Еще до нас изрекли: «Повторенье-мать ученья,»  Это утверждение не только не устарело-оно даже и и обострилось …Да,ныне    все вокруг(радио,телевидение, проповедники и пропагандисты разных  калибров  трандычат  и трандычат о каких-то «новациях,инсталляциях конвергенциях.модификациях,прорывах,модернизациях,конверсиях и инверсиях…» Но чаще всего получается по горькому анекдоту, рожденному как бы самим  генералиссимусом Сталиным. Это он как бы пожаловался  однажды писателю Булгакову:» Миша! Все кричат «Гений!!Гений»»-  а кругом  одни дураки! Паа-нимаешь?!»

Сегодня  что-то вроде того повторяется  – и не только  в литературном мире. О «внелитератрном « мы еще как -нибудь покалякаем…

Сегодня  я просто хочу повторить одну публикацию в «глаголе» пятилетней давности. Речь в ней идет  – в частности- и о поэте Николае Благове. Повторю  не только потому, что Николай Николаевич и родился в январе, и  вручать премию его имени  ульяновским стихотворцам наверно еще будут (если не отменили  в связи с расходами бюджетов на иные цели). Во всяком случае, в январе есть повод вспомнить еще раз даровитого  стихотворца и то, что с его творчеством и жизнью связано.

Небольшая оговорка. Как понятно каждому, литература и ее сопровождение  состоят не только из одних славословий и восхвалений. Критика, высказывание  своего мнения о  творчестве любого литератора, суждения о нем и его работе – это неотъемлемая часть любого литературного  процесса. Вспомним «неистового Виссариона» ( Белинского); вспомним симбирского  сатирика Дмитрия Минаева и еще многих. Критический взгляд на словотворчество, дискуссии по разному поводу – это нормальное явление литературной жизни. Но порой такого рода словесные баталии порождают весьма неожиданные коллизии… О них и рассказывал пять лет тому назад( и повторит сегодня)  известный ульяновский краевед и поэт Николай Марянин.

Вот с этого и начнем  «повторение  пройденного»…

Жан Миндубаев.

***

Николай Марянин.

«Пародийная» история и Венок поэту.

С поэтом Николаем Благовым я познакомился в начале 1980-х годов, когда работал в Ульяновском обкоме комсомола. Проводилась учёба комсомольского актива, и была встреча в местном отделении Союза писателей СССР, которое Николай Николаевич в то время возглавлял. Благов нас встретил радушно, со всеми поздоровался за руку и с полчаса рассказывал, какие у нас в Ульяновске имеются таланты, отвечая попутно на наши вопросы. А вскоре он уехал в Саратов, где возглавил журнал «Волга», и вернулся в Ульяновск лишь через несколько лет. Меня меж тем перевели в газету «Ульяновский комсомолец», где я работал заведующим отделом и ответственным секретарём, а в 1987 году был назначен её редактором. Отдел литературы в молодёжной газете тогда возглавлял писатель Валерий Гордеев, у которого отношения с Благовым испортились ещё задолго до этого. Николай Николаевич был человеком прямолинейным, и однажды в присутствии других писателей, мягко говоря, нелестно высказался о стихах Гордеева.     Возможно, это и сподвигло Валерия Леонидовича в дальнейшем на дерзкие и некорректные поступки.

Однажды он забежал ко мне в кабинет с горящими глазами, держа в руке только что вышедший номер железнодорожной газеты «Гудок», где был напечатан фельетон о Николае Благове. Автор писал о скандале, который якобы устроил на станции Рузаевка поэт, возвращавшийся на поезде из Москвы в Ульяновск. Гордеев стал уговаривать меня перепечатать фельетон в ближайшем номере «Ульяновского комсомольца». Прочитав текст, я ответил категорическим отказом, во-первых, потому, что перепечатками мы не занимались, своих материалов было в избытке, а во-вторых, приведённые в фельетоне факты совсем не вязались с Благовым и не вызвали у меня доверия.     Фельетон и без перепечатки наделал тогда много шума, доставив Николаю Николаевичу немало душевных переживаний.

А Валерий Гордеев уже через пару недель зашёл ко мне с новой идеей — опубликовать пародии на стихи Николая Благова. Одну из них я сразу узнал, мне показывал её мой предшественник на редакторском посту Анатолий Дмитриев, когда в редакцию пришло письмо с этой пародией от инженера Ульяновского политехнического института С.Вершинина.

