкой тайною и новой,

Ведь лето будет насовсем!

Летел сквозь мошкариный рой,

Сквозь воздух, лаской одарённый,

Сквозь синий цвет и цвет зелёный,

Над муравьиною горой!

И утро восходило в жар,

И пахло ягодой повсюду,

И всё текло навстречу Чуду,

И жук велик, хотя и мал!

И знала о жуке река,

И берегла от брызг, внимая,

Как мир, взрослея, после мая,

Собой оправдывал века.

…И любовалась на ветлу.

На тех двоих. И, видя Бога,

Река не требовала много.

Не зря ей Зрячей быть в миру.

 

* * *

Я проснулся полпятого.

Захотелось на свет.

Захотелось Распятого

Звать сквозь тысячи лет.

Наугад, на все стороны,

Надышаться посметь,

Чтобы мрачные вороны

Не пророчили смерть.

Надышаться, наполниться,

Пусть сто раз был не прав,

Будешь жив – хоть бы конница

На тебя в сотни глав.

И от жара до остуди

За секунду пройти,

Не бросай только, Господи,

Одного на пути.

Сколько зёрен размолото,

Сколько скисло муки,

Сколько брошено золота

Лёгким взмахом руки.

И глазами проросшими

В жизнь вплелись мы, что в ткань.

Мы не стали хорошими,

Но болеем на дрянь.

Наши ветки на Дереве

Зацвели, а цветы

Держим только по вере мы,

И в ответе лишь ты

 

* * *

Мы стесняемся маленьких дел, в них нет сцены, величья,

В них совсем не глобальный предел – только память лишь птичья.

Их не примет с восторгом весь мир, слёзно рукоплеская,

Не шепнёт тебе слава: «Мой сир, знал бы ты, как близка я!».

И никто не опишет в стихах, чтоб с накалом и тонко.

Без фанфар забирают в свой дом из подвала котёнка.

И ребёнку в слезах, средь толпы потерявшего маму,

Помогают найтись, чтоб закончить скорей эту драму.

И цветы умоляют: «Воды…», и бегут к ним, взяв лейки,

Люди – те же цветы, сохнут, ищут тепла да копейки.

И не только на паперти – помощи просят повсюду,

Не удерживай душу, она голодает по чуду.

Ведь любовь – это Всё, и не только в молитве стоящим

Довелось знать её, ощущая себя Настоящим.

За весь мир не бичуй ты себя до последнего вдоха.

Нужно проще, родней, аккуратнее быть там, где плохо.

И не важно, что рясы не носишь, что ты не игумен,

Если б не было дел на Земле, мир иссох бы и умер.

Мы стесняемся, думаем: «Я – только пыль бездорожья».

А ведь мы – часть Его, воплощённая в мир Радость Божья.

 

 

     Сегодня очередной юбилейный календарь для читателей «Симбирского глагола» представляет поэт и краевед Николай Марянин. Рассказываем о литераторах, связанных с Симбирским-Ульяновским краем, юбилеи которых пройдут в феврале 2019 года. После календаря публикуются стихи и проза февральских юбиляров…

 

ЮБИЛЕЙНЫЙ КАЛЕНДАРЬ. ФЕВРАЛЬ 2019

     1 февраля — 125 лет назад родился поэт и драматург Николай Яковлевич Шестаков (1.02.1894, с.Барышская Слобода Алатырского у. Симбирской губ., ныне Сурского р-на Ульяновской обл. — 12.06.1974, г.Москва). Окончил Симбирскую мужскую гимназию (1913), увлёкся в Симбирске театром. Автор пьес «Дом с привидениями» (1929)», «Брат» (1933), «Мик» (1934), «Финист – Ясный сокол» (1939), «Золотое перо» (1941), «Сельский цирюльник» (1941), «Благие намерения» (1955) и др. Член Союза писателей СССР.

 

     3 февраля — 25-летие отмечает поэтесса Александра Андреевна Фомиченко (р. 3.02.1994, пос.Карсун Ульяновской обл.). Окончила Ульяновский педагогический университет им. И.Н.Ульянова (2017). Лауреат областного молодёжного конкурса «Первая роса» в номинации «Поэзия» (2012, 2014, Ульяновск). Победитель Международного литературного конкурса «Гренадеры, вперёд!» (2014), по итогам которого принята в Союз писателей России. Автор поэтических сборников «Навеки живые» (2014), «Сила любви», «Страна души».

 

     4 февраля — 55-летний юбилей отмечает поэтесса Марина Альбертовна Шкробова, творческий псевдоним – Марина Верналис (р. 4.02.1964, г.Новосибирск). Окончила в Ульяновске среднюю школу №44, педагогический институт им. И.Н.Ульянова (1985). Автор поэтических сборников «Укради меня из суеты», «Где ждёт любовь», «И постигая таинство пути…» и др. Открыла в Москве «Поэтический салон Марины Верналис», проводит вечера лирической поэзии в стиле Серебряного века в городах России и Европы. Живёт в Москве. 

 

     5 февраля — 235 лет назад родился поэт, археолог и нумизмат Михаил Петрович Баратаев (5.02.1784, г.Симбирск, ныне Ульяновск — 11.08.1856, с.Баратаевка Симбирской губ., ныне в черте Ульяновска). В 1821-1834 годах был предводителем дворянства Симбирской губернии. Был знаком с И.И.Дмитриевым, А.Ф.Лабзиным, Н.М.Языковым, Д.В.Давыдовым, А.И.Тургеневым и др. Автор труда «Нумизматические факты Грузинского царства» (1844). Писал поэтические посвящения, переводил Ронсара, Леонара, стихи персидских поэтов.

 

     6 февраля — 70 лет со дня рождения поэта Юрия Леонидовича Соколова (6.02.1949, г.Комсомольск-на-Амуре — 19.09.2005, г.Ульяновск). Заочно окончил Литературный институт имени А.М.Горького. Работал в газетах «Ульяновский комсомолец» и «Ульяновская правда». Автор поэтических сборников «Песенные годы» (1987), «Поезда судьбы» (1990), «Чужое небо» (1991), «Четвёрка цугом» (1993) и др. Член Союза писателей России. Был ответственным секретарём Ульяновской областной писательской организации (1997-99).

 

     6 февраля — 65-летний юбилей отмечает поэт и прозаик Олег Иванович Корниенко (р. 6.02.1954, с.Котовское Киевской обл. Украинской ССР, ныне не существует). Служил в Сызранском высшем авиационном училище. Автор книг для детей «Воздушный почтальон», «Шаги за дверью», «Декоративный Зяка», «Добро радовать должно» и др. Член Союза писателей России (1998). Не раз бывал в Ульяновске, провёл 2 апреля 2014 года творческую встречу в областной библиотеке имени С.Т.Аксакова. Живёт в г.Сызрань Самарской области.

 

     7 февраля — 80 лет исполняется поэту Валентину Николаевичу Манухину (р. 7.02.1939, с.Заболотье Сасовского р-на Рязанской обл.). Окончил военное училище (1961), служил в ракетных войсках стратегического назначения. С 1984 года живёт в городе Димитровграде. Автор поэтических сборников «У осеннего причала» (2000), «Истина во времени» (2001), «Собачья исповедь» (2005), «И воздух, пропахший грозой» (2010), «Тихий голос родника» (2012), «Примирение на ладони» (2013) и др. Член Союза писателей России (2005).

 

     8 февраля — 85 лет со дня рождения поэта Льва Александровича Бурдина (8.02.1934, с.Верхние Поляны Чембарского р-на Средневолжского края, ныне Белинского р-на Пензенской обл. – 13.08.1992, г.Ульяновск). Учился в ульяновской школе №2. Окончил военно-медицинскую академию, служил на Черноморском флоте. Стихи публиковал в сборниках «От всего сердца» (1962), «Севастополь» (1969), в журналах «Советский воин», «Енисей» и др. В 1980-х годах возглавлял литобъединение «Парус» при Ульяновском обкоме ВЛКСМ. Основал литературный альманах «Симбирскъ» (1990). Член Союза журналистов России. 

 

     9 февраля — 175 лет назад родился юрист и литератор Анатолий Фёдорович Кони (9.02.1844, г.С.-Петербург — 17.09.1927, г.Ленинград, ныне С.-Петербург). Дружил с И.А.Гончаровым, участвовал в событиях, связанных с увековечением его памяти. В июне 1912 года приезжал в Симбирск, заложил камень в основание Дома-памятника Гончарову (ныне областной краеведческий музей). Автор трудов «Судебные речи» (1888), «Отцы и дети судебной реформы» (1914), сборника воспоминаний «На жизненном пути» в 5 томах и др.

