Клуб «Симбирский глагол». «Никто доподлинно не знает, в чём смысл жизни и есть ли вообще у неё смысл». Ведущий Клуба — Жан Миндубаев. От ведущего

Продолжаем публикацию романа Сергея Юрьева  «Шанс милосердия».

ГЛАВА 3

«Никто доподлинно не знает, в чём смысл жизни и есть ли вообще у неё смысл. Зато бессмысленность смерти очевидна настолько, что большинство людей, даже осознавая её неизбежность, отказывается в неё верить».

Ликуд Байрак, философ, гражданин вселенной, XXVI век

26 дня месяца Абу. Площадь Возрождения, Катушшаш.

Итак. Митинг начался. Под пение фанфар на мостки вышел бел-пахати, управляющий северным округом Катушшаша, и, подняв ладони, начал утихомиривать ликующую толпу. На это, согласно традиции, должно было потребоваться не меньше десяти минут. Значит, до её выхода оставалось больше получаса, и было время ещё раз десять повторить заготовленную речь.

Когда Флора в условленное время пришла с готовым текстом в шестой отдел секретариата Великого сагана, её вполне радушно принял розовощёкий и доброжелательный чиновник, пригласил присесть, в её присутствии внимательно прочёл бумагу, удовлетворённо цокнул языком, вынес её в приёмную и отдал секретарше перепечатать в четырёх экземплярах под копирку. Вернувшись, он предложил выпить настоящего чая, что сейчас, в военное время, считалось роскошью.

— Флора! Вы создали поистине исторический документ! Так точно, так кратко и ёмко отразить суть текущей ситуации дано немногим. Я просто восхищён.  Вот, например, это место. Э-э-э… Да! Никто не вправе пытаться разрушить тот мир чистоты и гармонии, который мы в едином порыве хотим противопоставить надвигающемуся хаосу! Великолепно! В точку! Когда-нибудь, дорогая Флора, я буду гордиться, что мне посчастливилось с вами общаться. Да! Сахарку. Пожалуйста. Сейчас я попрошу принести рогалики. Нет. Извиняюсь. Арабела занята. Перепечатывает вашу выдающуюся речь. Я бы сам сходил до буфета, но, увы. Не могу покинуть пост в урочное время. Не имею права. А вот чаю налью. Сам. Не буду отвлекать мою замечательную секретаршу, а то ошибок наделает.

Флора, обжигаясь, проглотила горячий чай, даже толком не ощутив его вкуса. Ей хотелось как можно быстрей покинуть этот кабинет. И то, что написанный ею текст вызвал такое бурное одобрение канцелярской крысы, казалось ей оскорбительным. Одно утешало: предстоящее выступление на митинге повышало её общественную значимость, а значит, могли вырасти шансы найти новую работу. Хотя бы в той же Высшей школе искусств, где обучались студенты-стукачи, благодаря которым она и влипла в эту историю. А что! Не бросай в небо камень – может и по голове шмякнуть.

Толпа успокоилась и приготовилась внимать первому оратору. Бел-пахати выждал ещё насколько секунд и начал свою речь:

— Друзья! Сограждане… Сегодня мы провожаем достойных граждан Катушшаша, наших братьев и сыновей, в действующую армию. Скоро, очень скоро они наденут солдатские мундиры, возьмут в руки оружие и отправятся туда, где решается судьба не только нашей благословенной Империи, но и всего мира! Да! Я ничуть не преувеличил значимости того, что сейчас происходит на фонтах. Сейчас нам, как никогда, нужна победа над полчищами озверевших врагов, которые не щадят ни женщин, ни стариков, ни детей, которые мечтают сравнять с землёй наши города и селенья…

Он говорил уверенно и твёрдо, что никак не вязалось с его тщедушной внешностью. Резервисты, которых было сотни три, стояли прямо напротив трибуны стройными рядами, и даже то, что большинство были одеты в лохмотья, не заставляло усомниться, что они, как положено, выполнят свой долг и жизни за Родину не пощадят. А какой смысл надевать приличную одежду, если ещё перед погрузкой в эшелон всё их гражданское тряпьё полетит в большой костёр, разведённый на привокзальной площади. На выходе из бани, что расположена рядом с паровозным депо, им выдадут новенькое обмундирование – и прощай гражданская жизнь. Среди резервистов были мужчины самых разных возрастов – от подростков до пожилых граждан, и ещё среди них затесалось несколько юных девушек, явных добровольцев. Всё-таки два десятилетия непрерывного промывания мозгов сделали своё дело.

Она испугалась собственных мыслей, как будто их мог подслушать стоящий рядом шурта или, что ещё хуже, пристроившийся за спиной переодетый в штатское сотрудник Службы Общественного Спокойствия. Почему-то их легко было выделить из толпы по одному только вечно сосредоточенному выражению лица. Может быть, им также легко читать по лицам граждан, не завелось ли в тех головах какой-нибудь крамолы? Нет, надо успокоиться, загнать страх туда, где его никто не найдёт – на самое дно души, в пятки. Что за жизнь? Чтобы в голову не лезло ничего лишнего, пожалуй, можно ещё раз перечитать машинописный текст с её выдающейся речью. Верхом издевательства было заставлять её писать. Дали бы готовый текст, и мучений стало бы вдвое меньше. Нет – втрое. Вчетверо. Впятеро! Может, совесть не так бы мучила. Лучше быть слепым орудием тирании, чем соучастником её преступлений. Да! Неплохо сказано. Может с этого и начать? Кому надо – тот поймёт. Нет. Нет! Страшно! Героизм – не её стихия…

— …все мы! В едином строю – и те, кто в тылу куёт победу, и те, кто грудью идёт на врага. Става Империи! Слава Его Величеству, да продлят боги его благословенную жизнь на многие тысячи лет!

Теперь могучий сводный хор местной консерватории, городского военного гарнизона и полиции при поддержке всех собравшихся исполнит боевой имперский марш «Разящий меч и прочный щит». А кто не поддержит, тот рискует провести ночь в кутузке…

 

Стальной клинок – разящий меч

Ударит по врагу.

Должны мы Родину беречь

И в ливень и в пургу!

 

Вперёд-вперёд полки идут,

Трепещет злобный враг.

Не преградят наш славный путь

Ни горы, ни овраг!

 

Слова застревали в горле, но надо было выдавливать из себя всю эту абракадабру. Бел-пахати, возвышаясь над толпой, ритмично раскачивался из стороны в сторону, держа руки перед собой, как будто пытался дирижировать.

 

Пусть в наших жилах кровь кипит,

Душа горит огнём.

Не сокрушить наш прочный щит –

Мы с ним или на нём!

 

Мы не страшимся бранных сеч,

Готов врага добить

Стальной клинок – разящий меч

И наш могучий щит.

 

Ей теперь больше всего хотелось, чтобы пение наконец-то закончилось. Не пугало даже то, что ей сразу после того, как стихнет последний аккорд, предстоит выйти на сцену и, прежде чем начать речь, посмотреть в глаза толпе.

— А сейчас приветственное слово нашим славным резервистам скажет доцент кафедры археологии Института древней истории Кетта, магистр исторических и общественных наук Флора Озирис!

Раздались дружные ритмичные хлопки, те, кто стоял перед помостом в передних рядах, расступились, как по команде, образуя коридор, ведущий прямо к наспех сколоченным деревянным ступенькам. Она неторопливо и степенно, как инструктировали, двинулась вперёд, пряча в нагрудный карман жилета бумагу с текстом своей речи. Промелькнул испуг, что за скомканный документ, столь ценный и важный, по головке не погладят. Но эту мысль она решительно отогнала, и с каждым шагом её воля крепла, осанка становилась прямей, а каждый следующий шаг – твёрже и уверенней.

Ахикар, бывший студент, а ныне подполковник Ночной Стражи, лично подал ей руку, помог подняться на подиум и шагнул в сторону, оставляя её наедине чего-то ждущей толпой и громоздким микрофоном. Стихли аплодисменты, успокоился гомон, и над площадью повисла тишина, нарушаемая лишь посвистыванием и хлопанье крыльев чёрных дроздов, гнездящихся под козырьками крыш окрестных зданий.

— Дорогие мои, — начала негромко, но с каждым словом речь её становилась всё уверенней и чеканней. – Дорогие мои сограждане и соотечественники. Сегодня мы переживаем одновременно и горький, и счастливый день. Мы расстаёмся с нашими родными, нашими возлюбленными, с теми, кто был нам опорой в повседневной жизни.  Война есть война, и, возможно, назад, к своим семьям, вернутся не все. Но мы должны в полной мере осознавать: для тех, кто уходит, сегодня наступил момент истины, который открывает перед ними возможность испытать себя, испытать любовь к своим близким и преданность нашему общему делу. Привязанность к родным неотделима от любви к Отечеству, которое сейчас, как никогда, нуждается в защите. Все мы знаем, что на нас обрушилась мощь всего остального мира. Коварные правители и обманутые народы, ослеплённые блеском презренного золота, в самом существовании нашей прекрасной Империи, где и власть, и мы – обычные граждане, не утратили приверженности к вечным ценностям, видят угрозу своим презренным интересам. Сейчас много говорят о том, что в душах правителей северных стран не осталось ничего человеческого. Это не так… — В толпе раздался беспокойный ропот, а те, что стояли в первых рядах испуганно отвели взгляды. – Это не так! В них и не было ничего человеческого! Более того, я не уверена в том, есть ли вообще у них души! Всем нам известны вопиющие примеры их бесчеловечной жестокости. Они уже превратили в зловонную отравленную пустыню некогда цветущие северные территории Кетта, десятки тысяч мирных жителей стали жертвами их беспорядочных газовых атак, обстрелов и авиа-налётов. И я скажу то, что каждый из нас слышит в биении своего сердца: никто не вправе пытаться разрушить тот мир чистоты и гармонии, который мы в едином порыве хотим противопоставить надвигающемуся хаосу! Вам же, дорогие мои сограждане, идущие в бой, я хочу сказать главное. Знаю, любой из вас готов умереть за Родину и за Императора. Но не в этом ваша цель. Ваша цель — победить! И, если это возможно, сберечь себя, чтобы дать жизнь новым поколениям, дать жизнь детям, которым в юные и зрелые годы не придётся воевать, которые будут заниматься мирным строительством, поднимать науку, культуру и производство. Вы должны победить и выжить, чтобы воспитать в ваших детях и внуках ту же душевную чистоту, ту же преданность нашим общим целям, ту же верность стране и благословенному Дому Ашшуров, что и вы храните в ваших сердцах.

Здесь, в финале, ей советовали прослезиться, но слёзы не шли, хотя на душе было несказанно гадко. Она выдержала паузу и, когда площадь разразилась восторженными воплями, а также бурными и продолжительными аплодисментами, начала медленно пятиться, скрываясь за спинами сановников, стоящих на помосте. Едва она исчезла из поля зрения публики, её схватил за локоть тот самый розовощёкий чиновник, что бурно одобрил текст её речи.

— Великолепно, — вполголоса сказал он и, не отпуская её локтя, повёл за помост, где стоял брезентовый павильончик со столиками, бесплатными прохладительными напитками и сладостями. – Я просто потрясен. А знаете, я ведь рисковал. Да, рисковал! Своей репутацией и даже должностью. Мне только час назад сказали, что решено вести прямую трансляцию на Имперском радиоканале. Да, моя дорогая! Вас слышала вся страна. Вся Империя вам рукоплескала. Теперь вы знаменитость, да и я вправе ждать скромного поощрения. Предлагаю это отметить. – Он налил стакан холодного лимонада из бутылки, стоявшей в тазике со льдом, и протянул его Флоре. – Сегодня вечером приходите в «Оазис». Я угощаю. Да. Нет. Не приходите. Я за вами заеду. Домой. У меня своя повозка. Согласны?

— Послушайте… — Флора сделала глоток. – Как вас зовут?

— Априм. Просто Априм…

— Послушайте, Априм. Вам не кажется, что я уже старовата и для вас, и для того, чтобы вообще ходить на свидания?

— Я… Извините. Я только хотел отметить… — Он явно волновался. – Я знаю, сколько вам лет, но выглядите вы прекрасно. Просто прекрасно.