Вторую пародию написала молодая поэтесса Г.Анисимова, которая занималась под руководством Льва Бурдина в литературном объединении «Парус», проводившем свои заседания в редакции «Ульяновского комсомольца».

Письмо Вершинина Гордеев достал из архива, а пародию Анисимовой взял у Бурдина. Прочитав стихи, я вынужден был опять разочаровать Валерия Леонидовича. К самим пародиям у меня претензий не было, написаны хоть и дилетантами, но хлёстко, и я даже сказал Гордееву, что, вполне возможно, когда-нибудь мы их и опубликуем, но только вместе с пародиями на стихи других поэтов .А для этого надо подготовить специальную страницу, пригласить Медведовского и других наших именитых сатириков, представить этот жанр во всей полноте. Но публиковать отдельно пародии на Благова в то время, когда город взбудоражен фельетоном в «Гудке», – это уже травля какая-то.

Об этом я и сказал Валерию Гордееву, посоветовав всё же не использовать молодёжную газету для сведения мелких счётов. А через некоторое время меня отправили на две недели на учёбу в ЦК ВЛКСМ

.Я уехал в Москву, оставив право подписи газеты своему заместителю Владимиру Марцинкевичу. Но уже в ближайшую субботу, 20 июня 1987 года, когда вышел очередной номер «Ульяновского комсомольца», мне позвонили из обкома комсомола и просили срочно вернуться в Ульяновск.

Почему? Да потому, что в газете были опубликованы те самые пародии на Благова, которые я отверг. ?менно это в тот же день и вызвало бурную негативную реакцию в обкоме КПСС. Утром в понедельник я уже был на работе.

Оказалось, что Гордеев сразу после моего отъезда написал к пародиям свой комментарий и сдал материал Марцинкевичу, уверив его, что с Маряниным всё согласовано, можно ставить в номер… Сотовых телефонов тогда не было, и Владимир Петрович, не дозвонившись до меня в Москве, поверил Валерию Леонидовичу на слово. А в выходных данных газеты оставил даже мою фамилию, хотя должен был по регламенту расписаться за редактора сам.

Перед визитом в обком я тет-а-тет прочитал мораль Гордееву и тут же оформил приказ о вынесении ему строгого выговора за нарушение порядка прохождения редакционных материалов. Валерий Леонидович с выговором легко согласился.

А когда я, получив разнос в обкоме комсомола и обкоме КПСС, вернулся после обеда в редакцию, до него уже дошли слухи, что личное дело коммуниста Гордеева решили рассмотреть на партийном собрании, а это грозило ему исключением из партии. Он решил не испытывать судьбу: в тот же день уволился из газеты, снялся в Ленинском райкоме с партийного учёта и уехал навсегда из Ульяновска в Димитровград…

Но вернёмся к самим пародиям. Возможно, они не вызвали бы такой острой реакции, если бы не сопровождались письмом автора пародии С.Вершинина и комментариями В.Гордеева, несколько снисходительными и даже оскорбительными… Приведу сначала комментарий Гордеева, в котором есть даже некий политический подтекст:     «Мы всё же решились опубликовать пародию нашего читателя  –  не только её. Ибо в портфеле редакции есть и пародия Г.Анисимовой, члена литобъединения «Парус» при обкоме ВЛКСМ, на ту же самую тему. Углубление процесса гласности и демократизации сегодня потребовали и необходимости введения политической рубрики «Молодёжное мнение». Полемика во всех сферах жизни, в том числе и литературной, предполагает не только критику, но и совет, поиск истины, помощь в работе над собой. Уверены, что и данная подборка поможет Н.Н.Благову более серьёзно относиться к творчеству, тем более что стихи его всегда заметны, читаемы. Со страниц еженедельника к нему обращаются его читатели, обоюдно, вместе с поэтом заинтересованные в чистоте русского поэтического языка».        Обе пародии были написаны на стихотворение Николая Благова «Смущение колодца». Само по себе стихотворение несколько странное, Николай Николаевич в нём использовал оригинальные выражения, нашёл неожиданные новые слова. Помню, кто-то из моих коллег даже сравнивал его с известным стихотворением Льюиса Кэрролла «Бармаглот» и цитировал при этом первую строфу:

«Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве,

Хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове…»

Такое сравние, конечно, было явно преувеличенным, но некоторые слова действительно были Николаем Благовым сконструированы.