 

     9 февраля — 135 лет назад родился автор мемуаров Николай Владимирович Буторов (9.02.1884, г.С.-Петербург – 1.11.1970, г.Париж, Франция). Правнук Д.В.Давыдова. Юные годы провёл на хуторе Вязовой Сызранского у. Симбирской губ. (ныне пос.Октябрьский Радищевского р-на Ульяновской обл.). Был чиновником особых поручений при симбирском губернаторе. В годы гражданской войны эмигрировал, жил в Лондоне, Берлине, а с 1927 года – в Париже. Автор книги воспоминаний «Прожитое. 1905-1920» (Москва, 2009).

 

     9 февраля — 65 лет отмечает краевед и публицист Татьяна Алексеевна Громова (р.  9.02.1954, с.Карлинское Майнского р-на Ульяновской обл.). Окончила Московский педагогический институт (1976). Работает научным сотрудником Ульяновского областного краеведческого музея им. И.А.Гончарова. Заслуженный работник культуры Ульяновской области. Автор книг «Яблоневое царство» (2012), «Городской голова Леонид Иванович Афанасьев» (2014), «С Симбирском связаны судьбой» (2015), «Симбирск купеческий» (2016) и др.

 

     9 февраля — 60 лет со дня рождения поэта и барда Владимира Аркадьевича Косоурова (9.02.1959, г.Ульяновск — 25.12.2009, там же). Окончил Малаховский институт физкультуры и спорта. Работал в газете «Ульяновский комсомолец», издательстве «Феникс, в службе охраны Ульяновского завода им. Володарского. Стихи публиковались в газетах «Ульяновский комсомолец», «Ульяновская правда», «Володарец», в журналах «Карамзинский сад» и «Симбирскъ». В 2010 году издан посмертный поэтический сборник «Призрак человека».

 

     10 февраля — 90 лет назад родился поэт Рэм Петрович Герасимов (10.02.1929, с.Микушкино Бугурусланского округа Средневолжской обл., ныне Исаклинского р-на Самарской обл. – 31.07.1989, с.Северное Оренбургской обл.). Окончил Ульяновский педагогический институт (1951), дружил с Н.Н.Благовым. Работал учителем в с.Радищево Ульяновской области. Жил в Сибири, на Дальнем Востоке. Автор книг «В гостях на целине» (1961), «Про Сергея-храбреца» (1962), «Степные звёзды» (1964), «Хлеб-соль» (1993).

 

     11 февраля — 125 лет со дня рождения детского писателя Виталия Валентиновича Бианки (11.02.1894, г.С.-Петербург — 10.06.1959, г.Ленинград, ныне С.-Петербург). Весной 1918 года в составе артиллерийской бригады был отправлен на Волгу, проехал через станции Инза, Базарный Сызган, Барыш и Кузоватово Симбирской губернии. Летом 1918 года жил и работал в Самаре, затем служил в армии Колчака. После дезертирства скрывался под фамилией Белянин. Написал более 300 рассказов, сказок, повестей и статей, издал 120 книг.

 

     13 февраля — 250 лет назад родился поэт, баснописец Иван Андреевич Крылов (13.02.1769, г.Москва — 21.11.1844, г.С.-Петербург). Издавал сатирические журналы «Почта духов» и «Зритель». Написал комедии «Модная лавка» (1806) и «Урок дочкам» (1807). Автор 236 басен, собранных в девять прижизненных сборников, которые выходили с 1809 по 1843 гг. Несколько лет разъезжал по провинциальным городам России. В 1821 году побывал в Симбирске, о чём сообщает в своих воспоминаниях самарский литератор И.А.Второв.

 

     13 февраля – 65 лет со дня рождения поэта и барда Евгения Григорьевича Белянина, творческий псевдоним – Евгений Гранд (13.02.1954, г.Ульяновск — 12.02.2017, там же). Окончил художественную школу и Ульяновское педагогическое училище №1. Автор сборников стихов «Цветок на снегу» (2003), «Пойдём с тобой за горизонт» (2005), «В городе семи ветров» (2007), «К причастию любви» (2008), книги прозы «Артём» (2008). Написал на свои стихи более 400 песен. Член Российского союза профессиональных литераторов.  

 

     15 февраля – 195 лет назад родился литературовед, историк русской литературы Николай Никитич Булич (15.02.1824, г.Курган — 5.06.1895, с.Русский Юрткуль Спасского у. Казанской губ., ныне Старомайнского р-на Ульяновской обл.). Окончил Казанский университет (1845), где работал до 1884 года, в т.ч. ректором. Лето проводил в своём имении в селе Русский Юрткуль. Автор монографии о А.П.Сумарокове, статей о Г.Р.Державине, М.В.Ломоносове, Н.М.Карамзине, В.А.Жуковском, А.С.Пушкине, Ф.М.Достоевском и др. Похоронен в Казани.

 

     15 февраля — 70-летний юбилей отмечает прозаик Алексей Андреевич Жданов (р. 15.02.1949, г.Архангельск). Окончил Ташкентский государственный университет (1977). С 1992 года живёт в Ульяновске. Профессиональный фотограф, работал в редакциях областных газет. Прозу пишет с середины 1990-х годов, печатался в местных журналах и альманахах. Автор книг прозы «Бархатный сезон» (2000), «Романтик из Урюпинска, или Долгая дорога в Рио-де-Жанейро» (2007), «Подхватить зеркало» (2017). Член Союза писателей России (2012).

 

     16 февраля — 145 лет назад родился чувашский писатель Николай Михайлович Кедров (16.02.1874, с.Малые Яльчики Тетюшского у. Казанской губ., ныне с.Яльчики Яльчикского р-на Чувашии – 1937, г.Куйбышев, ныне Самара). Окончил Симбирскую чувашскую учительскую школу (1892), Симбирскую духовную семинарию (1897). Жил и работал в Бузулуке и Самаре. Автор повести «Почитай своих родителей, себе же будет хорошо» (1899), брошюры «О Японии и японцах» (1905), очерков о В.К.Магницком (1901) и Н.И.Золотницком (1906).   

 

     18 февраля — 110 лет со дня рождения прозаика, драматурга Дмитрия Константиновича Дудкина (18.02.1909, станица Ессентукская Пятигорского отдела Терской обл., ныне Предгорного р-на Ставропольского края — 16.05.1998, г.Ульяновск). Жил в Москве, Баку, Ашхабаде. Встречался с В.В.Маяковским, был знаком с А.И.Солженицыным. Член Союза писателей СССР (1949). С конца 1960-х годов жил в Ульяновске, вёл здесь литобъединение. Автор многих пьес, книг «Прометеев огонь» (1964), «Правофланговый» (1969) и др.

 

     19 февраля — 125 лет назад родился публицист и литературовед Георгий Андреевич Мейер (19.02.1894, Симбирская губ. – 7.02.1966, г.Дьеп, Франция). Потомок С.Т.Аксакова. Учился в Московском университете. В 1920 году эвакуировался в Константинополь. В 1923-м переехал во Францию, печатался в журналах «Возрождение» и «Грани». Написал несколько десятков публицистических и философских статей. Исследовал творчество писателя Ф.М.Достоевского. Автор книг «Свет в ночи» (1967), «У истоков революции» (1971).

 

     20 февраля — 165 лет назад родился мордовский просветитель Авксентий Филиппович Юртов (20.02.1854, с.Калейкино Мензелинского у. Уфимской губ., ныне Альметьевского р-на РТ — 3.05.1916, с.Андреевка Уфимской губ., ныне с.Ильтеряково Кармаскалинского р-на Башкортостана). Переводчик духовной литературы на эрзя. С 1883 года преподавал в училище с.Старая Бесовка Ставропольского у. Самарской губ. (ныне Новомалыклинский р-н Ульяновской обл.). Автор труда «Образцы мордовской народной словесности» (1883), первого «Букваря для мордвы» (1884) и др. Имя Юртова носит школа в с.Старая Бесовка.

 

     24 февраля — 135 лет со дня рождения писателя и журналиста Николая Николаевича Ильина, творческий псевдоним — Н.Нилли (24.02.1884, г.Симбирск, ныне Ульяновск — 11.07.1944, там же). В 1910-11 годах издавал в Симбирске газету «Жизнь». Создал в городе первую литературную организацию «Дом народного творчества» (1919-23), выпустившую литературно-художественный сборник «Самородок» (1919). Автор книг «Жизнь. О творчестве женщины» (1912), «Глаза, обращённые к солнцу» (1922) и др.