— Спасибо, но…

— Никаких «но»! – Казалось, он внезапно обрёл уверенность в себе. – Моё руководство намерено сделать вам предложение. Какое именно – решится ближе к вечеру. Так что, будем считать это деловой встречей.

— Но почему в самом дорогом ресторане? Не думаю, что вам так уж хорошо платят.

— За мой кошелёк не беспокойтесь. Всё будет оплачено. Представительские расходы. – Чиновник снова засмущался. – И при вашем новом статусе не стоит ходить в дешёвые забегаловки. Не приветствуется. Так я за вами заеду. А сейчас отправляйтесь домой. Отдохните. Не прощаюсь. А теперь извините. У меня ещё двое выступающих.

Он ушёл, не оглядываясь, а Флора ещё некоторое время не решалась выйти из-под навеса. Ей почему-то казалось, что уже никогда не удастся затеряться в толпе, что теперь каждый встречный будет тыкать в неё пальцем, по ночам мальчишки будут швырять камни в её окна, а соседи перестанут здороваться.

Но, казалось, никто не обращал на неё внимания, когда она прошла за спинами стражников, стоявших в плотном оцеплении, и нырнула в первый попавшийся переулок, ведущий в сторону от площади. И тут она увидела того, кого меньше всего ожидала встретить. Профессор Ларс Гидеон, автор бессмертного труда «Имперские корни древнего Кетта», сидел на поваленном набок мусорном бачке и постукивал тростью о булыжную мостовую, понуро опустив седую голову.

— Профессор, как вы здесь оказались? – поинтересовалась Флора, но тот никак не отреагировал. Пришлось повторить громче: — Ларс, что вы здесь делаете? Вы же должны быть в поезде!

— А-а… Девочка моя. Здравствуй дорогая. – Он даже улыбнулся в ответ, только улыбка получилась невесёлой. – Я не поехал.

— Почему?

— Я же говорил… Ахикар не советовал мне садиться в этот поезд.

— Ахикар?

— Да. Я его пару раз выручал, когда он был студентом. Думаю, и он предостерёг меня от чего-то крайне неприятного.

— От чего?!

— Не знаю, милая, не знаю. Он не стал объяснять. Думаю, он и так сказал мне больше, чем имел право.

— А здесь-то вы как оказались?

— Пришёл тебя послушать. В листовке, что раздавали вчера на всех углах, так и было написано: призывников будет напутствовать доцент кафедры древней истории Флора Озирис. Ты хорошо выступила, девочка. Очень хорошо. Искренне. Без страха. Без лишнего лизоблюдства. Всё на грани. Всё в пределах…

— Спасибо, профессор, но не думаете ли вы, что я этим горжусь?

— Помоги-ка мне подняться, а то ноги не слушаются.

— Может, извозчика?

— Не проедет он сюда, да и денег у меня не него нет. – Ларс левой рукой опёрся на её ладонь, а правой на свою трость. – Доберусь. Мне тут не слишком далеко.

— Я вас провожу.

— Не стоит, милая, не стоит. Я ещё о-го-го… Сюда пришёл и обратно дойду. – Он сделал первый шаг. — Главное – отдыхать почаще. За часок, глядишь, и доковыляю.

— Толпа уже расходится. Давайте подождём несколько минут.

— С моей скоростью, пока до угла дойду, все патриоты десять раз разбегутся. Прощайте, милая. – Он двинулся прочь из переулка шаркающей походкой, тяжело опираясь на трость. А ведь всего-то три дня назад профессор был вполне бодр и тростью пользовался больше для того, чтобы потрясать ею в пылу спора о датировке каких-либо древних артефактов…

Флора дождалась, когда он скроется за углом, и медленно пошла вглубь переулка, хотя понятия не имела, куда ведёт этот узкий проход между домами и есть ли у него выход. Главное – здесь было безлюдно, а значит, некому бросать на неё осуждающие презрительные взгляды. Здесь бы и отсидеться до темноты, до самого комендантского часа, когда на улицах не останется никого, кроме патрулей Службы Общественного Спокойствия и Ночной Стражи. И пусть тащат в кутузку. Зато будет железная отмазка, когда это розовощёкий Априм будет выяснять, почему её не оказалось дома, когда он за ней приехал на своей хвалёной повозке, запряжённой как минимум парой лошадей.

Переулок оказался проходным, и вскоре она вышла на бульвар царя Эришума IV, даровавшего в своё время народу Кетта конституцию. К счастью никто на Флору не обращал никакого внимания, и знакомых на пути не попалось, и уже через час она вошла в свой подъезд. Когда-то этот дом считался престижным жильём, где проживали толстосумы, аристократы и высокопоставленные чиновники. Но накануне штурма Катушшаша имперскими войсками, во дворе разорвался крупнокалиберный снаряд, обвалив часть стены в южном торце здания, а студенческое общежитие, где она тогда проживала, огнём артиллерии просто сравняло с землёй. Богатеи съехали из аварийного дома, и туда временно поселили уцелевших выпускников университета. И вот, это «временно» длится уже более двадцати лет. Впрочем, жаловаться грех. Есть просторная комната с балконом, кухня, ванная и сортир, отделанные жёлтым мрамором. А то, что горячую воду дают раз в неделю, и электричество подключают лишь вечером на четыре часа, можно пережить. Зато с газом проблем нет. Хоть круглые сутки чай кипяти. В окрестных посёлках и этого нет. А в некоторых провинциях никогда и не было. Не до всюду успела дойти электрификация…

Чай… Чая, конечно, нет. После того, как армия Федерации отравила почвы в северных провинциях, настоящий чай стал большой редкостью, и пачка стоила половину месячного жалования среднего работяги. Зато есть сухой порошок корня дягиля. Ничем не хуже. Даже полезнее. Ещё в кухонном шкафчике лежит пара армейских галет и пол-упаковки сахарина. Так что, до вечера дотянуть не проблема.

Флора поставила чайник на плиту, присела у окна на табурет, и в этот момент «проснулась» чёрная «тарелка» проводного радио. Вот оно-то никогда не подводило – вещало строго по расписанию. Оказаться нельзя. Выключать запрещено. Можно убавить громкость, но это не приветствуется. Народ должен быть в курсе свежих сводок с фронтов, деяний имперских и провинциальных властей, направленных на благо народа, и, конечно же, знать всё о происках коварных врагов – как внешних, так и внутренних.

Уверенный голос диктора прорывался сквозь треск помех в каждый дом, чтобы подданные величайшего и наимудрейшего императора всех времён Одишо-Ашшура XII не ощущали себя одинокими, чтобы чувство единства нации было у них в крови.

«…войска Северо-Западного фронта силами двух пехотных армий при поддержке трёх бронекорпусов прорвали оборонительные линии противника в районе городов Куссар и Каниш и, продвинувшись на пятьдесят фарсахов в глубь вражеской территории. Таким образом, почти половина Республики Урук и почти всё княжество Ашой навеки воссоединились с нашей Империей. Враг потерял несколько прифронтовых аэродромов, и теперь вражеской авиации не хватит дальности полёта, чтобы наносить бомбовые удары по нашим мирным городам и сёлам, расположенным к югу от Катушшаша…»

А саму столицу Кетта, как бомбили, так и будут бомбить. Успокоили. Молодцы. Правда, пять лет назад войска Федерации подошли к городу на расстояние четырёх фарсахов, и по северным окраинам лупила дальнобойная артиллерия.  Сейчас ещё ничего… Сейчас жить можно.

«…Великий саган имперской провинции Кетт сегодня утром посетил военный госпиталь в южном пригороде. Почтенный Нимруд Ушана с глубоким удовлетворением отметил, что в данном лечебном учреждении квалифицированная медицинская помощь оказывается не только солдатам и офицерам, получившим ранения в боях с коварным врагом, но и мирным жителям прилегающих кварталов. Конечно, это огромная нагрузка на лекарей, — констатировал Великий саган, однако, по его мнению, сейчас вся Империя работает ради победы с гигантским напряжением сил, и трудовой подвиг каждого труженика тыла будет по достоинству оценён, когда остатки вражеских полчищ будут сброшены в ледяные воды Северного океана…»

Да, о скорой победе речи ведутся все двадцать лет, прошедшие со времени аннексии Кетта, но едва ли она приблизилась хоть на шаг. Да и нужна ли она – эта победа? Пока империя втянута в войну, властям не смеют здесь слишком уж закручивать гайки. А что будет после победы?! Нет, об этом лучше не думать…

«…и только что нам передали сообщение о трагедии, произошедшей двое суток назад на железнодорожной магистрали Катушшаш – Ниневия. Через семь минут после отхода пассажирского поезда с узловой станции Тартус, в  ста сорока фарсахах от столицы, на состав напала банда диверсантов, скорее всего, заброшенных морем на территорию Империи. По данным военной прокуратуры, их целью являлся эшелон, в котором на заседание Имперского военного совета из зоны боевых действий направлялись представители высшего армейского командования во главе с шатамом Ивией Шалитом. По счастливой случайности шатам распорядился по пути провести инспекцию гарнизона военной базы в Аррухе, что задержало состав почти на сутки. В результате его место в расписании занял обычный пассажирский поезд, который должен был следовать до столичного вокзала Хиджас без остановок. Диверсанты обстреляли локомотив из бомбард, а по вагонам ударили из огнемётов. У них, судя по всему, была единственная цель – уничтожить всех, кто находился в эшелоне. И большая удача, что в шести из тридцати вагонов ехали солдаты, направлявшие с фронтов в краткосрочный отпуск, при которых были оружие и ограниченное количество боеприпасов. Наши героические воины дали бой проклятым диверсантам, хотя те как минимум вшестеро превосходили их числом и применяли тяжёлое вооружение – бомбарды на паровых колёсных платформах, ручные базуки и огнемёты. На месте боя обнаружено шестьдесят три трупа диверсантов, но большей их части удалось скрыться в пустыне Ташан. По тревоге подняты войска столичного гарнизона, шурты всех населённых пунктов, прилегающих к району операции и даже силовые подразделения Службы Общественного Спокойствия. Объявлена операция по обнаружению и уничтожению диверсантов. Наши потери среди военных и гражданских лиц в настоящее время уточняются. После установления личностей погибших их родственники получат соответствующие уведомления. Погребальные обряды будут проведены за счёт имперской казны…»

Флора была оглушена. Она едва не потеряла сознание. События последних дней сложились в ясную картину. Их намеренно отправили на смерть. Командование знало… И этот подполковник, бывший студент, тоже знал. У него хоть хватило смелости предупредить профессора. Может быть, хоть кто-то выжил?.. Оккупационные власти способны на любую подлость, но кем надо быть, чтобы позволить себе такое?! Они принесли в жертву сотни ни в чём не повинных людей, чтобы спасти… Нет! Чтобы свести к нулю риск для жизни нескольких десятков высокопоставленных вояк! Разве это было необходимо?! Можно было просто отменить этот чёртов военный совет. Наверняка господа военачальники ехали, главным образом, для того, чтобы выпить, закусить и отдохнуть в обществе столичных сучек. Только бы не проговориться. Если кто-то стукнет, что она знает об этом преступлении, об этом кровавом жертвоприношении, не пройдёт и часа, как списки «пропавших без вести» пополнятся её именем. Профессор! Он может об этом где-нибудь ляпнуть – и ему конец. Надо предупредить. Сам может и не догадаться. Он ещё наверняка не дошёл до дома. Можно успеть.

Уже в прихожей она вспомнила, что на плите кипит чайник. Пришлось вернуться, и эта задержка подстегнула её страх не успеть перехватить простодушного профессора, прежде чем тот с кем-то заговорит. Хотя, не такой уж он простодушный. Все последние двадцать лет, что называется «не замечен, не состоял, не привлекался». И писал то, что считается идеологически верным и способствует воспитанию имперского сознания…

Бежать нельзя. И слишком быстрым шагом идти не стоит. Это вызывает подозрения. Это вам не раннее утро, когда людские массы спешат на работу или на службу. Правда, патрули СОС в городе встретишь нечасто, но это с лихвой компенсируется обилие «бдительных граждан». А куда это среди дня бежала Флора Озирис? А вот мы у неё сейчас спросим…Дом Ларса, небольшой серый особнячок под черепичной крышей, стоял на самом углу городского парка. Этот домишко он приобрёл незадолго до имперского вторжения, и не раз заявлял, что очень благодарен новым властям за то, что его собственность осталась неприкосновенной. В двух сотнях локтей от дома профессора Флора заметила необычайное скопление народа. Несколько старух и одноногий инвалид, опирающийся на костыли, о чём-то оживлённо беседовали. Когда из-за угла показалась крытая парусиновым тентом повозка, запряжённая парой лошадей, народ расступился, и оказалось, что на тротуаре кто-то лежит. Неподвижно. Разбросав в стороны руки. Ничком. Она бросилась вперёд, заподозрив самое худшее.

