Мало что раздражает меня так сильно, как склонность местного среднего класса разговаривать на собачьем языке сплошного заимствования.

Бесконечные ивенты, брифы, кейсы, лонгриды, хайлайты и коворкинги сливаются в один огромный океан менеджерской пошлости и языкового равнодушия, и уже даже смеяться над этим скучно и тошно, а хочется просто сказать этим милым людям:
– Берните в хелле, пожалуйста!

Примечательно, что это засилье псевдоанглийского, эта диктатура тупого импорта образовалась именно в те годы, когда, по мнению интеллигенции, у нас кровожадно расцвели “изоляционизм”, “день опричника” и “особый путь” (сочетание одного с другим дает представление об интеллектуальной честности и умственных способностях этой интеллигенции).

Могут, конечно, сказать: но ведь эти заемные слова были всегда.

Они были и в прежней России, во французских выражениях помещика, и в позднем СССР, в разговорах хиппи и фарцовщиков, были в девяностые годы, с их спонсорами и прочим лизингом.

И это правда.

Эти слова были всегда, но за ними пряталась наивная и уязвимая мечта.

Мечта о Париже в деревенских лопухах, мечта о группе Led Zeppelin на уроках диалектического материализма, мечта о красивой жизни в кооперативном кафе с золотой цепью на шее.

Мечта не могла сбыться – по крайней мере, для всех и всегда, – и потому ее корявая потребность выразить себя настоящими, заграничными словами заслуживает хотя бы трагического почтения.

И вот мы оказались в мире, где чужие слова есть, а мечты нет.

Где менеджеры – и даже журналисты, о ужас, – шпарят на собачьем языке не потому, что они таким образом грезят о недоступном мире, которому не суждено сбыться на родине, о волшебном мире, куда им не попасть, – а просто потому, что у них все деловые бумажки так написаны, и они намертво привыкли на собачьем языке свои бумажки писать.

Нерусская-русская пошлость перестала быть экзотическим и обреченным цветком – и стала рутиной.

Но бернуть в хелле синим-синим файром ей все-таки не помешает.