 

     25 февраля — 715 лет назад родился арабский путешественник, автор воспоминаний Ибн Баттута (25.02.1304, г.Танжер, Марокко — 1377, г.Фес, Марокко). В мае-декабре 1334 года посетил Золотую Орду, путешествовал по южным областям России, дошёл до берегов Волги. Несколько дней провёл в городе Болгар, добирался до которого по территории сегодняшней Ульяновской области. Его впечатления об истории и культуре живших здесь народов изложены в сочинении «Подарок созерцающим о диковинках городов и чудесах странствий».

 

     26 февраля — 40 лет исполняется детской писательнице Тамаре Витальевне Михеевой (26.02.1979, г.Усть-Катав Челябинской обл.). Окончила Литературный институт им. А.М.Горького. Автор книг «Лысый остров» (2005), «Асино лето» (2008), «Юркины бумеранги» (2014), «Бельчонок Тинки» (2016), «Островитяне» (2017) и др. Участвовала в Ульяновске в фестивале «Слово. Том первый», провела 8 сентября 2015 года встречу в библиотеке №24. Член Союза писателей России. Живёт в с.Миасское Челябинской области.

 

 

ПОЭЗИЯ ЮБИЛЯРОВ ФЕВРАЛЯ

 

Николай ШЕСТАКОВ (1894 -1974)

 

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

 

Кто покажет солнце незрячим?

Кто сотрёт с них извечный грех?

Ведь по этим весёлым дачам

Так недавно гулял смех…

 

А теперь все ступени шатки,

В цветниках притаилась мгла.

На старой крокетной площадке

Мортира гнездо свила.

 

Словно жаба к земле прилипла.

Протяжен тоскливый зов.

На заре она кашляет хрипло

И учит летать птенцов.

 

И над чёрной земною грудью,

В гневных криках железных птиц,

Слышен яростный гимн безлюдью,

Полыханью алых зарниц.

 

ШАХМАТЫ

 

Следя упорными глазами

Движенья медленной руки,

Мы в шахматы играли с Вами,

Сойдясь случайно у доски.

 

В ходах искусных виден навык…

Но, чтоб разжечь в сердцах костры,

Мы не открыли наших ставок

До самого конца игры.

 

Хожу конём, стрелой насмешек

Броню противника сверля.

Но не закрыть триадой пешек

Больного сердца короля.

 

Ах, слишком опытны в игре Вы!

И я, заветное храня,

К ногам враждебной королевы

Кладу последнего коня.

 

Король мой пал, кляня ошибку

И мукой смертною дыша…

Ну что ж, Вы ставили улыбку,

А мной проиграна душа.

 

Александра ФОМИЧЕНКО (р. 1994)

 

ИСТИНА

 

Объяснить необъяснимое,
Рассудить всё безрассудное,
Повторить неповторимое,
Сделать лёгким очень трудное.
И поверить в невозможное,
Вспомнить разом всё забытое,
Сделать лёгким очень сложное,
Без труда открыть закрытое!
И, поверь, лишь в этом случае
Воплотишь своё желанное,
Обретёшь благополучие
И удачу долгожданную!

 

*   *   *

Кабы выйти в чисто поле.

Кабы крикнуть на сто вёрст:

«Э-ге-гей, село родное,

Мне знакомое до слёз!»

 

Городского звука лучше

Горлопаны-петухи.

Тишина здесь режет уши

Ночью летней у реки.

 

Эх, родимая сторонка!

Где ж меня носила жизнь?!

Выйду в поле с песней звонкой.

Чисто поле. Ну, держись!

 

Разгоню тоску косою.

Станет легче на душе.

Чисто поле. Русско поле.

Я ж почти седой уже…

 

Где меня судьба носила?!

Как прошла вся жизнь моя?!

Только наберусь я силы

У холодного ручья.

 

И как выйду в чисто поле,

Да как крикну на сто вёрст:

«Э-ге-гей, село родное,

Мне знакомое до слёз!»

 

Марина ВЕРНАЛИС (р. 1964)

 

*   *   *

Мой чёрный ангел света и теней!
Софиты гаснут. Занавес опущен.
И к лучшей из не сыгранных ролей
твой дух за прегрешенья не допущен.

Мой чёрный ангел! Ты же всех белей!
И весь твой грех – людское пустозвонство.
Тебе ль стоять у запертых дверей,
тебе ль стесняться своего воронства?

Ведь чёрного крыла свободный взмах
способен мне открыть любые дали!
Ты так бы и стоял в моих дверях,
когда б друг другу ближе мы не стали.

Мой чёрный ангел, прилетай скорей,
мы будем вместе под крылом господним.
И Мир нам станет чище и добрей,
как светел рай из окон преисподней.

 

БЫТЬ ЖЕНЩИНОЙ

Быть женщиной – блаженство и тоска,
война и мир, работа и искусство –
быть трепетней осеннего листка,
дарящего наивнейшее чувство:

мгновение! И ветер пустит в лёт
твоё очарованье золотое,
но вспомните, как нежно лист прильнёт
к дарующему капельку покоя.

К тому, кто, заслонив тебя плечом,
умеет восхищаться красотою.
(Ах, может быть, всё это ни при чём!)
Но так приятно быть самой собою.

Смешной и слабой, тихим ручейком,
наполненным волшебною водою,
к которому приблизившись тайком,
наверняка не совладать с собою!..

Быть женщиной – тревога и уют,
сплошные маски милых сердцу линий.
Быть той, которую полвека ждут
пришедшею как тёплый летний ливень!

 

Юрий СОКОЛОВ (1949-2005)

 

Прекрасное слово — свобода.

Надёжное слово — борьба.

Они хоть и женского рода,

в них наша мужская судьба.

 

В них поле гремит Куликово,

в них звуки походов и сеч.

Я верю, что эти два слова

и начали русскую речь.

 

*   *   *

Как ты сказала, может, всё и будет:

придёт метель и заметёт следы.

Но только верю — сердце не остудят

прокравшиеся вниз по Волге льды.

 

На юг уже давно убрались птицы,

какого цвета лес — не разберёшь.

Я вспоминаю город наш — не спится,

поскольку ты в том городе живёшь.

 

Густая ночь вещает за окошком,

что нам не сохранить любовь свою,

что разнесут её ветра по крошкам,

ветров хватает в северном краю.

 

*   *   *

«Когда слепой ведёт слепого,

их ждут несчастья и беда».

Мудрец давно посеял слово,

но слепнут новые года.

 

Они раскидывают руки,

ища плечо поводыря.

Их за собой ведут на муки

огонь войны, а не заря.

 

Уходят в тьму на жерла пушек

народы, песни и мечты…

Да будет ли когда нарушен

порядок этой простоты?

 

И в мире этом, кровью пьяном,

найдётся ль зрячий наконец,

который крикнет без обмана,

что видит солнечный венец?!

 

Олег КОРНИЕНКО (р. 1954)

 

УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА

 

Мы ждали вылета. Курили.

В планшетах карты. Бой, так бой.

Но вдруг обрадованы были

Ракетой красною. Отбой!

 

Мы возвратились на рассвете

В дома, окутанные сном.

И город даже не заметил,

Что мы отсутствовали в нём.

 

ОСЕНЬ

 

Голос у ветра простужен.

Утро – стакан молока.

Солнце проснётся и тут же

Прячется за облака.

 

Дух ожиданья витает.

Клин журавлиный проплыл.

Силу раздав, отцветает

Щедрость земли – девясил.

 

Слышится гул над полями –

Пашут всю ночь трактора.

Больше не пахнет хлебами.

Осень, ваш выход! Пора…

 

ВЗЛЁТ

 

Здесь ветра шквал, и свист, и грохот.

Трава седеет на глазах.

И отражением эпохи

Играет солнце на винтах.

 

А ветер бьёт в лицо, толкает.

От гари морщусь – не озон.

И за спиною оживает,

Как парус, мой комбинезон.

 

Я наблюдал за вертолётом,

Пока не стих буран в траве.

Блеснувши зеркалом капота,

Он растворился в синеве.

 

И я за ним душою рвался,

Но техник – это не пилот.
Чтоб он как лётчик состоялся,

Готовлю я его в полёт.

 

Валентин МАНУХИН (р. 1939)

 

ГОРИТ — И НЕ СГОРАЕТ…

 

Пуст отчий дом – заброшен, спит,

Лишь только у сарая

Рябина пламенем горит,

Горит – и не сгорает.

 

Слеза в душе, на сердце – грусть,

Одно лишь вдохновляет:

С рябиной горькой схожа Русь,

Горит – и не сгорает…

 

ВЕСЕННИЙ ГРОМ

 

Снежно вокруг, бело –

Вьюжит зима за окном.