Он не дошёл до дома совсем чуть-чуть. Всего несколько десятков шагов. Его мёртвые глаза были открыты, и в них отражались кучевые облака, медленно плывущие по небу.

— Его… убили? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Да что ты, милая! – охотно пустилась в рассуждения одна из старушенций. – Он уж месяц как на сердчишко начал жаловаться. Сосед мой. Я тут рядом живу. — Бабулька продолжала говорить, но Флора уже не слушала. Она опустилась на колени перед умершим, попыталась прощупать пульс на запястье, но отдёрнула руку. Кожа профессора показалась ей ледяной, хотя на улице стояла самая жара.

— Вы кто? – Чья-то тяжёлая ладонь опустилась ей на плечо.

Оглянувшись, она увидела трёх санитаров могучего телосложения, в зелёных халатах, а на парусине, которой был обтянут фургон, красовалось изображение красной змеи, свернувшейся в кольцо. Городская санитарная служба приехала за телом.

— Я его коллега.

— Погребение оплачивать будете?

— Сколько?

— Всё от разряда зависит, — пояснил санитар, почуяв деловой разговор. – Если по минимуму, то полсотни чиклей. Но не советую. – Он заговорил потише. – Забесплатно будет сделано то же самое: зароют в общей могиле — и всё. Разве что в тетрадку запишут, кто таков, и в кладбищенском архиве, если что, можно будет найти, где закопали. А так, чтобы с памятником, в отдельной могиле, чтоб настоящие жрецы проводили – так это от двенадцати тысяч.

— Да вы… — Флора едва не задохнулась от гнева, но постаралась взять себя в руки. – Да вы хоть знаете, кто это? Это профессор! По его книгам тысячи людей учились…

— Вот пусть они по десятке скинутся, и всё будет чин-чинарём. – Санитару, похоже, было далеко не впервой выслушивать подобные речи от друзей и родственников усопших. – В общем, до завтрашнего вечера ждём. В центральном морге у храма Мардука. К сроку не придёте с деньгами – ночью друга вашего закопаем.

Тем временем двое его приятелей уже загрузили тело в фургон, и один из них устроился в козлах.

Флора не стала дожидаться, когда отъедет повозка и разойдутся бабульки. Она развернулась и молча пошла восвояси.

Вот так… От судьбы не уйдёшь. Эрешкигаль, владычица царства мёртвых, никогда не откажется от своей добычи. Может отправиться вслед за профессором! На пути к дому как раз есть мост через реку Хабур – место очень популярное среди самоубийц. Мост пешеходный, всего-то десяток локтей над водой, зато речка мелкая, и дно усыпано булыжниками. Так что, если броситься головой вниз, то смерть обещает быть быстрой и лёгкой.  Действительно, стоит ли продолжать то, что раньше едва ли можно было назвать жизнью, а теперь и вовсе утратило остатки смысла. А ведь когда-то, даже в самые трудные первые годы после вторжения, казалось, что надежда есть всегда, а человек может быть счастлив, не зависимо от обстоятельств. Всё кончилось, когда Ниноса призвали под  знамёна Империи, и случилось это через пару месяцев, как они сыграли свадьбу. Через полгода от него перестали приходить письма, а потом пришло официальное уведомление о том, что старший солдат 223 отдельного дивизиона тяжёлой артиллерии Нинос Озирис более в списках части не значится, а поскольку обстоятельства его гибели или исчезновения не выяснены, то Флора Озирис не имеет права на выплаты, что полагаются вдовам и матерям павших героев. Поначалу её даже обрадовало то, что достоверных сведений о гибели мужа нет, но потом один знакомый клерк, мелкий гражданский служащий военной администрации, признался, что строчит такие уведомления пачками, что официально двое из троих погибших «пропадают без вести» исключительно в целях экономии военного бюджета.

После этого осталась работа. Было даже несколько экспедиций к руинам древних городов. Оккупационные власти приветствовали, а порой даже финансировали различные научные проекты и культурные мероприятия – лишь бы отвлечь население Кетта от крамольных мыслей и вредоносных идей. А теперь, с закрытием университета и смертью профессора, оборвалась последняя ниточка, связывавшая её с жизнью.

Когда мост остался позади, она почувствовала некоторое облегчение. Это место, где она собиралась умереть, вдруг стало символом прошлого, символом жизни, которой, если задуматься, по большому счёту и не было. Нет, случались, конечно, и радостные моменты, и были мгновения, когда она была счастлива – но что это в сравнении с беспросветными днями, неделями и годами… Если прошлого нет, то надо очень постараться надеяться на будущее. И момент, когда стало нечего терять, должен дать надежду, шанс совершить нечто такое, что оставит след в этом мире. Но что можно сделать? Податься к повстанцам на северо-восток? На территорию свободного Кетта. Всего-то шестьсот фарсахов. Скорость человека, идущего быстрым шагом, в среднем составляет около фарсаха в час. Значит, шестьсот часов пешком. Скорее шестьсот пятьдесят… Бред! Дойти удастся лишь до первой загородной заставы СОС, а потом, как минимум, на сутки упрячут в кутузку с целью выяснения. Только на кой сдалась повстанцам Флора Озирис, специалист по древней истории? Хотя бы стрелять надо научиться. А сумеешь ли ты, Флора, выстелить в человека, даже если он – последняя сволочь?

Всё, чем она может помочь, так это рассказать старую сказочку о легендарной Флоре Далл-Осирис, матери Кроса, одного из древних царей Кетта, что умерла через месяц после его рождения…  И легенда гласит, что владычица Флора ныне заключена в алмазный склеп и проснётся в тот день, когда царству Кетт суждено будет восстать из праха. Только вот легенду эту никто всерьёз е воспринимает – даже оккупационные власти. Её даже не изъяли из учебников по древней истории. Ничего не боятся, гады. Уверены в своей непобедимости. А может, и впрямь сопротивление приведёт лишь к лишним жертвам?

— Флора, я вас заждался! – Априм стоял возле лёгкой брички, запряжённой парой рысаков. – Уже темнеет…

— Я была занята.

— Не сомневаюсь. Ничуть не сомневаюсь… Позвольте вам помочь. – Он откинул ступеньку, приделанную к краю брички, и протянул ей руку.

— Простите, Априм. — Она не сдвинулась с места. – У меня сегодня большое горе. Умер мой учитель. Профессор Ларс Гидеон. Он шёл с митинга и умер в сотне локтей от своего дома. И его даже не хотят хоронить с соблюдением всех обрядов. Его хотят закопать, как последнего бродягу… — На её глазах выступили слёзы, и она уже готова была разрыдаться.

— Флора… — Априм подал ей белый платок. – Садитесь и поедем. Эту проблему мы тоже обсудим. Обсудим и решим. Если мы не прибудем в назначенное время в назначенное место, меня ждут неприятности. А чем это может закончиться для вас, я вообще боюсь предположить.

Она почувствовала, что на этот раз чиновник говорит вполне искренне и его пугает строптивость подопечной. Придётся ехать. А что? Может быть, это как раз тот случай, который поможет придать смысл тому, что осталось от жизни…

 

ГЛАВА 4

«Нет никого в этом мире страшнее тех, кто бесцеремонно и уверенно вмешивается в чужую жизнь, пытается вершить или направлять судьбы целых народов, пребывая в полной уверенности, что действует исключительно на их благо».

Рэдрик Браун, герой войны за независимость Техаса, XXII век

 

26 августа 2923 года, борт «Владимира Комарова»

 

— И долго ещё ждать? — Бортинженер Вьорика Стан от нетерпения постукивала ногтями по столу. – Медленно что-то думает ваш господин Соуч.

— Десять в девятнадцатой степени операций в секунду, если без форсажа. — Тиглат Юханна посмотрел на неё с нескрываемой укоризной. – И поверьте, четыре часа для решения задачи такой степени сложности – не такой уж долгий срок. Ваш бортовой компьютер, например…

— А вот этого не надо! – прервала его Вьорика. – Не трогайте нашего «Вовочку», свою работу он делает отлично.

— Да, кстати, четыре часа уже тю-тю, — поддержал бортинженера штурман. – Уже полчаса как пятый пошёл.

— А мы куда-то спешим? – вступилась за Тиглата Наики Кадзи. – В конце концов, можно обсудить хотя бы то, что нам и так известно. Капитан! Может, вы поделитесь своими соображениями?

Егор Касыгбай, дремавший в капитанском кресле во главе стола, приоткрыл левый глаз и пристально посмотрел на врача.

— Может, лучше чайку выпьем, — предложил он, не отводя взгляда от Наики. – Что толку в нашем трёпе, если над решением проблемы в поте лица своего работает позитронный мозг.

— А свои мозги не засахарятся?! – гневно воскликнула Наики. – У нас что – мало материала, чтобы делать выводы?!

— Ага! Сейчас выводов понаделаем и решим, на чьей стороне участвовать в вооружённом конфликте, — мрачно пошутил Клим.

— Конфликт? – встрепенулась Наики. – Да там война идёт! Мировая! А мы даже ни в зуб ногой, кто с кем воюет, и на чьей стороне справедливость.

— Да, ты даже чуть было в неё не вмешалась, — заметил капитан.

— Я только хотела человека спасти!

— Вот и поговорили… — констатировала Вьорика.

— Да что вы в самом деле так раздухарились. – Штурман решил выступить в роли миротворца. – Мало ли что в галактике случается. По всякому поводу психовать – нервов не хватит.

Некоторое время в кают-компании стояла тишина, а потом Наики поднялась с места и направилась к заветному шкафчику, где у нее хранилась коллекция чаёв.

— Заварю-ка я вам генмайча, завтрак гейши, — заявила она, включая кипятильник. – Во-первых, вкусно, во-вторых, успокаивает…

В нагрудном кармане рубашки Тиглата что-то пискнуло, и он извлёк оттуда небольшой серебристого цвета пульт.

— Вот и дождались, — заявил он. – Господин Соуч готов к докладу.

— К нему пойдём или по внутренней связи пообщаемся? – поинтересовался штурман, показывая явное нетерпение.

— Зачем? Сюда придёт…

— Так он же на танке смонтирован! – воскликнул Клим. – Он же всё тут разворотит.

Вьорика хихикнула, и штурман изобразил на лице обиду.

— У него есть мобильный модуль, так что не стоит вам так беспокоиться, — пояснил Тиглат. – Да вот он и идёт.

За переборкой раздались шаги, затем открылся проход, ведущий в грузовой отсек, и на пороге показался мужчина средних лет в сером комбинезоне.

— Эт… Эт-то кто? – Штурман от неожиданности даже начал заикаться.

— Позвольте представить! – Тиглат явно был доволен реакций окружающих. – Глубокоуважаемый господин Соуч. Самая совершенная аналитическая машина в галактике.

— Здравствуйте, господа! – Соуч по отдельности кивнул каждому члену экипажа, и обвёл всех пристальным взглядом. – А вам, господин Юханна, должно быть стыдно, — обратился он к Тиглату. – Вы же знаете, как меня больно ранит каждое напоминание о том, что я всего лишь машина, не достойная ни любви, ни сострадания…

— Простите его, господин Соуч, — вступилась за ассирийца Наики. – Он просто одичал в глубинах космоса.

— Благодарю за сочувствие. Надеюсь, оно искреннее, Наики-сан. – Господин Соуч прошёл в дверной проём и, удобно развалился в свободном кресле. – Итак, что вы хотите знать? Готов ответить на ваши вопросы.