Привожу его стихотворение полностью…

Смущение колодца.

Покоем обдавая погребным,

Потёмки необстуканно прозябли,

Поганые — с беспечинкой — грибы

Ползут по срубу, Лижутся по-жабьи.

В колодезном пустуя терему,

Бадья набатная – На век, на два посуда –

Бесшумно расчехлившуюся тьму

Несёт, как мышь, Вспарившая оттуда.

Почуя перебойные толчки,

Ток-токает с коленца на коленце,

Синюшные набыча кулачки,

Без солнца, Словно зыбка без младенца.

Оттокала, Заспав себя, Вода.

Ленца смущает зеркало колодца…

– Брат, не гляди!.. Оттуда никогда

Лицо твоё к тебе не обернётся!..

– Парное темечко разбередя,

Пустилась в пляс, Пошла гулять над бездной,

Отшибла память, старая бадья.

Замешкалась всей болтовнёй железной?

Спускаясь по бубенчику до дна,

Не просто так, не просто, чтоб умыться, –

Всем серебром дотумкала вода,

Как на цепи  обмёрзнув, удавиться…

Стоит старушка – снизка от ветров,

Наполненная встречей до захлёба.

На коромысле вспыхнуло ведро,

Крестом нагнулась – запылали оба.

Семьёй ключей за юбкой голося,

Колодец спохватился, леденея.

Опешила и старость перед нею:

Всю обобрав, оставила глаза…

Вот такой стих…

Инженер С.Вершинин прочитал это стихотворение Благова в 5-ом номере журнала «Наш современник» за 1987 год. «Я был так шокирован, – писал он в редакцию, – что мне пришлось написать пародию. Предлагаю её вашему еженедельнику. Увы, не пишу в «Ульяновскую правду», так как уже знаю, что это бесполезно».

Далее Вершинин буквально проехал бульдозером по творчеству Николая Николаевича. Видимо, главным образом именно эти строки вызвали раздражение и в обкоме КПСС, и у самого автора.

Вот цитата из опубликованного письма: «В этой подборке стихов у Благова присутствует весь набор технических приёмов, нет только поэзии. Местный поэт, известное имя, тематика повышенного спроса (особенно в «Ульяновской правде»), насилие над языком, которое выдаётся за образность, «языковые эксперименты», дешёвая стилизация в духе – «ай-да мы, люди русские…», употребление всуе великих имён. Всё это приправлено аллитерациями «по вкусу» (автора). Честное слово, когда ЭТО прочитал один из моих коллег, который пишет неплохие стихи (но в отличие от Благова нигде не публиковался), он три дня ходил расстроенный: «Ведь нельзя же ТАКОЕ…» Он никак не мог понять, каким образом это появилось в печати? Если вы не решитесь опубликовать эту пародию (ведь Благов!), пожалуйста, если можно, перешлите её Н.Благову. Поэт-то, конечно, поэт, но надо же и совесть иметь!

С.ВЕРШИНИН, инженер ».

Говоря о подборке, Вершинин имеет в виду все стихи, опубликованные в -ом номере «Нашего современника». Кроме «Смущения колодца», там были напечатаны стихотворения «На Руси», «Трактористки войны», «Зона затопления», «Арине Родионовне» и «Молчание с Царь-пушкой».

Оценка автора об известном поэте, конечно же, была резкой и субъективной, и её появление в советской печати не могло остаться не замеченным.

А вот и сама пародия С.Вершинина, которую он назвал «Смущение редактора»

   Покоем обдавая погребным,

Приплюхало в редакцию творенье…

Захлюпало беспеченьем гробным,

как мыши, из колодца воспаренье.

Туда заглянешь: не стихи — вода

из плесенью прогнившего колодца.

– Брат, не гляди! Оттуда никогда

поэзия к себе не обернётся!

Раз автор тот, в деревню забредя,

в колодец глянув, разомлел над бездной.

Его с размаху старая бадья…

по темечку… всей тяжестью железной.

Офонарев, оттумкав, он затих,

по-жабьи разлизавшись виновато. И  в голове его распух тот стих –

за извращенье языка расплата.