Только в душе тепло,

Слышен весенний  гром.

 

Помню твои слова,

Нежные взгляды твои.

Кружится голова,

Сердце поёт о любви.

 

Вижу, идёшь за водой –

Выйду навстречу заре.

Словно карась озорной,

Плещется месяц в ведре.

 

О, РУСЬ МОЯ…

 

Село. Полынь. Овраг глубокий.

Тропа, ведущая к избе.

И в споре сплетницы сороки

На старой ветхой городьбе.

 

О, Русь моя… Ты схожа с болью

Души  израненной моей.

В беду и радость – я с тобою,

Среди простых твоих людей.

 

Мне близок нрав прямой, упрямый,

Жизнелюбивый твой исток,

Как тот, живуч и несгибаем,

Проросший сквозь бетон росток.

 

Лев БУРДИН (1934-1992)

 

БЕЛОЕ ОЗЕРО

 

Даже пасмурною ночью

Чудо-озеро светло.

До чего ж легко и прочно

Это гладкое стекло!

Только тонкая морщинка

Прорезается… А зря!

В хрупкой чашечке кувшинки

Тихо плещется заря!

Утро. Лёгкий запах тины,

Половодье в небесах,

Щуки, словно субмарины,

Затаились в камышах.

Посвежело. Посветлело.

Светлячок в траве потух.

На верхушки сосен село

Солнце — огненный петух.

Просушили мигом крылья

От лесных молочных рос

Голубые эскадрильи

Вертолётчиков-стрекоз.

Так легко и так просторно!

Отодвинулись леса.

Миг ещё — и звуки горна

Полетели в небеса.

 

*  *  *

Вы прежнюю Волгу видали?

Быть может, увы, – никогда…

Укрыла зелёные дали

Надолго большая вода.

Река да не будет безликой!

Я помню её рукава,

Наполненные ежевикой

И гомоном птиц острова!

Желаниям нашим в угоду

Ей долго вот так не прожить…

Река — не вода, а природа,

Ей Волгою хочется быть!

 

Владимир КОСОУРОВ (1959-2009)

 

СЕРОЕ ВРЕМЯ

 

Не торопитесь, это не то,
Не суетитесь, это фальстарт:
Серые люди в серых авто,
Серые шины и серый асфальт…

В сером мундире серый солдат,
Я открываю серенький зонт –
Северный ветер гонит назад
Серые тучи за горизонт.

Серые капли дождя на окне,
Серая лампочка еле горит,
Серый осадок в сером вине –
Это вино никого не пьянит.

Серые кошки, серые псы,
Серые птицы на север летят,
Серое время считают часы,
Серые лёгкие дыму хотят.

Серые женщины, серенький секс,
Серые зубы у кинозвезды,
Серый и старый нахмурился лес,
Сбросив остатки серой листвы.

Хватит, устал, больше я не могу,
Эта палитра не для меня:
Серые люди на каждом шагу,
Хочется просто немного огня.

 

*  *  *

Не бродяга, не убогий,

не монах и не калека –

призрак ходит по дороге,

призрак человека.

 

Где душа его, где сердце?

И откуда он шагает?

Что он ищет – жизни, смерти?

Он и сам о том не знает.

 

Устремлён перед собою

отрешённый его взор,

и не видит голубое

небо, и не видит гор.

 

Ни надежды, ни отчаянья

в выражении лица,

только скорбное молчание

и дорога без конца…

 

Рэм ГЕРАСИМОВ (1929-1989)

 

*  *  *

Седина моих волос коснулась.

Я – в деревне детства. Голова

Закружилась: снова всё вернулось,

Все полузабытые слова.

 

Нищая, какой теперь ты стала:

Ни одной соломенной избы.

Может быть, меня не доставало

Средь вершителей твоей судьбы?

 

Дай поцеловать в мозолях руки,

Я невольно чувствую вину,

Хоть сложил я о тебе в разлуке

Самых лучших песен не одну.

 

ЖАТВА

 

Колосок, что кладовая,

Наливным набит зерном.

И, спины не разгибая,

Стебель держится с трудом.

 

Не железный он. Попробуй

Спелый колос удержать!

Выходите, хлеборобы, –

Наступило время жать!

 

Трактора и жатки в поле,

Вьётся рокот: тра-та-та…

С этой песни на раздолье

Начинается страда.

 

Тут и там валки густые

Протянулись по стерне,

Слышит с гордостью Россия

Жатвы гул на целине.

 

Меньше ярких звёзд на небе,

Чем огней в степи ночной.

Всей России хватит хлеба

Из целинной кладовой!

 

Иван КРЫЛОВ (1769-1844)

 

СОБАКА И ЛОШАДЬ

 

У одного крестьянина служа,
Собака с Лошадью считаться как-то стали.
«Вот, – говорит Барбос, – большая госпожа!
По мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.
Велика вещь возить или пахать!
Об удальстве твоём другого не слыхать:
И можно ли тебе равняться в чём со мною?
Ни днём, ни ночью я не ведаю покою:
Днём стадо под моим надзором на лугу,
А ночью дом я стерегу».
«Конечно, – Лошадь отвечала, –
Твоя правдива речь;
Однако же, когда б я не пахала,
То нечего б тебе здесь было и стеречь».

 

ЛИСИЦА И ВИНОГРАД

 

Голодная кума Лиса залезла в сад;
В нём винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты, горят;
Лишь то беда — висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдёт,
Хоть видит око,
Да зуб неймёт.
Пробившись попусту час целый,
Пошла и говорит с досадою:
«Ну что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен — ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьёшь».

 

ВОЛК И ПАСТУХИ

 

Волк, близко обходя пастуший двор
И видя, сквозь забор,
Что, выбрав лучшего себе барана в стаде,
Спокойно Пастухи барашка потрошат,

А псы смирнёхонько лежат,
Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде:
«Какой бы шум вы все здесь подняли, друзья,
Когда бы это сделал я!»

 

Евгений ГРАНД (1954-2017)

 

ГОРА ГОЛГОФА

 

Не предавай, не забывай,
Не пожалей добра.
Чтобы найти небесный Рай,
Зовёт тебя гора.

И душу исцарапав в кровь,

Поймёшь, когда придёшь:

Любовь есть Бог, а Бог – любовь,

Всё остальное – ложь!

 

Как символ истины святой,
В сияньи ясном крест.
Вознёсся к небу над горой,
Всё осветив окрест.

И я зову сквозь годы вновь,

Когда же ты поймёшь –

На свете есть одна любовь,

Всё остальное ложь!

 

Не обмани, не укради,
Не измени пути.

Пусть слишком круто впереди,

Горы не обойти.

И в час, когда, нахмурив бровь,

Смерть занесёт свой нож,

Тебя спасёт одна любовь,

Всё остальное – ложь!

 

ЗАЖГИ СВЕЧУ

 

Когда в душе покоя нет,
Когда обида сердце гложет,
Зажги свечу. Пусть этот свет
С бедою справиться поможет.

Растопит добрый огонёк
Холодный воск твоей печали,
О чём бы мысли ни кричали,
Слезой их смоет на песок.

И камень, что взамен любви
В тебя бросали многократно,
Как дар от Мудрости прими,
И не бросай его обратно.

Приблизь к свече свою ладонь.
Мы все предстанем пред Фемидой.
Тот камень скорби и обиды
Брось в этот плачущий огонь.

 

Дмитрий ДУДКИН (1909-1998)

 

ПУШКИН В МИХАЙЛОВСКОМ

 

Славно кончен «Борис».

Остывают последние строки.

– Ай-да Пушкин! Какой молодец! –

Восклицает в глухой тишине.

От судьбы не уйдёшь.

Исполняются вещие сроки.

И он шепчет устало:

– Слух пройдёт обо мне…

 

С грустным чувством

от друга-стола он отходит,

и такая встаёт перед ним пустота!

Так всегда: труд окончен.

От тебя он уходит.

И судьба его в мире —

совсем не проста.

 

У поэта с царём —

ни войны и ни мира.

По присловью, плетью обуха

не перешибёшь.

Но и в ссылке

гордо и вольно звучит его лира.

И всё множится слух:

«Годунов» его дивно хорош.

 

Холодает к утру,

а перо всё летит по бумаге.

Гаснут свечи, как годы —

одна за другой.

Предрассветно шумит

поредевшая за ночь ватага

старых лип, что остались

от дедов, от жизни иной.

 

Он предчувствует: жить ему

меньше, чем прожил, осталось.

Но в деле святом

он должен беречь свою честь.

Как сейчас не хватает покоя, –

хоть самую малость.