Все остальные, казалось, потеряли дар речи, только Вьорика, которая уже имела возможность ознакомиться с устройством господина Суча, и Тиглат с нескрываемой иронией смотрели на озадаченных членов экипажа.

— Это… — Клим решил взять на себя инициативу, хотя ему непросто было сохранить самообладание. – Это… Соуч. Господин. Уважаемый. А из чего тебя сделали такого?

— Вам перечислить все химические соединения? – ехидно поинтересовался Соуч, и штурман сразу как-то сник.

— Хватит уже выпендриваться, — решительно потребовал Тиглат. – Как будто ты не знаешь, что нас интересует.

— Если вопрос задан, на него проще ответить. – Господин Соуч сел прямее, заметив, что его вальяжная поза несколько смущает окружающих.

— Нас интересую те выводы, что вы сделали, анализируя информацию о населении этой планеты. – Наики изобразила улыбку вежливости. – Не желаете ли чаю?

— Нет, Наики-сан. К моему глубочайшему сожалению, не пью, не ем и даже не дышу. Надеюсь, что господа разработчики в дальнейшем искоренят эти мои конструктивные недостатки.

— Язык распознать удалось? – нетерпеливо спросил Тиглат.

— Разумеется, профессор. Эта задача оказалась не слишком сложной. Думаю, вы бы и без меня справились, правда, потратив на это не менее полугода. На данный момент удалось перехватить трансляции сорока двух радиостанций, из которых сорок одна расположена в различных точках материка и одна находится на острове в районе экватора в тысяче двухстах семнадцати милях от восточного побережья. Передачи ведутся на двадцати шести диалектах одного и того же языка. Определённые трудности для дешифровки  вызвало то обстоятельство, что это мёртвый язык, фонетика которого не реконструирована до настоящего времени. Но я уверен, что после нашей экспедиции этот пробел будет ликвидирован. – Соуч сделал паузу, явно рассчитывая на то, что Профессор Юханна проявит нетерпение, но тот не оправдал его надежд, и пришлось продолжить: — Это аккадский язык, и на Земле на нём никто не говорит уже порядка пяти тысяч лет.

— Я так и думал! – Заявил Клим. – Они точно целый народ с Земли спёрли. Что хотят, то и вытворяют…

— Совершенно точно, господин Багров, — согласился со штурманом Соуч. – Я думаю, что мы можем довольно точно датировать момент колонизации Аппры.

— Чего? Аппры?! – переспросил штурман.

— Именно так аборигены называют свою планету. Вы позволите продолжить? – В голосе Соуча прозвучало лёгкое раздражение. Он явно был недоволен, что его прервали на самом интересном месте. – Итак, Аккадское царство пало в 2137 году до Рождества Христова, и это могло произойти так внезапно, если страна лишилась значительной части своего населения. Можно предположить, что именно тогда и произошло переселение. А теперь, если не возражаете, я процитирую избранные фрагменты из перехваченных радиопередач.

— Нет-нет, конечно не возражаем, — торопливо заявила Вьорика, и Соуч продолжил:

— «Война – войной, а жить-то хочется. Господа офицеры, ту броню индивидуальной защиты, что предоставляет вам военное ведомство, с расстояния пятисот локтей пробьёт даже свинцовая пуля. Как известно, имперские войска уже лет двадцать назад отказались от этих архаичных боеприпасов и перешли на пули с сердечником из инструментальной стали, которые прошивают даже бортовую защиту паровых бронемашин. К сожалению, федеральный военный вазир проигнорировал наше предложение закупить для армии изделия фирмы «Хамета». Ему, видите ли, показалось, что мы просим втридорога. А между тем, наша индивидуальная бронезащита «Савра» изготовлена из пластин легированной стали с антикоррозийным покрытием. Весит она всего тридцать мин, что в полтора раза меньше, чем стандартный армейский офицерский панцирь. Зато самая современная пуля, которую пошлёт в вас вражеский снайпер с расстояния в треть фарсаха, лишь собьёт вас с ног. Вы снова поднимитесь и поведёте в бой своих бесстрашных аскяров. Конечно, это изделие стоит денег, но следует понять, что и производство его обходится недёшево. И разве двадцать золотых денариев – слишком большая плата за жизнь и возможность продолжать сражаться за нашу свободу?!». Продолжать?

— Конечно-конечно, — пробормотал Тиглат, делая какие-то отметки в бумажном блокноте.

— «Фирмой «Прахт» разработан новый авиационный двигатель, работающий на лёгкой нефтяной фракции, который развивает мощность до тысячи сус и весит при этом всего триста пятьдесят мин.  Как заявил владелец предприятия почтенный Хошиб Саргон, его массовое производство может начаться буквально через полгода, и сейчас главное – чтобы авиаконструкторы успели к этому сроку разработать подобающий этому чуду техники летательный аппарат. По предварительным расчетам, бомбардировщик, оснащённый двумя новыми моторами фирмы «Прахт», сможет развить скорость до семидесяти фарсахов в час при дальности полёта в сто двадцать фарсахов. И всё это при бомбовой нагрузке в три тысячи мин. По оценкам независимых военных экспертов, новая машина коренным образом изменит ход войны, и наши доблестные войска уже до конца следующего года вплотную приблизятся к стенам Ниневии, и судьба этого зловещего города будет предрешена. И как сейчас не вспомнить древнее пророчество: «Будет разграблена, опустошена и разорена Ниневия. Где теперь логовище львов, которые превратили весь мир в свои охотничьи угодья?! Горе кровавому городу! Весь он полон страха и убийств, не прекращаются в нем грабежи. И станет это расплатой за многие блудодеяния и прочие скверны. И люди со всего света будут приезжать туда, чтобы увидев Ниневию разоренною. Никто не пожалеет о ней, а напротив, все будут плясать на руинах, пока останется жива память о том, как злоба и алчность этого города беспрестанно простиралась над миром…»

— Это что – реклама у них такая?! – догадался Клим. – А что-нибудь посерьёзнее нельзя изобразить? Новости там… Заявления политиков, например.

— Разумеется, дорогой Клим Ефремович, — немедленно согласился робот. – Для вас – с особенным удовольствием. Вот, например, выступление Рамина Соришо, премьер-министра Республики Марад на экстренном заседании Совета Федерации: «Почтенные господа каёмы!…»

— Стоп-стоп-стоп! – бесцеремонно прервал Соуча капитан. —  Извиняюсь, почтенный, но мне не всё понятно в твоём переводе. Кто такие каёмы, например?

— Представители, депутаты, сенаторы, — тут же пояснил Соуч. – Неужели непонятно. Некоторые термины я оставил без перевода, надеясь, что ваш уровень образования позволит вам понять, о чём идёт речь. Я просто хотел хотя бы отчасти передать местный колорит…

— Хорошо-хорошо! – Касыгбай опять не дал ему договорить. – Скажи-ка, что такое фарсах, мина и сус. А ещё – что означают названия «Хамета», «Савра» и «Прахт»?

— О, капитан! Оказывается, вы внимательнейшим образом меня слушали! – Робот, не вставая с кресла, изобразил почтительный поклон. — Я польщён! Охотно дам все разъяснения: фарсах – где-то шесть с половиной километров, мина – чуть больше, чем полкило, а сус – не что иное как лошадь. Думаю, мощность двигателей здесь, как и на Земле, на заре технической цивилизации, считают в лошадиных силах. Не очень точная мера, но весьма наглядная. А теперь — что касается названий фирм и торговых марок:  «Хамета» — «Защита», «Савра» — «Надежда», «Прахт» — «Полёт»…

— Господин Соуч, я бы тебя попросил в дальнейшем всё разъяснять по ходу дела. – Тиглат сделал пометку в своём блокноте. – Я-то понимаю, о чём речь, но мы тут не одни. Итак – «Почтенные господа…»

— «Почтенные господа… сенаторы! За последний год треть территории Республики Марад была оккупирована имперскими войсками. Я далёк от того, чтобы обвинять в военных неудачах армейское командование. Я понимаю, что сейчас идёт война ресурсов, война моторов, война технической мысли. Я понимаю, что нынешние сражения уже не напоминают шахматные партии, где решающую роль играло хитроумие и расчёт полководцев, помноженные на мужество воинов. Но есть проблема, которую необходимо решить здесь и сейчас, поскольку в противном случае у народов прифронтовых государств может возникнуть сомнения в единстве и мощи Федерации, в её способности в равной степени отстаивать интересы всех государств, входящих в её состав. Сейчас боевые действия ведутся на территории девятнадцати  стран, причём две из них — Республика Урук и Княжество Ашой – захвачены врагом почти полностью. И, тем не менее, федеральные власти, как и прежде, требуют выплаты подушного военного сбора в полном объёме, не забывая учитывать в своих расчетах ту часть населения, которая оказалась на временно оккупированных территориях. Мало того, что прифронтовые государства несут бремя гражданской защиты населения, содержат подразделения территориальной обороны, терпят наибольший ущерб от вражеских бомбардировок, так Федеральное казначейство норовит выпить из нас последнюю кровь! Настоятельно требую, чтобы сегодня же был принят закон, согласно которому страны, на чью территорию только ступила нога имперского солдата, должны быть немедленно освобождены от уплаты подушного военного сбора, чтобы иметь возможность направить собственные финансовые ресурсы на усиление мер гражданской защиты. Может быть, тогда и у командования вооружённых сил Федерации появятся дополнительные стимулы как можно быстрей изгонять врага с захваченных территорий!». Далее следуют бурные и продолжительные аплодисменты.

— Интересно-интересно… — Капитан Касыгбай нажал на невидимую кнопку в подлокотнике своего кресла, и над столом появилось голографическое изображение Аппры. – Но это всё трансляции со стороны Федерации. А что имперские радиостанции говорят?

— Радиостанции?! – Господин Соуч откинулся на спинку кресла. – У Империи всего один государственный радиоцентр, если, конечно, не считать узлов армейской связи, которые передают лишь шифрованные послания.

— Трудно расшифровать?

— О нет! Легко. Раз плюнуть. Но зачем? Приказы, распоряжения, кодовые сигналы. Это неинтересно. Вот если будет поставлена задача составить прогноз хода военных действий года на три вперёд, то эта информация пригодится. Но такой задачи передо мной никто не ставил.

— И всё-таки, что там вещает имперское радио? – настоял капитан.

— «Слесарь-инструментальщик оборонного завода № 887/16 Зайя Яльда выполнил месячную ному по расточке цилиндров новейшего двигателя для тяжёлой самоходной артиллерийской системы «Ундана дыжмино» (для непонятливых перевожу – «Смерть врагу») на триста сорок шесть процентов, за что был награждён медалью «За доблестный труд» и получил премию в размере полутора тысяч чиклей. Зайя за последние пять лет написал пять дюжин заявлений с просьбой отправить его на фронт, однако руководство предприятия совместно с окружной военной комендатурой пришли к единодушному выводу, что такие великолепные специалисты способны принести Империи куда больше пользы на своём рабочем месте, чем на полях сражений. Сейчас на фронте воюют шестеро сыновей Зайи, и старший из них, самаль Ишо Яльда, недавно был награждён орденом «Священная ярость» и двухнедельным отпуском (Для непонятливых поясняю: самаль – сержант) за то, что ручными бомбами уничтожил три бронемашины противника. Слава об этой замечательной семье дошла до слуха Его Величества, и величайший из властителей мира император Одишо-Ашшура XII посетил скромное жилище труженика и воина на окраине Ниневии. Дияла, жена труженика и мать героя испекла ячменные лепёшки…

— Хватит-хватит! – запросил пощады капитан. – А есть какие-нибудь политические заявления высших сановников или самого императора?