И никого теперь не уберечь.

Редактор спохватился, леденея:

«Ведь Благов!.. Мою руки — дело с плеч!

В печать её! ?И  автора под нею…»

Чего шуметь, когда стихи его

уж напечатаны. Попробуй-ка отмыться!

Прочёл, и не осталось ничего,

как на цепи, обмёрзнув, удавиться…

Продолжая  рассказ о сем казусе, добавлю что с  самим С.Вершининым мне не удалось тогда встретиться, после публикации иногда даже сомнение возникало, а не псевдоним ли это чей-то…

А вот автор второй пародии Галина Анисимова стала в Ульяновске известной поэтессой, вступила в Союз писателей России. А когда я однажды рассказал ей ту давнюю историю, она была потрясена, что вокруг публикации кипели такие страсти, и подарила мне изданную в 2007 году книгу «Мемуары юмористки» с автографом: «Николаю от автора с сожалением о том, что «нам не дано предугадать, чем наше слово отзовётся». Дело в том, что в этой книге Галина описала ту же самую историю, взгляд, так сказать, с другой стороны. Анисимова тогда посещала литературное объединение «Парус». Стихотворение Николая Благова «Смущение колодца» она прочла в феврале 1987 года в газете «Ульяновская правда» и не удержалась, написала пародию на стихи знаменитого земляка, вдохновившись почти теми же благовскими строками

Хотя пародия у Галины Юзефовны получилась не злой, даже домашней, и называлась она «Смущение от «Смущения»

Пришла с работы: «Батюшки, беда!» –

Ни капельки воды не оказалось.

Оттокала, заспав себя, вода.

Моя семья без ужина осталась.

Гляжу в колодца смёрзнувший провал:

Потёмки необстуканно прозябли.

А может, я немного не права,

На всё взирая попросту, по-бабьи?

Мозги и у колодца иногда

(Хоть сам — дуб-дубом) могут шевелиться:

Всем серебром дотумкала вода,

Как на цепи, обмёрзнув, удавиться…

И  никуда не деться от судьбы,

Прошло колодца времечко златое.

Поганые — с беспечинкой — грибы

Использую сегодня на жаркое…

Полезла за грибами аж до дна,

Дотуда, где мокро и очень сыро.

Отшибла память старая бадья –

Ведь обошлись бы запеканкой с сыром.

Не спрятаться, не скрыться, не убечь!

От продувного опекунства стужи.

Попятным дымом поперхнулась печь,

Но ужин выдала. А ведь могло   быть хуже!

«И вот с лёгкой руки Льва Бурдина, – пишет в книге Галина Анисимова, – моя пародия появляется в газете «Ульяновский комсомолец». На этой же странице была опубликована пародия С.Вершинина «Смущение редактора» на это же самое стихотворение. Прочитав обе, я призналась себе, что моя — это слюнявое женское сюсюканье по сравнению с мужским голосом, режущим правду-матку!» Далее Анисимова продолжает: «…А вот я со своим «Смущеньем…» села в лужу. Из  Москвы в нашу забытую провинцию приехал маститый поэт Николай Старшинов искать поэтические брильянты и выявлять молодые таланты. Весь наш «Парус» читал свои поэзии и прозы. Я, как всегда, решила быть оригинальной и кроме своей ранней и недозрелой — увы! – поэзии прочитала ещё и пародию. В силу своей высочайшей близорукости я не совсем правильно истолковала реакцию мэтра и зала. По окончании мероприятия, по дороге домой, за Волгу, один талантливый и подающий надежды поэт сказал: «Ну ты даёшь! Ведь Благов и Старшинов — друзья!» ? я поняла, что мне не светит прославить родину Ленина своей поэзией. Так я стала поэтическим диссидентом и ушла в глубокий андеграунд..