Но разве в Российской империи

всё это есть?

 

 

ПРОЗА ЮБИЛЯРОВ ФЕВРАЛЯ

 

Анатолий КОНИ (1844-1927)

 

ПЕТЕРБУРГ.

ВОСПОМИНАНИЯ СТАРОЖИЛА

(отрывок из очерка)

 

При воспоминаниях петербургского старожила c времени пятидесятых и первой половины шестидесятых годов невольно возникают живые образы людей, пользовавшихся, если можно так выразиться, городской популярностью не по занимаемому ими в обществе, на службе или в науке выдающемуся положению, но потому, что их оригинальная наружность и своеобразная «вездесущность» с массой анекдотических о них рассказов делала их имя чрезвычайно известным.

Описание их выходит за пределы нашей статьи, но для примера можно остановиться на одном из них. Это был брат карикатуриста, служивший в театральной дирекции, Александр Львович Невахович, хотя и толстый, но очень подвижный, с добродушным лицом и живыми глазами, всегда и неизменно одетый во фрак. Он славился как чрезвычайный гастроном и знаток кулинарного искусства. Изображение его в карикатурах брата в сборнике «Ералаш» наряду с рассказами об его оригинальностях создали ему большую популярность в самых разнообразных кругах Петербурга. Брат нарисовал его, между прочим, очень похожим, говорящим с маленьким сыном по поводу лотереи-аллегри, которая была одно время очень в моде. «Папа, – говорит мальчик, – на моём выигрышном билете значится обед на двенадцать персон. Где же он?» – «Я его съел!» – отвечает добродушно Александр Львович.

Он пользовался особенным расположением министра двора графа Адлерберга, и когда тот со смертью Николая I оставил свой пост, то Невахович уехал за границу. В 1869 году один русский писатель в вагоне железной дороги из Парижа в Версаль встретил его в неизбежном фраке и с отпущенной седой бородой и, услышав его жалобу на скуку заграничной жизни и тоску по России, спросил его, отчего же он не вернётся в Петербург. «Невозможно, – отвечал Невахович, – я за тринадцать лет отсутствия растерял почти все знакомства, и меня в Петербурге уже почти не знают, а я был так популярен! Кто меня не знал!..

Возвращаться в этот город, ставший для меня пустыней, мне просто невозможно. Знаете ли, как я был популярен? Раз встречаю на улице едущего театрального врача Гейденрейха и кричу ему: «Стой, немец, привезли устрицы, пойдём в Милютины лавки, угощу!» – «Не могу, отвечает, еду к больному». А когда я стал настаивать, то говорит: «Иди туда, а я приеду».

«Врёшь, говорю, немец, не приедешь». – «Ну так пойдём к больному, а оттудова поедем. Я скажу, что ты тоже доктор». Поехали мы. Слуга отворяет дверь, говорит: «Кажется, кончается». А в зале жена больного плачет, восклицая: «Доктор, он ведь умирает!»

Вошли мы в спальню. Больной, совсем мне незнакомый, мечется на кровати, стонет. Гейденрейх стал считать его пульс и безнадёжно покачал головой. Взглянув на стоявшую в головах больного плачущую жену, стал всё-таки утешать больного, который всё твердил, что умирает. «Это пройдёт, – говорит Гейденрейх, – это припадок». – «Что вы меня обманываете, –

проговорил больной, – какой припадок, я умираю». – «Да нет, – говорит Гейденрейх, – вот и другой доктор вам то же скажет», – и указывает на меня, стоящего в дверях. «Какой это доктор?» – спрашивает больной. Остановился на мне глазами да вдруг как крикнет: «Разве это доктор!!! Это Александр Львович Невахович!» – и с этими словами повернулся на кровати и испустил дух. Так вот как я был популярен в Петербурге.

Так где же уж тут возвращаться…».

 

Николай БУТОРОВ (1884-1970)

 

ПРОЖИТОЕ. 1905-1920

(отрывок из книги воспоминаний)

 

Окончание Александровского Лицея (я его окончил весной 1906 года, когда печальный конец Русско-японской войны ещё у всех был в памяти) давало право поступить на службу в любое гражданское учреждение…

Я уехал в деревню, потом поехал за границу, где, как уже говорил, сумасшествовал, затем устроил себе назначение чиновником особых поручений при Симбирском губернаторе Янушкевиче и явился в город Симбирск. Но в Янушкевича накануне моего приезда революционеры бросили бомбу и сильно поранили. Всё же он принял меня, был очень любезен, и общее впечатление сводилось к тому, что его ранения не так уж серьёзны. Однако через несколько дней Янушкевич скончался. Я уехал в имение и стал ждать, как будет на меня реагировать новый губернатор. Новый Симбирский губернатор Дубасов (весьма неинтересный толстяк, имевший весьма отдалённое отношение к адмиралу, генерал-адъютанту Дубасову) не возражал против моего назначения, и к началу 1907 года я снова попал в Симбирск.

Город Симбирск, где, хорошо зная моих родителей — наше имение было в Сызранском уезде Симбирской губернии, — симпатичное местное дворянство меня приняло с распростёртыми объятиями, был по летам пыльноват, по зимам часто грязноват (близость Волги всё же многое сглаживала), но в смысле работы я и здесь ничего не выиграл.

Моим занятием стало сидеть в приёмной, записывать посетителей и докладывать о них губернатору. Так как большинство посетителей были люди скромные и застенчивые, то, входя в губернаторский кабинет, они в смущении не закрывали как следует дверь, и шум из приёмной мешал работе. Вполне естественно, что губернатор кончил тем, что просил меня лично вводить к нему посетителей и плотно закрывать дверь. Вот в этом и заключалась вся моя работа для «общей пользы». Через полгода мои служебные обязанности мне так опротивели, что я просил губернатора, не найдёт ли он возможным сверх открывания его дверей меня приспособить к чему-нибудь в его канцелярии. Губернатор поморщился, но обещал подумать. Однако думал он так долго, что я подал в отставку и, бросив Симбирск, поступил в начале 1908 года в Земский отдел Министерства внутренних дел в Петербурге.

Работа в Земском отделе оказалась интересной, но здесь, в Петербурге, я конечно кончил тем, что вновь встретился с сестрой моего друга, однокурсника по Александровскому Лицею. Скоро её бережное, дружеское отношение вызвало такое опьянение, что мои восторги и мучения разрослись в какое-то болезненное состояние. Я окончательно потерял способность что-либо соображать и хоть с каким-нибудь смыслом вести себя. Песнь, что пела душа, была так восхитительно-прелестна, поднимала на такие душевные высоты и давала столько наслаждений, что от счастья кружилась голова и я постоянно находился в каком-то состоянии невменяемости. Не раз подходя к их особняку на Васильевском острове, волнуясь и преклонением перед своей Мадонной, и своим неземным чувством к ней, мне казалось: чего же большего ещё можно желать от счастья? Сердце колотилось всё сильнее по мере приближения к особняку, и часто я поспешно уходил от него. Почему уходил? Да потому, что признавал себя и не умным, и не красивым, и не богатым. Да потому, что считал достойным моей богини только выдающегося чем-нибудь человека, а не такого обыденного как я. И так грустно, и так тоскливо становилось на душе! И так роптал на судьбу, что она ничем особенным меня наделить не захотела!..

Мы катались на коньках, когда вылилось, наконец, новое объяснение. Взволнованная моими словами, она, смущаясь, объясняла, что надеялась выровнять наши отношения; со слезами просила простить, если, не желая, мучила дружбой; говорила, что хотела бы остаться моим другом. Оцепенев, я слушал. Потом её объявили невестой другого, потом состоялся мой отъезд на окраины, и наши дороги, казалось, разошлись навсегда.

Кто поверит, что это происходило в наш материальный двадцатый век и что героиней была одна из богатых невест Петербурга? Говорят, сильное чувство способно пробудить взаимность. Думаю, моё могло скорее оттолкнуть. Женщины отнюдь не ждут преклонений перед ними, как перед Мадоннами, но нам, мужчинам, такое чувство к женщине многое даёт, и чем дальше, тем яснее вижу счастье испытать его.

 

Татьяна ГРОМОВА (р. 1954)

 

КИРПИЧНИКОВЫ

(отрывок из книги «Симбирск купеческий»)

 

«Богатство само по себе не порок, не упрёк человеку. Но для того, чтобы иметь право

пользоваться богатством, необходимо иметь оправдание. А это оправдание находится в трате части богатства на добрые дела, на благо ближних. Иначе богатство – преступление. Ту же мерку можно применить и к высокому общественному положению. Вот мысли, меня посетившие, пока я сидел у Кирпичниковой в богатой обстановке её хором и ел персик, поднесённый лакеем в серебряно-хрустальной вазе», – так в июне 1916 года размышлял на страницах дневника попечитель Симбирской женской тюрьмы Александр Васильевич Жиркевич.