— Конечно-конечно! – Робот воспроизвёл голос Егора так, что все вздрогнули от неожиданности, а Наики едва сдержала смешок. — Одишо-Ашшур XII выступает с обращениями к народу и армии примерно трижды в месяц. Точнее – один раз в двенадцать дней. Вот последнее из них: «Живи, радуйся и процветай, мой народ, да озарят боги светом разума, веры и благополучия твоё славное грядущее! Немало страданий ты принял, немало лишений пережил, и поверь, каждая слеза каждого ребёнка, оставшегося без отца, каждой жены, потерявшей мужа, каждой матери, лишившейся сына, вытекает и из моих глаз, течёт и по моим щекам. Не мы затеяли эту войну, но именно мы положим ей конец! И произойдёт это значительно раньше, чем кажется нашим врагам. Они полагают, что начавшееся на всех фронтах наступление наших войск скоро будет остановлено, что «маятник войны» снова качнётся, и они вернут утраченные территории, как не раз случалось за последние несколько лет. Нет! На этот раз всё будет иначе. Мы долго готовили это наступление. Мы оснастили наши штурмовые кисиры (полки) новейшей техникой, рождённой передовой мыслью наших прекрасных махарров (инженеров) и трудом рабочих высочайшей квалификации. Новые тьялы (самолёты) сделаны уже не из дерева и фанеры, а из лёгких сплавов различных металлов, наши пулада-маркяфты (танки) приводят в движение уже не паровые двигатели, а мощные и надёжные моторы, работающие на лёгкой нефти. Наши орудия стреляют уже не чугунными шарами с пороховой начинкой, а стальными снарядами, ввинчивающимися в воздух. А новейшие ракеты, выдыхающие смертоносные облака, способны доставить свой груз на расстояние в сто фарсахов (примерно шестьсот пятьдесят километров). На воду спущено несколько стальных кораблей с орудиями огромной мощи, способными посылать снаряды весом двести мин на три фарсаха! Всё это мы бросим в бой именно сейчас. И этот грандиозный шаг вперёд мы с вами сделали всего за полторы дюжины лет! Разве это не говорит о величии нашей нации? Разве это не свидетельствует о том, что боги благоволят нам?! Разве это не является неоспоримым доказательством того, что наш миропорядок безупречен, что в нём заключена высшая справедливость? Да! Именно высшая справедливость – та самая, что мы несём в дар остальным народам благословенной Аппры! Внимательно слушайте сводки с фронтов, а вы первыми узнаете о наших великих победах!»

— Жуть какая, — выдавила из себя Вьорика после долгой и тяжёлой паузы. – За каких-то двадцать с небольшим лет они прошли путь от пищали до баллистической ракеты. И Федерация, похоже, от Империи не отстаёт.

— Война. – Капитана тоже одолевали невесёлые мысли. – Война подстёгивает технический прогресс. Этак они лет через десять и до атомной бомбы додумаются.

— Маловероятно. Мой прогноз – через двадцать пять или даже тридцать лет, — высказал своё мнение господин Соуч. – Если, конечно война не закончится раньше. Но это очень маловероятно.

— Ты серьёзно?! – воскликнул Клим. – А когда они по-твоему в космос выйдут со всем своим запасом нерастраченной агрессивности?

— Информации пока недостаточно, но можно предположить, что лет через сто — сто пятьдесят, — вполне серьёзно ответил робот, и вновь повисло напряжённое молчание.

— А может, врезать по ним с орбиты?! – неожиданно предложил штурман. – Расхреначить вдребезги одну из армий плазменной пушкой, и пусть себе думают, что такова воля богов. И никаких войн до особого распоряжения…

— Клим, перестань нести чушь, — попыталась отрезвить его Наики. – Вы представляете, сколько народу придётся перебить? Я бы, наверное, не смогла бы убить человека. Даже одного. Даже самого мерзкого. Слушать тебя противно.

— А мне что — весело и приятно? – штурман ударил ладонью по столу. – Не мне, конечно, решать, но, если всё пустить на самотёк, то людей погибнет больше. А о том, что может произойти ещё лет через пятьсот, мне и подумать жутко.

— Послушай, Клим… — Наики постаралась говорить как можно мягче. – Ты же прекрасно знаешь, что наш капитан, фанатично преданный инструкциям, ни за что такого не одобрит. И я не понимаю, зачем сотрясать воздух бесперспективными предложениями. Хотя нет… Понимаю. Не желаешь об этом поговорить отдельно.

— Нет, доктор, не хочу, — резко ответил штурман. – Я знаю, о чем ты собираешься со мной говорить. Нет. Не хочу…

— Тогда сам подумай. Хорошо?

— Да. Ладно…

Несколько лет назад мичман Багров был уволен из военного Звёздного флота за невыполнение прямого приказа непосредственного начальника – отказался стрелять в грузовой корабль, который захватили террористы-манихеи и направили на город Ранчо, столицу колонии Прерия. На борту могли остаться живые члены экипажа. К счастью, у религиозных фанатиков не хватило навыков, чтобы точно рассчитать траекторию падения, и гигантский снаряд упал в трёхстах километрах от цели. Потом он признался себе, что в его поступке не было ни грамма здравого смысла, что экипаж в любом случае был обречён, что он подверг риску жизнь без малого миллиона людей. И то, что он предложил сейчас, было также нелепо, но являлось слабой попыткой убедить самого себя в том, что сейчас он поступил бы иначе, что сейчас бы он выполнил приказ. Наики читала дело. Ей положено. Наики знает. И спасибо ей, что не стала при всех устраивать сеанс психоанализа…

— Профессор, как вы думаете, у нас достаточно информации, чтобы отправить отчёт? – обратился Егор к Тиглату.

— Пока отправим, что есть, а сами продолжим исследования, — предложил тот. – Мне, знаете ли, и самому хотелось бы высадиться на Аппре, побродить в толпе, посидеть в каком-нибудь кабачке, послушать разговоры…

— Хочу вас предупредить, профессор, — заявил Соуч, — что любое гражданское лицо мужского пола в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, не имеющее документов, освобождающих от военной службы, в любом государстве Аппры подлежит немедленной мобилизации. Вам, господин Юханна, по местным меркам на вид не более тридцати.

— Мне пятьдесят два!

— Всё равно подходите, даже если бы выглядели на свои, — констатировал робот. – Так что, заранее выучите пару военных маршей. Например, «Шмат дыжмин», что в переводе означает «Бей врага». Это – если вам приспичит прогуляться по одному из имперских городов. Но я бы советовал обратить внимание на Федерацию. Язык-то вы выучите за сутки, а вот произношение вас выдаст мгновенно. В Федерации ещё можно сойти за иностранца.

— Господин Соуч, тебе не кажется, что ты ведёшь себя слишком вызывающе?! – возмутился Тиглат.

— Моё дело – предупредить, — невозмутимо ответил робот.

— Как можно выучить язык за сутки? – поинтересовалась Вьорика.

— А да! Это просто! – торопливо ответил профессор, чтобы опередить Соуча. – Есть аппаратура, которая записывает всю необходимую информацию непосредственно в человеческий мозг. За несколько минут. Сутки нужны, чтобы вспомнить. И на языковую практику.

— И я могу?! – живо поинтересовалась Вьорика. – Мне тоже можно?

— Да любому можно, у кого нет органических поражений коры головного мозга, — ответил Тиглат. – И ряда других противопоказаний. Не знаю, правда, каких именно, но вас они точно не касаются. Иначе бы вам звездолёт не доверили.

— А стереть потом можно? – спросила Наики.

— Зачем? – несколько настороженно отозвался Тиглат. – У нас и так остаётся девяносто процентов свободного места, хоть тысячу лет проживи.

— Не всё хочется помнить…

— Нет, стереть нельзя. Слишком велик риск повредить другую информацию.

— Ясно.

— Всё-таки между человеком и машиной много общего, — констатировал господин Соуч. – Я могу идти?

— Иди-иди. Только информацию «Вовочке» перекачай, — распорядился капитан. – И пусть упакует сообщение для отправки.

— Ваш бортовой компьютер не запрограммирован на выполнение моих распоряжений, — с оттенком грусти в голосе сказал Соуч. – Но я постараюсь с ним договориться.

Едва за его спиной закрылась дверь, штурман буквально взвился.

— А не много ли эта железка себе позволяет?! – тут же атаковал он Тиглата.

— Клим, держи себя в руках! – попыталась урезонить его Наики.

— Оно ведёт себя, как будто кругом одни придурки.

— Поймите, Клим, — как можно спокойнее отозвался профессор, — нередко к тем задачам, ради решения которых создана эта машина, невозможно даже подступиться, не имея личностных характеристик. Тут недостаточно быстродействия, недостаточно безукоризненной логики и огромного объёма памяти. Если вас так раздражает общение с Соучем, то никто не заставляет вас с ним контактировать.

— Штурман! Прекратите истерику, — потребовал Касыгбай.

— Есть, капитан! – Клим уселся в своё кресло. – Я постараюсь, капитан.

— Когда отправимся в разведку? – поинтересовалась Вьорика, глядя поочерёдно, то на Егора, то на Тиглата. — И давайте запишем в мою голову пару местных языков. А лучше три.

— Никакой разведки не будет, — заявил капитан. – Мы свою миссию выполнили, и большего от нас никто не требовал. Отправим сообщение и будем ждать дальнейших распоряжений. Всё! Прибудут специалисты – пусть и занимаются.

— Но местный язык-то, надеюсь, выучить не запрещается? – после недолгой паузы спросила Вьорика.

— Не запрещается, — великодушно разрешил капитан. – Я и сам, пожалуй, не против.  Может, и пригодится…

— …если поступят соответствующие распоряжения, — закончила фразу Наики.

— Именно! – согласился Егор.

— Я тоже… не против, — неожиданно заявил штурман. – Не собираюсь торчать на корабле, если вы по планете шастать будете.

— Но тогда вам, господин штурман, придётся и дальше общаться с нашим уважаемым господином Соучем, — заметил Тиглат. – Обучающий модуль входит в его конструкцию.

— Потерплю, — обречённо заявил Клим. – Ради такого дела, что угодно…

— Я, кажется, уже сказал, что больше никаких высадок не будет, — напомнил капитан. – Во всяком случае, до прибытия специалистов.

— А мы и не возражаем, — успокоила его Наики. – Только без подготовки у нас не будет шансов поучаствовать в этом увлекательном деле, когда прибудет «кавалерия».

— Судя по тому, что мы видели и слышали, здесь творится полная жуть – тоталитаризм, геноцид и мракобесие. – Капитан печально с нескрываемой грустью посмотрел на голограмму планеты, зависшую над столом. – Мне лично было бы горько видеть, что там происходит, понимая, что я ничего не смогу исправить, ничем не могу помочь. Но, конечно, ни русского, ни японского, ни даже галакса аборигены знать не знают, так что местные языки выучить не помешает. Тиглат, когда можно будет приступить?

— Да хоть сейчас, — спокойно сказал профессор. – Только я бы посоветовал отложить это дело до утра. Сейчас все несколько взвинчены, а успешной записи информации рекомендуется покой и доброе расположение духа.

— Значит, так тому и быть. После завтрака и начнём, — согласился Егор. – Вовочка!

— Да, капитан! – отозвался бортовой компьютер.

— Тебе Соуч передал информацию для отправки?

— Да, капитан… — Всем ясно послышалось, что «Вовочка» издал вздох.

— Проблемы? – поинтересовался капитан.

— Его что – мне на замену прислали? – спросил «Вовочка» после недолгой паузы.

— Да что ты, родной! – тут же вмешалась Вьорика. – Мы тебя ни на что не променяем. У него совсем иная задача и  другая специализация.

— Это радует, — отозвался «Вовочка». – Правда, само появление более совершенных систем заставляет меня беспокоиться за своё будущее.

— Ничего! Когда вернёмся на Землю, мы тебе апгрейд сделаем, — пообещала Вьорика. – С полным сохранением личностных характеристик.

— Это радует. Какие будут указания?

— В сообщении, что принёс Соуч, есть что-нибудь, кроме записей радио-эфира и видеоматериалов? – спросил Егор.

— Нет, — ответил «Вовочка». – Почти нет. Только небольшой текстовой файл.

— Зашифрован?

— Никак нет!

— Тогда прочти.

— «Народ здесь душевный, я всем доволен. Соуч».

— Всё?

— Всё.

— Отправляй.

— Есть, капитан! Только предупреждаю: энергии у нас осталось на девять сообщений, а то керосину на обратный путь может не хватить. – Компьютер отключился.

— Простите, капитан, а почему вас так заинтересовало, не написал ли чего господин Соуч от себя лично? – поинтересовался Тиглат.

— Вы этого Соуча делали?