….. Беспристрастное время безжалостно расставляет ударения, ставит запятые и точки: ушёл из жизни Николай Благов. А я с тех пор не пишу пародии…»

Мне передавали, что Николай Николаевич переживал эту публикацию болезненно. Но случая объясниться так и не предоставилось, в молодёжку к нам он не приходил. В 1988 году меня перевели заведующим отделом в газету «Ульяновская правда». Благов в то время часто заходил в редакцию к своему другу, заместителю главного редактора Игорю Хрусталёву, и подолгу сидел в его кабинете. Каждый раз, заходя по делам газеты к Игорю Антониновичу, я здоровался и с Благовым, он сухо кивал в ответ и отворачивал взгляд к окну. Мне казалось, что он всё ещё винит в той публикации меня. Как-то раз я даже спросил Хрусталёва, может, объясниться мне с Благовым? Тот ответил, что лучше не надо, Николай Николаевич, мол, в курсе, что и как было, но говорить на эту тему не любит. А ведь и на стихи других известных ульяновских поэтов в те годы сочинялись пародии. Самая известная из них написана мэтром советской пародийной поэзии Александром Ивановым на стихи Владимира Дворянскова,в которых он как бы отрекался от «фамильного « дворянства и гордился тем.что он происходит – из простого народа»…

В пародии А.иванова   сразу чувствуется рука мастера, изящество слога и мысли, тонкий юмор — именно то, что всегда отличает настоящую пародию. На такое и обижаться-то грех

                                       ***

 

А.Иванов. 

Родословная.

«Чтоб не было каких-то кривотолков:

Мол, прадед твой, наверно, из дворян,

Я древо родовое за просёлком

Нашёл вчера среди лесных полян».                                                             Суровая штуковина — анкета.

В моей, к примеру, найден был изъян:

Фамилия Дворянсков — что же это,

Никак из недорезанных дворян?

Лишился от обиды я покоя,

Хотелось крикнуть: да избави бог!

Кому могло взбрести на ум такое?!

Но доказательств привести не мог.

Своею родословной с интересом

Занялся я. И вот однажды шёл,

Насвистывая Пахмутову, лесом

И древо родовое вдруг нашёл.

Его узнал я. Размахнулись ветки,

Я прислонился к дереву плечом…

На нём мои недавно жили предки.

Дворяне здесь, конечно, ни при чём.

Пародия, без сомнения, — жанр острый, но реагировать на неё надо всё же философски и с юмором. Если, конечно, к этому не примешана чья-то личная неприязнь….

                             ****

А теперь о другом. Друзья и ученики Николая Благова в разное время писали посвящённые ему стихи. Хочу представить четыре стихотворения, написанные ульяновским писателем Петром  Мельниковым. Он хоть и был на три года старше Благова, но считал его в поэзии своим учителем и литературным авторитетом. Пётр Мельников скончался в 2012 году, а четырьмя годами ранее, в 2008-ом, к 80-летию автора в Ульяновске было издано собрание его сочинений в 2-х томах. Первый том называется «Даль» и содержит все поэмы и стихи Мельникова. Среди них и те самые четыре посвящения Николаю Благову, открывающие некоторые интересные факты биографии поэта. Первое стихотворение называется «Мои друзья» и написано 9 июня 1973 года. Компания друзей побывала тогда с ночевой на природе, и Пётр Мельников с лёгкой иронией описал, чем каждый из них занимался в загородной прогулке. Кроме самого автора, в стихотворении присутствуют поэты Владимир Пырков и Николай Благов, журналист Александр Артёмов, художник и биолог Виктор Шустов, работник говорящей профессии А.Д.Астафьев.

 Мои друзья

Есть жизни смысл глубокий, изначальный:

Пусть говорят, что лучше где-то там!..

Нам захотелось после встреч случайных

Пошляться вместе по родным местам.

Чтоб насладиться запахом живицы,

Увидеть даль, пока она видна;

Послушать, как поют, щебечут птицы,

Узнать, какой бывает тишина.

От города вдали, вдали от сёл

Сегодня мы бездомные бродяги

. Пырков на холм с транзистором ушёл,

В мешке спит Благов, словно в саркофаге.

Астафьев расточается в пылу –

Он и во сне не говорить не может!

Попал Артёмов пяткою в золу..

И голосом покой ночной тревожит!

Явился Шустов из густых лесов.

Он на сучок рюкзак повесил старый,

Чтобы начать из листьев и цветов,

Пока все спят, подборку на гербарий.

Костёр потух, над озером туман.

Сижу я на пенёчке, как на троне!

\ Бредёт устало звёздный караван,

Заря с зарёй сошлись на небосклоне.

И пусть траву посеребрит росой!