Купеческая вдова Анастасия Александровна Кирпичникова, о которой он упоминал, незадолго до этого предоставила Жиркевичу недостающую сумму на устройство церкви в женской тюрьме. В Симбирске предреволюционной поры она слыла одним из самых

щедрых благотворителей, число которых в связи с войной таяло на глазах. После смерти мужа при отсутствии детей Анастасия Александровна жила одиноко, продолжала дело покойного супруга и во всём старалась следовать заведённого им порядка.

Её муж, известный симбирский благотворитель и филантроп, купец 2-й гильдии Алексей Петрович Кирпичников (1810 – 1886), был одним из самых богатых симбирских торговцев второй половины XIX века. В городе ему принадлежало два каменных дома, несколько каменных лавок в Гостином дворе, в которых он продавал соль, москательные и галантерейные товары. В отличие от многих людей его сословия он не сторонился общественной работы и с двадцати пяти лет занимал в городском самоуправлении разные должности. С 1837 года был купеческим старостой, в 1841 году избирался на три года

ратманом Городового магистрата. С 1856 по 1863 годы был церковным старостой Спасо-Вознесенского собора. В 1865 году его избрали на один срок Городским головой. По должности был также директором Тюремного комитета, членом Училищного совета Симбирского уезда (с 1866), товарищем директора городского общественного банка (1868), членом комитета Николаевского дома неимущих (1868). Все последующие годы Кирпичников оставался в составе городской думы, работая в разных её комиссиях, а также в некоторых благотворительных организациях Симбирска. За заслуги перед обществом купец был награждён золотой медалью «За усердие» на Станиславской ленте и бронзовой медалью в память о войне 1853-1856 годов.

Не имея прямых наследников, он ещё при жизни пожертвовал два дома на углу Ярмарочной площади и Ново-Казанской улицы (угол улиц Гагарина и Можайского) для

городской богадельни и детского приюта и 20 тысяч рублей на постройку рядом с ними

ещё одного двухэтажного дома (ныне часть старых корпусов Ульяновского института

гражданской авиации). После его кончины город получил по его завещанию 200 тысяч

рублей на содержание этих заведений.

При этом, как писал Глеб Успенский: «Купец был дойною коровою всех, кто представлял собой какую-нибудь власть. Он давал взятки, подносил хлеб-соль, жертвовал, подписывал на альбом видов, который общество задумало поднести значительному лицу, проезжавшему из столицы, делал иллюминации в «честь»…, участвовал карманом в каком-нибудь аллегри «в пользу» и так далее, не говоря о том, что пирог с приличной закуской – всегда должна быть отличнейшая икра и редкостнейшая рыба (две вещи, неразрывно связанные со словом «купец», как неразрывно связана с этим же словом «лисья шуба» и возглас «кипяточку!») – этот пирог не сходил у него со стола для званых и незваных. Квартальный, городничий, частный пристав, брандмейстер, судейский крючок, ходатай … – всё это шло к нему в дом, в лавку и брало деньги, ело икру, рыбу, пило водку, постоянно грозилось и требовало благодарности за снисхождение».

В 1886 году Алексей Петрович покинул этот свет. Как и положено богатой наследнице, его вдова Анастасия Александровна Кирпичникова достойно почтила память мужа – в течение двух лет одаривала симбирские храмы разными подношениями, истратив на это около десяти тысяч рублей. В последующие годы размер подношений несколько сократила, но каждую очередную годовщину со смерти супруга заказывала в церкви городского детского приюта и богадельни панихиду о нём…

 

Виталий БИАНКИ (1894-1959)

 

МУЗЫКАНТ

(рассказ)

 

Старый медвежатник сидел на завалинке и пиликал на скрипке. Он очень любил музыку и старался сам научиться играть. Плохо у него выходило, но старик и тем был доволен, что у него своя музыка. Мимо проходил знакомый колхозник и говорит старику:
– Брось-ка ты свою скрипку-то, берись за ружьё. Из ружья у тебя лучше выходит. Я сейчас медведя видел в лесу.
Старик отложил скрипку, расспросил колхозника, где он видел медведя. Взял ружьё и пошёл в лес.
В лесу старик долго искал медведя, но не нашёл даже и следа его.
Устал старик и присел на пенёк отдохнуть.
Тихо-тихо было в лесу. Ни сучок нигде не треснет, ни птица голосу не подаст. Вдруг старик услыхал: «Дзенн!..» Красивый такой звук, как струна пропела.
Немного погодя опять: «Дзенн!..»
Старик удивился: «Кто же это в лесу на струне играет?»
А из лесу опять: «Дзенн!..» — да так звонко, ласково.
Старик встал с пенька и осторожно пошёл туда, откуда слышался звук. Звук слышался с опушки.
Старик подкрался из-за ёлочки и видит: на опушке разбитое грозой дерево, из него торчат длинные щепки. А под деревом сидит медведь, схватил одну щепку лапой. Медведь потянул к себе щепку и отпустил её. Щепка выпрямилась, задрожала, и в воздухе раздалось: «Дзенн!..» — как струна запела.
Медведь наклонил голову и слушает.
Старик тоже слушает: хорошо поёт щепка.
Замолк звук, — медведь опять за своё: оттянул щепку и пустил.
Вечером знакомый колхозник ещё раз проходил мимо избы медвежатника. Старик опять сидел на завалинке со скрипкой. Он пальцем дёргал одну струну, и струна тихонечко пела: «Дзинн!..»
Колхозник спросил старика:
– Ну что, убил медведя?
– Нет, — ответил старик.
– Что ж так?
– Да как же в него стрелять, когда он такой же музыкант, как и я?
И старик рассказал колхознику, как медведь играл на расщеплённом грозой дереве.

 

Николай БУЛИЧ (1824-1895)

 

О БАСНОПИСЦЕ КРЫЛОВЕ

(из письма писателю М.Ф.Де-Пуле, 1875 г.)

 

Многоуважаемый Михаил Фёдорович! Меня чрезвычайно занял факт, записанный И.А.Второвым: «Познакомился (в Симбирске) с Крыловым», и как я ни старался найти какое-нибудь подтверждение пребыванию И.А.Крылова в этом городе и в этом году, но не мог найти. В переписке его с братом, или, вернее, из ответных к нему писем брата не видно, чтобы Крылов уезжал в этом году из Петербурга (в 1823 году он ездил в Ревель), но там есть только одно ответное письмо от 1821 года, а от 1822 года и ни одного нет. Впрочем, в 1822 году летом Крылов жил на даче близ Петербурга; следовательно, именно этот указанный Второвым год неизвестен. Вопрос: зачем Крылов был в Симбирске? едва ли может быть решён положительно, если только он был там. Но не мог же Второв ошибиться? Не нужно ли поставить вместо Крылова И.И.Дмитриева, но и тут по соображениям писем к нему Карамзина видно, что он ездил в Симбирск в 1823 году.

Крылов мог быть там разве проездом в знаменитую саратовскую Зубриловку Голицыных, где его видел и описал в качестве домашнего учителя Вигель. Об этом надобно бы было спросить какого-нибудь Симбирского старожила, но таких под рукою нет теперь у меня. В 1821 году именно был заведён в Зубриловке известный пансион князем Голицыным, владельцем её, но жил ли сам владелец в это время там — из статьи не видно. У меня под рукою есть живой источник всех справок о Пензе — старик суб-инспектор в универстете, товарищ по службе в тамошней гимназии Попов, учитель Белинского (этого Попова я лично знал), помнящий Белинского ещё гимназистом. Сегодня я попросил его, в то время, как сам читал лекцию, поломать голову и вспомнить Зубриловку в 1821 году. Уверяет, что князя Голицына не было там с 1819 года. Но старик, который, я все думаю, что рассыплется песком в университетском коридоре, мог и ошибиться, и забыть, а Голицын мог именно в 1821 году приезжать в Зубриловку для открытия пансиона, в котором он принимал участие, и взять для этой цели старого друга дома Крылова, которого считали же ученым в Публичной Библиотеке.