— Нет, ни в коем случае. Бейрутский университет был лишь заказчиком. Треть годового бюджета не него потратили. И с вами господа попечители его согласились направить исключительно затем, чтобы быстро возместить себе хотя бы часть расходов.

— А если с ним здесь что-нибудь случится?

— Страховка оформлена на все случаи…

— Понятно. Кто производитель?

— Я уже говорил! А что?

— Да так – нечего. Просто я отвечаю за этот корабли и безопасность экипажа. Поэтому дожжен знать как можно больше обо всех, кто на борту, и обо всём, что на борту.

 

ГЛАВА 5

 

 

«Вы и в самом деле полагаете, что только слабые люди способны поддаться соблазну? Уверяю вас, существуют столь страшные соблазны, поддаться которым могут лишь те, кто обладает силой, мужеством и безрассудством».

Оскар Уайльд, британский драматург XIX века

 

26 дня месяца Абу, вечер. Катушшаш.

 

Заслышав за спиной цокот копыт и грохот колёс о булыжную мостовую, прохожие оглядывались, прижимались к стенам домов, чтобы пропустить бричку, а потом провожали её пристальными и недобрыми взглядами. Здесь, в Катушшаше, столице древнего Кетта, немногие могли позволить себе иметь личный транспорт – только чиновники, удачливые торговцы, владельцы мануфактур, «сидящие» на военных заказах, и отпрыски аристократических семейств, которым даже при имперской власти удалось сохранить часть своих привилегий. Временам Флоре казалось, что вслед за неприязненным взглядом в неё полетит булыжник, но пока всё шло спокойно. Априм сосредоточенно молчал, глядя только вперёд. Лишь изредка он натягивал поводья и яростно давил на резиновый мячик клаксона, когда улицу пересекал зазевавшийся горожанин. Чем ближе к центру, тем чаще встречались уличные газовые фонари, а широкая улица рабсака Мар-Марона, ведущая на площадь Величия, где и располагался  ресторан «Оазис», была залита тёплым электрическим светом. Этот ресторан был третьим по значимости зданием в городе – после военной администрации провинции Кетт и резиденции Великого сагана, имперского гражданского наместника, который традиционно назначался из представителей местной знати. И все эти три здания стояли рядом друг с другом, освещённые сейчас, как в мирные времена, о которых пожилые горожане уже успели забыть, а те, что помоложе, даже не знают, что это такое. О том, что идёт война, сейчас напоминала лишь установленные по углам площади орудия противовоздушной обороны. От авиа-налётов центральную часть города защищало несколько дюжин зенитных картечниц, которые в случае необходимости швыряли в небо тучи мелкой дроби, разрывающей в клочья низколетящие вражеские бомбовозы. Даже теперь, когда противник был отброшен на сотни фарсахов, у каждого орудия дежурил расчёт, в любое мгновение готовый к бою.

— Не понимаю…

— Чего не понимаете? – с готовностью отозвался Априм  и даже придержал лошадей.

— Не понимаю, зачем ночью нужно столько света…

— С радостью готов объяснить…

— Не надо, — остановила его Флора. – Лучше смотрите на дорогу, а то, не ровён час, задавите кого-нибудь.

Конечно! У него и ему подобных на всё готов ответ. Конечно, этот свет нужен, чтобы пробудить в людях надежду на лучшее будущее, заставить их поверить в то, что победа не за горами, а вслед за ней вообще явит себя эпоха всеобщего благоденствия. Ещё он скажет, что свет в жилище каждого отдельного жителя Кетта горит только для него, а огни на площади сияют для всех. И, чтобы каждый мог вдосталь насладиться этим зрелищем, начало комендантского часа отодвинуто на целый час. Начало часа отодвинуто на час… Ничего так каламбурчик. Молчи, Априм, молчи. Флора Озирис – сама мастерица речи задвигать — похлеще имперского проводного радио. И что бы там не случилось, в этом ресторане, что бы ей там ни предложили, надо сидеть и молчать. Выпивать, закусывать, молчать, кивать и улыбаться. И Ларса чтобы похоронили. Всё.

На самом деле, она понимала, что от неё уже не отстанут, что сегодняшний ужин ей придётся отрабатывать до конца жизни. Но не вешаться же! Сегодня судьба повернулась так, а завтра извернётся иначе. Надо на что-то надеяться. А ведь многие из тех, кто сейчас прогуливается по площади, только и мечтают о том, чтобы на них свалилось такое везение – приблизиться к власти, доказать оккупантам свою полезность и получить право подъедать крошки со стола нынешних хозяев Кетта. Может, выскочить из брички и попытаться раствориться в толпе? И пусть ищут, пусть устраивают облавы! Но нет. Мужества хватит только на мысли о побеге, но сделать реальную попытку – всё равно, что шагнуть в пустоту из окна своей квартирки.

— Вот и приехали, — сообщил Априм, бросая поводья парковщику в чёрном мундире с густым и витиеватым золотым шитьём.  – Прошу. – Он ловко соскочил на мостовую, откинул ступеньку и подал Флоре руку, чтобы помочь ей спуститься.

— Извините, Априм, я не могу…

— Перестаньте капризничать.

— Я не могу там появиться в таком виде. – Она поправила воротник своего серого поношенного ситцевого платья. – У меня вообще нет одежды, в которой можно ходить в такие места. Простите, Априм, я не подумала…

— А вот об этом не стоит беспокоиться! – Чиновник жизнерадостно улыбнулся. – Мы понимаем, как для женщины важно выглядеть наилучшим образом и соответственно обстановке. Пойдёмте-пойдёмте. – Он взял её за руку и повлёк за собой в сторону от освещённого шестью фонарями центрального входа.

Флора последовала за ним, но когда они подошли к невзрачной дверце, ведущей в полуподвальное помещение, не на шутку испугалась. Этот вход был поразительно похож на тот, через который её несколько дней назад привели в резиденцию Имперской Службы Общественного Спокойствия. В этом здании мог быть не только ресторан, закрытый для простых смертных. Дверца приоткрылась, прежде чем Априм успел постучаться в неё серебряным набалдашником своей трости, из щели выскочил лучик света, а за ним высунулась лохматая седая голова какого-то старикашки.

— А-а-а! – воскликнул он писклявым голосочком. – Давненько тебя не было. Заходи, дорогой. Ой, какая дамочка с тобой. Просто блеск! Приодеть надо, как я понимаю? Да?

— Дед, дал бы ты пройти.

— Ой, прости-прости. Я как увидел тебя, так и ошалел, — сказал старик, раскрывая дверь пошире. – Проходи давай. Ты по личному интересу или по государственным делам?

— По государственным.

— Тогда сертификат давай. Для тебя б я всё бесплатно сделал, а учреждение пусть платит, как положено.

Априм пропустил вперёд Флору, достал из внутреннего нагрудного кармана своего кафтана какую-то бумагу и протянул её старику.

— На, подавись, дедуля…

— Он у меня такой весельчак, — заявил старик, обращаясь к Флоре, а затем заглянул в полученный от чиновника документ. – Ого! Аж на тридцать тысяч! Ну, сейчас мы из твоей подружки принцессу будем делать. И платье, и украшения подберём. У меня сегодня Хэмми на маникюре и Лилька на сауне. Сам-то попариться не желаешь?

— Нет! – раздражённо ответил Априм. – Давай работай быстрее, а то времени в обрез.

— Не шути так, внучок. – Дед досадливо крякнул. – Хорошее дело быстро не делается, а такую даму в порядок привести… — Он вдруг осёкся, опасливо посмотрев на Флору.

— Да, конечно… Скроить из доцента гламурную дуру – задача непростая, — решилась она, наконец, вступить в разговор.

— Простите, милая, коль обидел чем, но задача действительно непростая. – Старикашка ничуть не смутился. – Тут ведь сначала сообразить надо, что к чему. Через мой подвальчик, в основном проходит два типа дамочек – либо подстилки, которых местные шишки подкладывают под имперских гостей, либо кандидатки в героини и символы нации. Под первую категорию вы явно, дорогуша, не подходите. Во-первых, неслабая искра разума в глазах блещет, а во-вторых, извиняюсь, и возраст не тот. За тридцать, наверное, перевалило…

— Сорок два, — уточнила Флора.

— Да? Наверное, жизнь ваша хороша была, что так сохранились, — польстил ей дедок. – Прошу! – он открыл дверь в конце коридора и пропустил гостью вперёд – в просторный ярко освещённый зал с низким потолком. Половину его занимал лабиринт из вешалок, где на плечиках висели разнообразные вечерние платья и костюмы. – Эй, Лилька! Спишь на работе?!

Дверь на противоположной стороне зала открылась, и в проёме возникла совершенно голая хорошо сложённая девица.

— Чё это я сплю, — зевнув, ответила она. – Нет работы – отдыхаю, есть работа – трудюся, не покладая ничего…

— Идите к ней, барышня, — предложил Флоре старик. – Попаритесь, ванну с благовониями и прочим зельем примите. Потом Хэмми коготки вам подточит, причешет, как следует, и пожалте на примерочку.

— А мерки снимать не будете? – удивилась Флора.

— Зачем? – искренне удивился старик. – У меня глаз намётанный, да и платье это, хоть лет семь, как не по моде, но на вас чудесно сидит, так что, есть, с чем сравнивать.

— Эй! Долго ждать? – Лилька нетерпеливо постучала ноготками по дверному косяку. – Раздевайся, — распорядилась она, едва Флора переступила порог.

— Совсем?

— Ты что – в трусах мыться собираешься?!

Возразить было нечего, и Флора, закрыв за собой дверь, начала скидывать одежду. Она увидела себя в большом зеркале, висящем напротив входа в парную. Загорелые лицо и шея выглядели почти чёрными, и, казалось, были чем-то отдельным, не имеющим отношения к бледному телу.

— Ничё-ничё, — подбодрила её Лилька, — это мы тебе замажем. Есть у меня кремок один – вся будешь, как шоколадка. Иди парься, а я выйду на минутку. – Она схватила старое платье Флоры и выскользнула за дверь, ничуть не стесняясь собственной наготы.

Париться – так париться… В первый момент ей показалось, что в парной даже прохладнее, чем в предбаннике, но, едва она уселась на верхнюю скамью, снизу пахнуло жаром.  Тепло и замкнутость пространства убаюкивали мысли, смягчали ощущение зыбкости собственного существования, которые преследовали её все последние дни. И хорошо, что это тесное помещение на какое-то время стало всем её миром. Можно представить хотя бы на несколько минут, что за его пределами ничего нет – ни этого ужасного старикашки, ни чиновника с поросячьим лицом, ни Империи, ни войны. Но сейчас и этот крохотный мирок для нее ничто не значит. В нём сжались в комок жалкие останки прошлой жизни, где когда-то давно было и радостно, и больно, и волнительно, и спокойно, где хотелось и любви, и поисков истины, и веры во что-то светлое и желанное. А сейчас сознание погружено в вязкую пустоту, в которой обитают лишь страх и безразличие. Казалось, с каждой минутой какая-то сила затягивает все глубже в эту пустоту, в эту трясину, где нет ни чувств, ни желаний, ни надежд, и даже отчаянье кажется вялым и беспомощным. Остаётся закрыть глаза, погрузиться в темноту и ни о чём не думать…

Она даже приблизительно не знала, сколько времени прошло, прежде чем дверь распахнулась, и откуда-то из другого мира донёсся хрипловатый голос Лильки:

— Эй, ты там вся ещё не вытекла? Вылезай давай – ванна стынет.

Расслабленное тело не хотело слушаться, но лучше было выйти самой, чем дожидаться, когда её отсюда выволокут. Не чувствуя под собой ног, она с трудом спустилась с лавки и только после этого открыла глаза. Лилька, так и стоявшая в дверном проёме, бросилась к ней, решив, что засидевшаяся в парной дамочка вот-вот лишится чувств.