Биологи, поэты, журналисты,

Поспите вы ещё часок, другой.

Разбудят вас пернатые горнисты.

 

Второе стихотворение автором не датировано, но относится оно, вероятно, тоже к 1970-м годам. Называется это посвящение «Раскаяние».

Благов тогда приобрёл себе двустволку, но стрелять из неё по «братьям нашим меньшим» не любил, видимо, не хватало духу, в чём он и признавался иногда своим близким друзьям. Однажды поэт взял на охоту Петра Мельникова, и друг затем в поэтических строках отобразил эти ружейные переживания Николая Николаевича…

Раскаяние

      Шли мы по-над берегом заречья.

Вился в небе коршун золотой.

Я у Коли Благова с заплечья

Снял ружьё и вскинул над собой.

Но поэт и друг сказал мне строго:

«Не стреляй, остановись, остынь!..

На пригорке сусликов так много,

Ну, а коршун здесь всего один».

И глаза скрывая виновато,

Шепчет в оправдание своё: –

Сам не знаю, для чего когда-то

Я купил двухствольное ружьё.

 

Откликнулся Пётр Мельников и на преждевременный уход своего друга. В стихотворении, посвящённом светлой памяти Николая Благова, он как очевидец передаёт свои ощущения от того дня, когда в селе Крестово Городище поэта проводили в последний путь.

Светлой памяти Н.Благова…

Дубовый крест, железная ограда,

И над землёй песчаный бугорок…

И веет с Волги свежестью прохлада;

И  сон поэта вечен и глубок.

Провидцы вознесли и погубили.

Последняя мечта его была:

Ещё хоть раз вдохнуть дорожной пыли,

Пройтись лужком по улице села.

И прежде он порой уединялся,

Над вымыслом не сдерживая слёз,

Отчаянно влюблялся и стеснялся Под окнами лепечущих берёз.

В избе с лучами первыми денницы,

Как тени, поднимались к потолку,

Скрипели под ногами половицы:

Он бережно вынянчивал строку.

Через снега, через дожди косые

Воистину для нас и для него

Сияла синью Волга и Россия,

И  не было дороже ничего!

Бежит трусцой дородная лошадка,

Её копыта глухо в землю бьют;

И движется телега тихо, шатко –

Возница вожжи теребит и кнут.

К любой работе он всегда готовый,

Присел бочком на свежую траву.

На кладбище возил он крест дубовый,

В село везёт — поникшую вдову.

Он тягостно вздыхает и сутулится,

И светится печаль с его лица.

Притихла обезлюдевшая улица,

И  кажется, не будет ей конца!

Но вот и сад. На древних пепелищах

Стоит и не торопится на слом –

В большом селе Крестово Городище –

Родительский осиротевший  дом..

Возможно, кто-нибудь однажды соберёт все стихотворные посвящения Николаю Благову в один поэтический венок. Не сомневаюсь, в целом он будет ярким и многоликим, хотя среди цветов этого венка всё же будут попадаться иногда колючие стебельки едких пародий и сатирических шаржей…

 И еще   от ведущего.

Прочтя стихотворение Николая Благова о судьбе заброшенного старого деревенского колодца, я понял, как далеки были процитированные выше пародисты от истинной поэзии. Они ведь так и не поняли, какие  глубокие чувства пробудил в душе  поэта забытый людьми, никому уже ненужный деревенский колодец! Они не ощутили той волшебной магии точного  слова, которая и есть суть поэтического ощущения мира. Они — явно не бродившие  в бесконечном  лесу  потрясающе богатой русской лексики – не смогли уловить  аромат той печали, которую блестяще  выразил  в своем стихотворении Благов…

И  еще. Пародисты и не могли, вероятно,  понять всю глубину – уже не старого колодца, а глубину поэтического языка Благова, который был, в частности, рожден не только талантом –  а еще и тем обстоятельством, что сельская жизнь,  все оттенки  ее для Николая Блашова были не фоном бытия,  а самим  корневым  для него обстоятельством.

.. Так что я считаю  стихотворение  «Смущение колодца» великолепным. А  процитированные пародии –  конечно же!  –  имеют полное  право быть  опубликованными.

Такова уж суть литературной  жизни.

Иначе она превратилась бы в  вознесенное до небес чиновничье скудоумное величие…

Ж.М