Мог бы разрешить этот вопрос маститый симбирский поэт Ознобишин, тоже знакомый мне, но он больше, кажется, не живёт в Симбирске, если не умер. Завтра ещё пороюсь в памяти другого Пензяка, даже сочинителя… Порывшись, однако, ничего не нашёл положительного. Он хорошо знает и помнит Пензу с 1815 года, но Крылова в ней не видал. Возможность поездки его с князем Фёдором Голицыным, бывшим губернатором в Пензе, есть, но положительного подтверждения факту нет. Опять вопрос: если они ехали летом в Зубриловку, то Симбирск не по дороге; чрез Пензу ближе. Разве Волгой? Всё это предположения только. Не был ли Второв ещё раньше знаком с Крыловым, не писал ли он что-нибудь в его журналах? А кстати: не знал ли он карамзиниста Макарова, издателя «Меркурия», нашего казанца, который сам и отец его, бывший предводителем в Пугачевскую эпоху, проиграли в карты громадное состояние, так что молодой Макаров, получивший, как видно, в доме родительском блестящее французское образование, остался без гроша и должен был жить литературным трудом. Он известен ещё путешествием в Англию и умер в молодых годах где-то под Москвою…

 

Алексей ЖДАНОВ (р. 1949)

 

СПАСИБО, ЧТО ЖИВОЙ

(из книги «Подхватить зеркало»)

 

Я мог умереть пять раз.

Первый раз в Подмосковье, где мы отдыхали в пятидесятых годах каждое лето у фронтового друга отца. Я собирал грибы, нашёл очень похожий на боровичок гриб, сорвал его и тут же услышал окрик:

– Выбрось немедленно! Это Сатанинский гриб!

– Как интересно! – подумал я и пополам разломил шляпку. Светло-жёлтый разлом мгновенно почернел, и  я зачем-то легонько его лизнул.

Буквально через четверть часа я был на грани смерти. Произошло сильнейшее отравление производным синильной кислоты. На даче не было скорой помощи и, произведя все необходимые действия, меня спасла замечательная женщина – врач, жена отцовского друга Мария Петровна. Было мне лет семь, но уже тогда я был ужасно любознательным.

Второй раз, в том же подмосковном Успенском. Из-за крутого поворота пешеходной дорожки на меня выскочил автомобиль, с визгом затормозив в двадцати сантиметрах от колеса моего велосипеда.

В третий раз –  я тонул на Стрелке в Астрахани, и меня успели вытащить рыбаки.

В четвёртый – когда мы возвращались в Ташкент со старшим сыном с отдыха на озере Иссык-Куль. Водитель «Икаруса» заснул за рулём, и нас вынесло с дорожного полотна в гладкую, как стол, степь. Спасло то, что дорога шла вровень со степью.

А в пятый раз от гангренозного перитонита уже в пятидесятилетнем возрасте. Хирург  сказал, что мне повезло, что мало кому удаётся выжить при таком запущенном перитоните, и похвалил меня за то, что я весёлый парень и хорошо держусь.

Самое интересное, что этот самый пятый раз мне предсказала цыганка. Цыгане симпатичные люди, но по мне лучше, когда они поют свои красивые песни и исполняют зажигательные танцы.

В начале восьмидесятых годов  я ездил с младшим сыном на Чёрное море, и черт меня дёрнул зайти к знаменитой на всём побережье гадалке!

Красивая, ухоженная цыганка средних лет взяла мою руку и, внимательно взглянув, сказала:

– У тебя очень длинная линия жизни, но вот здесь – видишь, на середине – она прерывается. Ты можешь тяжело заболеть, и если не умрёшь, то будешь жить очень долго.

Меня мало обрадовало такое пророчество, и я подумал: «Чушь какая-то! Да что ж это такое! Умереть в середине жизни! Да если и случится болезнь, то я должен, просто обязан выжить! Я же так люблю жизнь!».

Денег  цыганка почему-то не взяла, пригласила к столу, откупорила бутылку марочного вина и поставила вазу с фруктами. Мы выпили с ней по бокалу и распрощались…

 

Георгий МЕЙЕР (1894-1966)

 

СВЕТ В НОЧИ

(отрывок из книги)

 

Творчески созревший и прозревший на каторге Достоевский никогда не мог простить себе гуманистической слепоты. Гуманист просветительского толка полагает, что единственная причина мирового зла обретается в социальной несправедливости, в общественном нестроении. Стоит правильно поделить между всеми земные блага, главным образом,

материальные, и зло само собою исчезнет. Какая жалкая немощная теплота! Её носителей не только Бог изблюёт из уст Своих, — от неё уже тошнит любого мало-мальски живого человека.

На каторгу Достоевский прибыл с довольно легковесной идеологией в голове, унаследованной от кружка Белинского и подпольного сообщества Петрашевского. И вот, вдруг, на тюремном опыте, на примере немногих вполне закоренелых преступников, бесповоротно самоутвердившихся вне Бога в гордыне, увидел Достоевский, что есть на свете, выражаясь несколько условно, бескорыстное зло, творимое ради зла, le m al gratuit. Достоевский постиг, что это зло происхождения нездешнего, что его корни уходят в потустороннее, что существует некое вселенское средоточие греха — невидимый некто, вмещающий в себя и олицетворяющий собою абсолют зла. Не будь Достоевский гением, человеком, отмеченным свыше и предназначенным к особой миссии, он, подобно Раскольникову, суеверно ощутил бы присутствие в мире духа глухого и немого и застыл бы на этом, или быть может, по примеру Ставрогина, уверовал бы в существование беса, не веруя в Бога. Но сияющий образ Христа, посетивший Достоевского в детстве, не покидал его никогда, даже в годы его нижайшего падения.

На каторге увидел Достоевский не только отверженных, самоутвердившихся в несокрушимой гордыне, но и других, научивших его смиряться и молиться. Он видел, как эти

люди, затверделые во зле, во время великопостного богослужения падали на колени при молитве, произносимой священником, воспринимая сердцем покаянные слова о разбойнике

в буквальном, в непосредственном применении к самим себе.

Тогда-то вне всякого сомнения встала впервые перед духовным зрением Фёдора Достоевского фигура Федьки Каторжного. Он понял, как и почему всяк за всех виноват, понял, что существует круговая ответственность за зло, ежесекундно творимое людьми, что он отвечает перед Богом за каждого из этих заклеймённых арестантов, что он ничуть не

лучше их перед престолом Всевышнего и что он сам, наконец, и есть Федька Каторжный. Отсюда вывод был один, и Достоевский его сделал: «Смирись, гордый человек!».

Через познание реального существования дьявола дошло до Достоевского веяние Божественности Христа, — «симпатичная личность» превращалась в Сына Бога Живого.

Перед внутренним зрением будущего автора «Преступления и наказания» земной трёхмерный мир разрастался в некое мистическое трёхпланное вселенское здание.

В блошиные и вшиные бессонные ночи, лёжа на жёстких тюремных нарах, впервые увидел Достоевский по-иному, по-новому и себя, и людей, и мир. Тогда-то, через познание

подлинного первоистока зла, этот необычайный, небывалый, ни с кем и ни с чем несравнимый каторжанин постиг окончательно то, что гораздо позднее поведали в «Братьях Карамазовых» чёрт — Ивану, а звёздное небо — Алёше: «Всё, что есть у вас, есть и у нас». Достоевскому открывалась взаимопроницаемость всех областей вселенной: ада, рая и нашей

земной жизни; возникал зародыш «Преступления и наказания»; взорванный грехом, раздробленный духовным бунтом Адам приступал к преодолению своего раскола и уже казнил в себе Раскольникова…

 

Ибн БАТТУТА (1304-1377)

 

ПОДАРОК НАБЛЮДАЮЩИМ ДИКОВИНКИ

ГОРОДОВ И ЧУДЕСА ПУТЕШЕСТВИЙ

(отрывок из сочинения)

 

Наслышавшись о городе Булгаре, я пожелал его видеть и поверить рассказы о чрезвычайной краткости его ночей в одно время года, и обратно дней в другое время. От султанского табора до Булгара около десяти дней пути. Я просил Султана дать мне проводника, и он милостиво согласился. Действительно, я видел в Булгаре, что, когда там прочитают молитву захождения солнечного в месяце рамадане, уже наступает время вечерней молитвы, и так далее, и наоборот в другое время. Я пробыл в Булгаре три дня, и возвратился к Султану.

В Булгаре рассказывали мне о земле мрака, и возбудили было большое желание посетить её. Расстояния до неё сорок дней езды, но меня уговорили не ездить, представляя опасности и бесполезность путешествия. Слышал я, что ездят туда на маленьких санях, запряжённых собаками, ибо дороги покрыты льдом, по которому скользит человеческая нога и конское копыто, и только собаки могут держаться. Купцы отправляются туда, запасаясь пищею, питьём и дровами, ибо нет там ни дерев, ни каменьев, ни домов. Путеводителем бывает опытная собака, которую ценят иногда в 1000 динаров. К её шее привязывают санки, и три собаки помогают ей везти их. Другие санки следуют за первыми. Проводники погоняют собак, и когда старшая остановится, все они останавливаются. Тут поскорее спешат кормить собак, ибо иначе они взбесятся и разбегутся, а путешественники без них погибнут.