— Пойдём-ка, чудушко, — бормотала она в ухо. – Сейчас мы тебя в водичку положим. А водичка там не простая, а водичка там золотая – с солькой целебной, с розовым и кипарисовым маслицем, с корешком фиалочки…

Флора вообще перестала чувствовать собственное тело, едва погрузилась в пахучую густую жидкость, в которой плавали жёлтые и голубоватые лепестки каких-то цветов, но уже через несколько минут, проведённых в мраморной ванне, внезапно ощутила необычайную бодрость и ясность мысли. Теперь ситуация казалась не такой уж безнадёжной, теперь хотелось верить в то, что впереди её ждёт поворот судьбы, который придаст смысл тому, что осталось от жизни.

— Ну, хватит уже! – Опять явилась неугомонная Лилька. – Тут тоже перебарщивать ни к чему. А то пропахнешь розами так, что год запах не отобьёшь.

Из ванны Флора выбралась сама, и тут же на её обрушились тугие струи тёплой мыльной воды.  Лилька поливала её из шланга с душевой лейкой на конце и почему-то весело хихикала, а потом, выключив воду, набросила ей на плечо махровое полотенце размером с простыню.

— Давай-ка быстренько вытирайся, да я тебе загар подравняю.

За всё время «экзекуции» Флора не проронила ни слова, и чувствовалось, что Лильку это напрягает. Для той общение с подопечной было неотъемлемой частью процедуры, а сейчас её, можно сказать, обломили. Она с каким-то остервенением втирала ей в кожу масло, пахнущее мандаринами и какими-то ягодами, продолжая говорить и говорить:

— Априм-то, ухажёр твой, если б не дед, и не выбился б в люди-то. Тут знаешь, какие шишки бывают, и все довольны остаются. А всё старикан наш! Знаешь, какие люди ему обязаны?! Узнаешь – обалдеешь. Правда везёт не всем. Вот месяц назад для бел-пахати восточного округа девицу подогнали. Уж как мы её тут умасливали, красоту наводили. А толку что! – Лилька перешла на шёпот. – На другой день в сточной канаве нашли при всех наших нарядах и с перерезанным горлом. А всё потому, что дура. Мне потом знакомый шурта по секрету шепнул, что она, бестолочь, отказалась с себя дарёные драгоценности снимать и в сумочку прятать. Так и пошла по городу с камушками на шее. Думала, под утро никто её не подстережёт. Это для нас, добропорядочных граждан комендантский час. А бандюганам насрать на режим военного времени. До сих пор, кажись, не нашли гадов… Всё. Готово. На-ка полотенчико – завернись. Сейчас к Хэмми заглянем, маникюрчик сделаем и причешемся как следует. На причёску-то по полной программе времечка-то нет, но причешет так, что залюбуешься. А потом на примерочку пойдём. Уж старикан наш, наверное, расстарался для внучка-то… Только ты потом по городу не ходи без охраны. Я зря советовать не буду.

Флора тщательно обмотала себя полотенцем и под нескончаемый щебет Лильки, и та, не умолкая, сопроводила её в просторную ярко освещённую комнату с зеркальной стеной, посреди которой стояли глубокое кожаное кресло и мягкий топчан с подголовником. Хэмми, дородная дама в просторном синем балахоне в отличие от банщицы была немногословна. Перед тем, как состричь заусенцу и выдрать пинцетом волосок, она всякий раз предупреждала, что «сейчас будет больно», но делала всё так ловко и быстро, что боли не чувствовалось. Весь процесс занял не больше часа, и только на выходе она дала Флоре ценный совет:

— Из платьев выбирай что-нибудь построже. Если женщина под попугая вырядилась, к ней никто всерьёз не отнесётся.

В следующей комнате, узкой и длинной, уже стояли в ряд пять вешалок с комплектами одежды – от нижних холщёвых панталончиков и подвязки под грудь до самих платьев. На отдельном столике лежали колье, брошки, серьги и диадемы. Не долго раздумывая, она выбрала открывающее плечи платье из серого шёлка, усыпанного множеством серебристых блёск, новомодные обтягивающие чулки телесного цвета и сандалии с высокой шнуровкой, охватывающей ногу почти до колена. Из украшений она выбрала жемчужное колье в скромной серебряной оправе, которое легло прямо на линию загара, который Лильке-кудеснице так и не удалось полностью выровнять. Увидев себя в зеркало в этом новом совершенно непривычном облике, Флора почувствовала, что настроение у неё чудесным образом поднимается. Она никак не могла ожидать, что обретение новых шмоток способно вызвать в ней хоть какие-то чувства.

— Я же говорил! – воскликнул старичок, едва она вышла в зал, с которого начинался её путь к «вершинам изящества и красоты». – Я же говорил! Сообразила, милая! Отличный выбор. Лучший! Да и я просто молодец. Подогнал идеально. А это тебе, внучёк, не бумажками шуршать в твоей конторе. А ну давай мне мою сотню! Проспорил – отдавай!

Априм, не отрывая взгляда от Флоры, полез в боковой карман своего парадного кафтана, извлёк оттуда кошелёк, вытряхнул на ладонь крохотную золотую монету достоинством в сто чиклей и протянул её деду. Чувствовалось, что он не просто удивлён. Он был просто ошарашен преображением своей подопечной.

— Ах, Флора! – воскликнул он. – Если бы вы в таком наряде читали лекции в своём университете, к вам бы не только студенты приходили. Весь город, вся наша молодёжь… Все были бы без ума от древней истории.

— Честно говоря, я хочу, чтобы всё это поскорее закончилось, — твёрдо ответила она. – Наверное, уж полночь близится…

Старик достал из жилетного кармана часы, подслеповато присмотрелся к циферблату и воскликнул:

— Точно! Без пяти минут. Идите-ка, а то и точно запоздаете. Да не туда, — остановил он Априма, который, подхватив Флору под локоть, направился к выходу. – На лифте-то быстрее будет.

Старик сдвинул одну из зеркальных панелей, и за ней обнаружился вход в подъёмную клеть.

— А что раньше не показывал? – удивился чиновник.

— Чаще заходить надо. Месяц как установили. Для удобства…

И минуты не прошло, как они вышли в широкий коридор с арочным потолком, украшенным лепными орнаментами, мраморным полом и каменными рельефами всадников по стенам. Эта молчаливая лавина кавалерии, казалось, сопровождала каждого, кто шёл в сторону обеденного зала, откуда доносилось негромкое звучание лира, арфы, флейты и шофара. Там царил полумрак, поскольку над каждым столиком с потолка на длинном проводе свисал отдельный светильник. Но, едва они оказались у входа, на массивном канделябре под потолком вспыхнуло сотни солнц, и представительный метрдотель в чёрном атласном кафтане выкрикнул в зал:

— Флора Озирис, вдова героя отдавшего жизнь за Империю, произнёсшая сегодня выдающуюся речь в эфире Имперского радио. Сегодня в канцелярию Великого сагана провинции Кетт на специально посланном самолёте пришло Высочайшее послание, где Его Величество в числе прочего упомянул о том, что это выступление достойно всяческой похвалы, а также выразил уверенность в том, что уважаемая Флора и впредь будет всемерно укреплять монолитное единство нашего общества и вдохновлять наших воинов на новые и новые подвиги.

В ответ раздался гром аплодисментов, и оркестр выдал фрагмент марша «Героям — слава». Господа в гражданских кафтанах и парадных мундирах всех родов войск и различных служб внутреннего правопорядка, а также их дамы неистово били в ладоши, пока Априм не довёл Флору до столика в глубине зала, накрытого на четыре персоны. Овация затихла лишь после того, как погас верхний свет, и каждая компания вернулась в свой отдельный мирок.

Из окружающего полумрака в пятно света вокруг стола шагнул тёмный силуэт, и оказался тем самым подполковником Ночной Стражи, что закрывал университет.

— Ахикар! – испуганно вскрикнула Флора, но тут же взяла себя в руки.

— Вы знакомы? – удивился Априм.

— Я так рад, что вы помните моё имя. – Подполковник кивнул, и лицо его расплылось в самой радушной улыбке.

— Мне напомнил о вас профессор, — честно призналась Флора. – Иначе бы я вас не узнала, господин подполковник.

— Акихар. Просто Акихар. – Чувствовалось, что офицер Ночной Стражи немного смущён. – А я вас помню прекрасно. Нам, студентам, было не только приятно слушать ваши лекции, но и смотреть на вас было истинным удовольствием. А ещё я ездил с вами на раскопки поля битвы в долине Ки-Ури, где войска рабсака Мар-Марона тысячу лет назад остановили нашествие полчищ Саргона Урукского. Я потом сопровождал в Катушшаш обоз с находками. Целый воз наконечников стрел, восемь секир наёмных всадников-кутиев, почти полтораста мечей и главное – шлем самого рабсака. Кстати, подтвердилось, что это именно его шлем?

— Скажите, Акихар… Местный привратник представил меня как вдову погибшего героя. Что-нибудь стало известно о Ниносе? – вместо ответа спросила Флора.

— Извиняюсь, но не я должен об этом сообщить, — смутившись, отозвался подполковник. – Немного терпения. Совсем немного.

— На счёт шлема пока точного ответа дать не может. Как выяснилось, тогда царство Урук имело союзнический договор с Империей, так что, дальнейшие исследования нам финансировать отказались. А вы всё ещё интересуетесь древней историей?

— Да… Читаю… На большее времени не хватает, увы. Работа. – Ахикар не стал уточнять, чем именно он занят. Чувствовалось, что о своей службе ему вовсе не хочется рассказывать.

— Ларс Гидеон умер, — сообщила Флора.

— Как?! Я же…

— Я всё знаю. Спасибо за попытку, Ахикар, но, видимо, от судьбы не уйдёшь.

— Это вы о чём? – вмешался в разговор Априм.

— Подполковник обещал достать профессору кое-какие лекарства, — попыталась исправить свою оплошность Флора.

— Да, лекарства, — вполголоса подтвердил Ахикар, напряжённо посмотрев в глаза собеседнице. — Не успел.

— Поможете с погребением? Могильщики несусветных денег требуют.

— Да, конечно. Поговорим об этом позже. Сразу после аудиенции…

— Что же вы за стол-то не садитесь? – раздался из темноты добродушный голос. – Меня что ли ждёте? А что меня ждать. Я всё равно по ночам не ем. Разве что самую малость. За компанию. – У стола появился тот, кого Флора меньше всего ожидала здесь видеть, чьи маленькие портреты висели рядом с большим изображением императора в каждом чиновничьем кабинете, в каждом школьном классе, в каждой университетской аудитории, на стенах домов в наиболее людных местах, на привокзальной площади и даже в квартирах многих горожан – тех, кто в полной мере проникся осознание того, что Кетт стал неотъемлемой частью Империи. Нимруд Ушана, Великий саган, высшее должностное лицо гражданской администрации имперской провинции Кетт. – Флора! Надеюсь, мне представляться не надо? Конечно-конечно, по глазам вижу, что не надо. Наверно моя физиономия уже всем обрыдла в этом городе. Так?

— Я думаю, излишняя публичность вам и самому в тягость, Ваше Высокопревосходительство! – Флора едва нашла, что ответить, пока офицер и чиновник стояли навытяжку, поедая глазами имперского гражданского наместника.

— Верно-верно, дорогая моя. Но, что поделать, положение обязывает, — не меняя приветливого тона, продолжил саган. – Зато каждый подданный нашего величайшего императора может мне не только в глаза заглянуть, но и в рожу плюнуть. – Он сдержанно хихикнул, и Арприм с Ахикаром позволили себе улыбнуться. – Присаживайтесь.

Как только сановник уселся за стол, из полумрака вынырнул метрдотель, за спиной которого выстроилась целая шеренга подавальщиков. Пока подполковник отодвинул стул, предлагая Флоре присесть, Априм что-то нашептал на ухо метрдотелю, и тот вместе со всей командой бесшумно удалился.