Приехавши в землю мрака, купцы кладут товар свой в известные места, и на другой день находят там, вместо него, соболей, горностаев и других зверей. Если они довольны обменом, то забирают товар, а не то оставляют его, и потом находят прибавку к нему, или свой товар на прежнем его месте, в знак несогласия. Таким образом торгуют они, с народом или с духами, никому неизвестно, ибо покупателей своих не видит из них никто и никогда.

Я воротился в табор султанский 28-го рамадана, и отправился потом за Султаном до Астрахани, одного из подвластных ему городов. Он стоит на берегу реки Этель, одной из величайших рек в мире. Здесь Султан проводит холодное время года, и когда реки здесь замёрзнут, пути Султана и место его пребывания устилают сеном.

Когда Султан прибыл в Астрахань, одна из жён его, дочь Императора Константинопольского, беременная, просила у него позволения посетить отца своего, на что Султан согласился. Я осмелился просить разрешения следовать за нею, желая видеть Константинополь; сначала мне отказали. Когда я объяснил, что хочу быть в свите Султанши, без всякого отличия, позволение было дано. Султан подарил мне 1500 динаров, почётное платье и несколько лошадей. Каждая из жён его подарила мне по серебряному слитку, что называется у них эль-сувам, и также одарили меня все сыновья и дочери Султана.

Таким образом, 10-го шаваля отправился я в путь с султанскою супругою, по имени Байлун, дочерью Императора Константинопольского. Султан провожал её до первой станции, и воротился оттуда домой. Пять тысяч сопровождали Султаншу, в том числе было пятьсот всадников, не считая рабынь и прислужников. Мы прибыли сначала в Укак, город порядочный, но там было нам весьма холодно. Отсюда до Эль-Сарая десять дней пути. В одном дне пути отсюда находятся Русские Горы, где живут Русские, христиане, народ с рыжими волосами и голубыми глазами, весьма хитрый и коварный. У них есть серебряные рудники, и из их земли получаются сувамы, или слитки серебра. После десяти дней пути от сего места, приехали мы в Судак, город в Кипчацкой Степи, на морском берегу, а потом в город Баба-Салтук. Здесь последнее место, принадлежащее Туркам, и от него до областей румских восемнадцать дней пути, из коих восемь дней надобно ехать по необитаемой и безводной степи, но путешествуя в холодное время, воды с собою мы не везли…

 

Тамара МИХЕЕВА (р. 1979)

 

ЮРКИНЫ БУМЕРАНГИ

(отрывок из рассказа)

 

Бумеранги – это лошади. Они живут на одном мысе, едят жёлтую траву, а на закате смотрят печальными глазами на море. Ещё у всех Бумерангов рыжеватая гладкая шерсть и медная жёсткая грива.

Маленький Юрка был в этом уверен. Он рисовал лошадиные морды на запотевшем стекле окна и повторял это странное, незнакомое слово: «Бумеранг. Бу-ме-ранг. Бумеранги».

Ему хотелось побольше узнать об этих лошадях, но мама всё время была занята: она писала папе письма на Север и рассказывала об этом Юрке перед сном.

Однажды Юрка засомневался, что Бумеранги – это рыжие лошади с мыса, потому что он услышал через открытую форточку, как мальчишки кричали во дворе:

– Миха, пойдём на пустырь в бумеранг играть!

Мама сидела за своим большим столом и рисовала картинки к одной детской книжке – завтра она отнесёт их в редакцию. Юрка не хотел её отвлекать, но он не мог понять, как в рыжих лошадей с печальными глазами можно играть на пустыре.

– Мам, а Бумеранги – это лошади?

– Угу, – рассеянно ответила мама, не отрываясь от работы.

Юрка успокоился. Он понял, что мальчишки просто представляют, что к ним пришли Бумеранги. Конечно, ведь каждому хочется подружиться с рыжими лошадьми, которые по вечерам смотрят с мыса на море. Иногда они Юрке снились. Они приходили то поодиночке, то целым табуном, смотрели ему в глаза и брали с его рук белые кусочки сахара. Юрка просыпался счастливым.

Ни в школе, ни во дворе он никому не рассказывал о Бумерангах: у него не было друзей.

Больше всего Юрке хотелось, чтобы поскорее приехал с Севера папа и повёз бы его на тот мыс, где пасутся рыжие лошади, но папы так давно не было, что он его уже и не помнил. Юрка внимательно слушал мир. Он был ему мало знаком. В детский сад Юрку не водили. Он жил с бабушкой в деревне, бабушка его сама лечила, «на ноги подняла», потому что Юрка очень больным родился, а мама всё разбиралась тогда в своей жизни.

Там, в глухой маленькой деревушке, всё для Юрки было знакомо и понятно. Трава была мягкая, послушная, говорливая. Собаки – добрые. Люди – ласковые.

В городе иначе. Бабушка сначала тоже приехала с Юркой и мамой в город, готовила им завтрак и вздыхала, слушая, как мама помогает делать Юрке уроки, но потом устала и вернулась туда, где коровы звенят по утрам колокольчиками, а летними ночами мальчишки уходят в ночное. Среди их коней встречаются похожие на Бумерангов.

Сперва в городе Юрке не снились Бумеранги, но однажды ночью он проснулся в грозу, и когда вспыхивало молнией небо, на стену ложилась тень. Она была похожа на силуэт лошади с жеребёнком…

Наверно, там, на мысе, поросшем жёлтой степной травой и низкорослым кустарником, жеребята рождаются глубокой осенью, когда воздух тревожный, густой, а небо низкое, цвета стали. У жеребят тонкие ноги, они подкашиваются, но за зиму окрепнут, и к новому лету жеребята смогут вместе со взрослыми лошадьми провожать в море закат. И глаза у них тоже станут грустными. Юрке хотелось знать о Бумерангах больше, но ни в одной книге не было про них написано.

– Мам, кто такие Бумеранги?

– Ну они всегда возвращаются, – как обычно, рассеянно ответила мама, не отрываясь от письма папе на Север. – Юрик, ты же видишь, я работаю.

Они всегда возвращаются – Юрка знал это. Куда бы ни уходили Бумеранги, по каким бы степям, холмам ни скакали, на закате все возвращаются на мыс и смотрят в море. Юрке очень хотелось знать, о чём они думают, безмолвно застывая на берегу. Но, даже приходя к Юрке во сне, Бумеранги не открывали своей молчаливой тайны.

– Я написала папе, чтобы он привёз тебе бумеранг, – сказала мама Юрке перед сном.

Он не удивился: папа всё может, но Юрке не хотелось, чтобы хоть одного рыжего Бумеранга увозили с мыса в душный город, где нет моря.

– Мам, ты всё время пишешь папе письма, а он нам – нет…

– Папа много работает, Юрик.

На следующий день мама прибежала домой весёлая, счастливая, сбросила мокрый от весеннего дождя плащ. Звонко чмокнула Юрку в макушку.

– А нам с тобой письмо!

– Письмо?! От бабушки! – соскочил с подоконника Юрка.

– От папы!!!

Письмо было замечательное, и папа был такой, который сможет увезти их к Бумерангам и услышать пушистую траву в бабушкиной деревне. Но только слишком его почерк был похож на мамин…

А потом пришло лето с теплыми ливнями и грозами, с тополиной метелью и солнцем. Всё чаще мама стала задерживаться после работы. Юрка хотел ехать к бабушке, но однажды утром на его постель сели мама и бородатый мужчина.

– С добрым утром, сын, – сказала мама.

Она взлохматила Юркины волосы. У неё были необыкновенно счастливые глаза.

– Это тебе – бумеранг. – И папа протянул Юрке странно изогнутую деревяшку.

Они пили чай с конфетами и лимоном, катались в парке на качелях, и папа поднимал Юрку и маму прямо в небо. У Юрки бухало сердце, а мама по-девчоночьи визжала. Они ели мороженое на набережной, глядели в небо и пускали ракеты.

А ночью Юрка тихонько всхлипывал в подушку. Бумерангом оказалась эта нелепая палочка, пусть даже красивая! И пусть даже папа так здорово пускает её и она возвращается! Но на мысе у моря нет рыжих лошадей с печалью в глазах!

 

Подборку поэзии и прозы

составил Николай Марянин.