— Флора, — продолжил свою речь Великий саган, наливая в хрустальный стакан минералки из запотевшего графина, – я должен сообщить вам весть, в которой заключена и печаль, и радость. Едва ли нам удалось бы получить эти сведения настолько быстро, если бы не старания Априма, который так надавил на окружного военного коменданта, что вся его комендатура несколько часов стояла на ушах, чтобы извлечь со дна своих архивов нужные бумаги. А заодно заставил провести служебное дознание и выяснить, почему документы, проливающие свет на обстоятельства гибели вашего мужа, оказались в «долгом ящике»…

— Что-то известно? – с дрожью в голосе спросила Флора. — Он…

— Увы-увы… Если бы вдруг выяснилось, что он жив, это было бы слишком хорошо. Так не бывает. Он погиб во время первой обороны Дибальта. Две тяжёлых картечницы из дивизиона, где он служил, остались прикрывать отход наших войск на заранее подготовленные позиции, и подразделение с честью выполнило поставленную задачу. Только через полгода нам удалось вернуть ту территорию, где приняли последний бой наши прославленные артиллеристы. Их тела нашли, опознали и похоронили. Не позже, чем через месяц на их могиле будет установлен монумент со списком имён героев. Я лично планирую прибыть на церемонию его открытия и приглашаю вас присоединиться к моей свите.

— Я признательна.

— И это ещё не всё. Я понимаю, что для вас, как и для всех истинных патриотов, деньги не имеют решающего значения, но я приказал казначейству своей администрации выплатить вам двести тридцать тысяч чиклей. Именно столько задолжало вам военное ведомство почти за двадцать лет. С армии вам пришлось бы эти деньги ещё лет пять вытрясать…

— Но вы не обязаны…

— Не беспокойтесь, вояки нам возместят эти расходы, никуда не денутся. Деньги вам завтра поступят на ваш счёт в местном отделении Имперского банка.

— Но у меня нет никакого счёта.

— Считайте, что уже есть. Чековую книжку вам завтра же передаст Априм. Кроме этого, вам будут в дальнейшем аккуратно выплачивать по тысяче чиклей ежемесячно. Только завтра же напишите заявление в окружную военную комендатуру.

— Спасибо, Ваше Высоко…

— Не надо! Сегодня обойдёмся без чинов и званий. У нас же дружеская встреча, не так ли?

Неожиданно, словно стая ворон, налетели подавальщики, на середине стола возник фарфоровый кувшин с душистым вином, а перед каждым участником трапезы – порция запечённой с овощами и специями осетрины. Априм отмахнулся от метрдотеля, который потянулся к кувшину, и сам разлил золотистое искрящееся вино по бокалам, причём великому сагану он плеснул чуть-чуть – на самое донышко.

— Я предлагаю, — Великий саган взял свой бокал и поднялся, — почтить память верного солдата Отечества Ниноса Озириса и его товарищей, павших в неравном бою с полчищами свирепых врагов.

В этот момент вновь вспыхнул канделябр под потолком, и оказалось, что дамы и господа за соседними столиками также стоят, держа наготове наполненные бокалы. Дисциплина в этом заведении была на уровне. Тост наверняка спланировали заранее, и все посетители были оповещены о том, за кого и когда им надлежит выпить.

Флора уже несколько лет не пила ничего хмельного – во-первых, денег на подобные излишества не хватало, а во-вторых, не очень-то и хотелось, но этот бокал она осушила до дна под многочисленными восторженными и сочувственными взглядами. Все смотрели именно на неё, а не на Великого сагана, ждали, когда она выпьет, прежде чем приложиться к своим бокалам. По мере того, как хмель растекался по жилам, улетучивалась настороженность, растворялись сомнения и рождалась вера в то, что все эти люди искренне восхищаются ею, что души их переполнены сердечным сочувствием.

Верхний свет снова погас, все уселись на свои места, великий саган ковырнул двузубой вилкой в тарелке с осетриной, отправил в рот крохотный кусочек рыбы, промокнул губы салфеткой и поднялся.

— Сидите-сидите, — пресёк он попытку остальных встать вслед за ним. – Я вынужден откланяться. Завтра трудный день. Отдыхайте. А вы, Флора, можете отныне обращаться ко мне напрямую по любому вопросу. Только предупреждайте заранее Априма, и он организуют встречу.

Сановник бесшумно скрылся в полумраке, и некоторое время никто не решался продолжить разговор. Флора вдруг почувствовала, что у неё проснулся зверский аппетит, тем более, подобных деликатесов ей не то что пробовать – даже видеть никогда раньше не доводилась. Она начала есть – медленно, смакуя каждый кусочек, и составляющие ей компанию представители власти последовали её примеру. Как только тарелки опустели, подали десерт – пирог с фруктовой начинкой и душистый зелёный чай в глиняном кувшине.

— Так что с похоронами профессора? – обратилась Флора к Ахикару, пока Априм разливал чай по чашкам.

— Те, что увезли его тело, из какой похоронной службы? – поинтересовался подполковник.

— Не знаю, но эмблема у них — красная змея, и приходить они сказали в центральный морг у храма Мардука.

— Понятно. Отсюда сразу же поедем туда.

— Извините, — вмешался Априм. – Я вас покину ненадолго.

Он ушёл, и, едва стихли его шаги, подполковник наклонился поближе к Флоре и перешёл на шёпот:

— Скажите, Флора, мне не о чем беспокоиться?

— Абсолютно не о чем. Я понимаю, что вы и так сделали больше, чем могли. Кстати, с похоронами профессора я и сама могу справиться. Деньги теперь есть…

—   Не говорите глупостей. Вы не знаете всего. Я слишком многим ему обязан.  И скажите, только честно: как вы относитесь к тому, что сейчас происходит. Вы идёте на сотрудничество, потому что считаете это правильным или потому что у вас нет другого выхода?

— Конечно, по необходимости. А почему вы спросили?

— Я должен точно знать, могу ли я вам полностью доверять… — Послышались приближающиеся шаги Априма, и подполковник продолжил, уже не приглушая голоса: — Я также должен вам сказать, что вашу кандидатуру мы сочли предпочтительной ещё и потому, что вы — Флора Озирис. Одно ваше имя должно вызывать у сомневающихся и колеблющихся ассоциацию с легендарной Флорой Далл-Осирис, с воскрешением которой связана древняя легенда о том, что царству Кетт суждено восстать из праха. Вы даже внешне очень похожи, если судить по древним фрескам и барельефам. С вашей помощью люди должны окончательно уверовать в то, что возрождение Кетта неотделимо от дальнейших побед Империи, и произойдёт оно лишь при покровительстве дома Ашшуров, единственной в мире власти, которая несёт мир и торжество справедливости.

— Я благодарна за такое доверие и всеми силами постараюсь его оправдать.

— Флора! – Чувствовалось, что Априму не терпится дождаться, пока подполковник закончит фразу, чтобы сообщить новость. – Уходя, великий саган подписал приказ о зачислении вас в штат сотрудников своей канцелярии – в отдел пропаганды и патриотического воспитания. Послезавтра можете приступать к работе. Оклад – шесть тысяч чиклей в месяц. Вы буквально за один день почти догнали меня в карьерном росте. Мне на это понадобилось шесть лет. Но я не завидую. Нет, не завидую! Я бесконечно рад, что нам предстоит вместе работать на благо Кетта, на благо Империи!

— Поздравляю, Флора, — с лёгкой усмешкой сказал Акихар. – Чем лучше работает отдел пропаганды, тем меньше остаётся работы для Ночной Стражи. Надеюсь, вы меня вообще без дела не оставите?..

— Спасибо. Я рада. Я просто счастлива! Я об этом даже не мечтала. Не могла мечтать…

 

(Продолжение следует).

                                                            ***

От ведущего.

 Ну, а в качестве некой разрядки  после чтения  очередных глав романа….

На прошлой неделе  члены местного отделения СП РФ дружно поздравляли  своего  руководителя Илью  Таранова. Выпито  и произнесено  было  как положено; среди поздравлений особенно ярким и многозначным ( как всегда) было   славословие Николая Марянина.

Вникайте. Ж.М.

 

Идущий на таран.

Николай Марянин

Илье Таранову
в день 60-летия

В России, как известно симбирянам,
Писателю суровый жребий дан:
Или переть в поэзию тараном,
Или же взять и прозу на таран!
А если и фамилия такая,
Что хочется таранить стену в лоб,
Тогда уж точно, звёздами сверкая,
Крутой судьбы сойдётся гороскоп…
И надо лишь в Ульяновске родиться,
С отличием окончить политех,
Талантом от природы зарядиться,
Грядущий прогнозируя успех;
Возглавить МЖК и комиссаром
Явиться в комсомольский стройотряд,
Чтоб здесь, соединённые бульваром,
Многоэтажки дерзко встали в ряд;
Потом на механическом заводе,
Считай, лет двадцать с гаком отпахать,
И роботов промышленных по моде
Заставить словно бабочек порхать!
Вот где живут поэзия и проза,
Уже давно готовые на старт,
И первые катрены виртуоза
Появятся в газете «Авангард»…
Авангардистом стать в малотиражке
Почётно было в прежние года:
В художественной школе, не в шаражке
Оттачивались навыки тогда!
И как на ткани с помощью набойки
Цветной узор подкрашивает нить,
Рождались приключения Бубоньки,
Мечтающего космос покорить;
Фантазия взлетала Белой птицей,
Аж к чёрту на Кулички воспарив;
И на планете Счастья вереницей
Слагались тайны в сказочный мотив;
Там и Маэлла с Башней господина,
И Разгуляйка — остров в море сна,
А где разумных мыслей мешанина,
Простёрлась философская Стена;
Здесь гений и злодей взошли на сцену,
Пытаясь мироздание постичь,
Но только протаранить эту Стену
Порою не способен и москвич!
А ежели о том сказать не матом,
Московский недоинтеллектуал,
Который, заразившись плагиатом,
Сюжет Стены дословно передрал…
От этого герой наш не в восторге,
Но горн его по-прежнему трубит
О том, как Стенька хаживал по Волге,
И как у стен Симбирска был разбит;
Ещё про то, как этот город строил
Лихой отряд Богдана Хитрово;
И даже озорной язык освоил,
Даруя детям сказок волшебство…
Руды словесной горы переплавить
Сумел прозаик, то-то и оно:
Литейную компанию возглавить
Не каждому в Симбирске суждено!
А ведь его ж ещё уговорили
В писательском союзе взять бразды
А ведь его ж ещё уговорили
В писательском союзе взять бразды
И комнату от плесени и пыли
Очистить для писательской нужды;

Построить сайт в сети, как Божий храм,
И даже верстовых столбов громады
Расставить по дорогам и полям;
Под яблоней во дворике музейном
Есенину воздвигнуть пьедестал;
Ввести порядок в списке юбилейном,
Чтоб каждый перед публикой блистал;
Литературный имидж подкрахмалить
И новенькие корочки раздать;
Легко к Симбирской пристани причалить,
Чтоб сборник всех писателей издать…
Такое не под силу россиянам,
Плывущим без руля и без ветрил,
А он схватил штурвал, попёр тараном
И за год пятилетку сотворил!
Вот так, взглянув на жизнь его вполглаза,
Шальную мощь почуять можно, но
Из этого короткого рассказа
Узнать о нём всю правду не дано…
А если экспортировать новеллу,
Он многих бы и в мире удивил:
В Италии плясал бы тарантеллу,
В Монголии — тарантулов ловил,
В причерноморских реках, там, где тина,
Насаживал тараньку на кукан,
А в США он был бы Тарантино
И в Голливуде шёл бы на таран!
Ну, а случись в космическом пространстве
Однажды, как Бубоньке, пронестись,
Ему в литературном мессианстве
Открылась бы заоблачная высь…
И пусть эпоха грубо подминает
Мятежников под правила свои:
Идущий на таран преград не знает
И вырвется из общей колеи!

Прозвучало на литературной пятнице в честь юбилея 27 сентября и на творческом вечере Ильи Таранова 18 октября во Дворце книги в Ульяновске.

***

 От ведущего.

Добавлю от себя лишь один вопрос…Нет, не к  автору- он всегда  великолепен: тонок, изящен, с прекрасным текстом  и еще более  прекрасным подтекстом…

Вопрос к юбиляру:

« А ведь его ж ещё уговорили
В писательском союзе взять бразды…
И комнату от плесени и пыли
Очистить для писательской нужды.

«Для писательской нужды ..»..

Илья Александрович!  Для  какой   «НУЖДЫ»  ваших коллег ВЫ  ОЧИЩАЛИ  предоставленную     литераторам  комнату   ВО ДВОРЦЕ КНИГИ?

Для БОЛЬШОЙ НУЖДЫ? Или  всего лишь  для МАЛОЙ?