Жан Миндубаев. Симбирский дневник. (Сермяжная повесть). Глава вторая.

Цена правдивого слова. 

1.

Пожалуй,  надо  рассказать  о том, как я стал собственным корреспондентом «Известий». И  почему оказался  в Ульяновске – а не в каком-нибудь другом  месте необъятного  СССР…

Ситуация складывалась так.

По своей натуре, по складу характера, по   нраву я тяготею к правде-а не ко лжи.  Понимая, что в человеческом сообществе без лукавства  и привирания не живет никто и ничто   – я все же  родился приверженцем  реального, правдивого  восприятия нашего бытия на планете Земля – а не  подаваемого кем-то в искаженном  виде.  .   Я нутром чувствую лживость,неискренность,приспособленчество,хвастовс-тво,тщеславие,властолюбие  и прочие людские  пороки. И терпеть их не могу-особенно в сочетании с хитроумием….

Это стремление «обнажать  истинное  лицо  бытия» не раз оборачивалось для  меня   и  малыми –  и большими неприятностями …

Конечно, я и сам далек от  идеала, самому приходилось «идти на сделки с совестью»…Но я всегда  раскаивался в  этом, стыдился   самого себя и пытался  не делать, избегать   непотребного и  постыдного.

Исключительно по причине своих правдивых публикаций в «Комсомолке» в   1965-1970 годах я  и   стал   для руководящих лиц  в Казани  «persona non grata»…

Чтобы не быть голословным обнародую только одну из  моих публикаций  – и ее последствия…

Как я теперь я понимаю,  власти Татарстана рассчитывали обрести в моем лице  лояльного к  власти   собкора «Комсомолки». Честно говоря, я  и  сам  не рвался сильно критиковать  эту власть: как говорится   «Кнутом обуха не перешибешь…» – Но уж совсем  не замечать те несправедливости, той высокомерный партийно-административный принцип правления, который царил и тогда, в годы правления Советов- и ,к сожалению, не исчез и сегодня я не мог.

Вспоминаются два вот каких сюжета.

Первый.

В гостинице «Казань» за некую растрату денег осудили молодую, только что переступившую порог совершеннолетия  кассиршу. Кто-то  мне поведал, что у этой девушки  «занимали» деньги без возврата и сам директор гостиницы; и его приближенные . Перечить начальству девушка не смела -а  кто в России смеет начальству перечить? -и деньги в «долг без возврата» давала… А  тут вдруг   те   же гостиничные «правители» устроили кассирше «поверку»…

Говоря проще, решили упрятать девушку вместе со своими долгами за решетку…

И это им удалось.

Я побывал в женской колонии в Арскеде отбывала срок девушка, пообщался с осужденной, с начальником колонии.…Суть  инцидента  была ясна. Пришлось об этом поведать в «Комсомолке», защитить девушку После публикации  ее дело было пересмотрено, ее освободили …

И могло это понравиться  гачальникам  казанским?

Еще один случай не забывается.

…Паренька звали Ирфан; фамилия у него была Мавлетшин, жил он с матерью и сестрой в деревне Иске-Какерли, в Буинском районе Татарстана.

И угораздило однажды десятиклассника Мавлетшина (шестнадцати лет от роду) написать анонимное письмо в редакцию республиканской газеты «Социалистик Татарстан».

О чем повествовал паренек?

А о том, что колхозный председатель в его деревне  пасет своих двух коров в общественном стаде и… не платит за это!

Плата была такая: рубль за корову.

И додумалась сия газета («Орган обкома КПСС») отослать это, неизвестно от кого полученное письмо в партком колхоза «для проверки и принятия мер».

И меры были приняты. Получив анонимку, парторг тут же помчался с ней к председателю. Тот вызвал директора школы – с сочинениями школьников. И этот наставник юных душ прибыл с пачкой тетрадей в кабинет председателя.

И трое руководящих дядей стали сличать почерки письма и сочинений пытаясь узнать: а кто посмел выносить сор из избы?!

И ведь вычислили же! Того самого: Ирфана Мавлетшина.

И притащили его в правление.

О том, что там вытворяли с пареньком, рассказывать тяжко.

Стращали. Били. Требовали отречься от писанины.

Пили водку – и  били в солнечный мартовский день.. Затем связали пареньку руки сзади – и погнали, похлестывая кнутом в  райцентр – якобы сдавать в РОВД.

Понятно что пугали паренька .С полдороги вернулись. Снова били. И лишь в десять вечера в оказался Ирфан в родной избе.

Естественно, родственники Ирфана обратились в редакцию той самой газеты, которая догадалась выслать на место происшествия «оригинал полученного» письма. И выехала в деревню Какерли из газеты «СоциалистикТатарстан» специальная еорреспондентша. И напечатала она по возвращении некую корреспонденцию под удивительным заголовком, который в переводе  на русский  звучит так: «Если нет ветра – листья не колышутся»…

Глубокомыслие пишущей  заключалось в намеке: мол, доказательств об издевательствах над подростком не найдено – но ведь и слухи-то без повода не возникают…

Потрясающая  трусливо-изящная  позиция  человека, решившего заняться серьезным ремеслом журналистики!

Прочитав этот шедевр, я понял  что что-то серьезное в деревне произошло .И  ринулся  я в деревню  Иске-Какерли. Что-то подсказывало: били пацана взрослые хамы, били!

Сто восемьдесят километров за ночь мы с водителем Махмутом Гальмановым одолели.

И утром я уже лицезрел в дым пьяного председателя.который  полагая что я не знаю татарского языка  приказывал жене:

Да беги за водкой, накрывай стол! Не видишь, что начальство приехало!…

Хорош был фрукт, хорош. Конечно,  такой не мог не измываться над подростком…

Однако мне надо было получить доказательства этого. Односельчане председателя  упорно отмалчивались: «Не видели  мы ничего». Выходит, зря я  бултыхался   по  проселкам всю ночь? Зря тратил редакционные командировочные, трепал   свои нервы??

Но – бывает же! – два свидетеля все же нашлись. Это был комсорг колхоза, недавно демобилизованный из армии.. И молоденькая девчушка, заведующая клубом. В моем блокноте они записали, как видели, что: «…Ирфана били   председатель и парторг…»

И подписались под сказанным конечно.

Весьма удовлетворенный достигнутым, я уехал в Казань. Знал бы я тогда тонкости юриспруденции!

Перед отбытием .поздно ночью я позвонил районному прокурору.Поинтересовался:: не занималась ли районная прокуратура  этим делом?

Прокурор Хамидуллин весьма нелестно отозвался о председателе колхоза:

  • Такого дела не было, было другое…Год назад он умудрился сто сорок колхозных баранов куда-то подевать… Дело мы по этим исчезнувшим  овечкам     завели ,  оно  еще не закрыто…

Моя публикация в «Комсомольской правде»  по поводу  избиения Ирфана Мавлетшина называлась незамысловато: «Мирятся с подлостью». Но какой переполох начался в Казани!

И была , была тут особая причина для  такой  возбудимости! .Тому способствовала одна важная деталь: незадолго до событий в деревне Иске-Какерли  первый секретарь Буинского  райкома КПСС товарищ  Гумер Усманов  только что  был назначен на очень высокую должность: он стал не абы кем – а председателем совета министров республики Татарстан!

А  тут выясняется  что у него в районе  могут происходить такие ужасные вещи! Таких вещей  в буинском районе не может быть – и  не бывает никогда!

А корреспондент   вышел «за рамки»…Не позволим!

Короче, республиканское начальство рвало и метало. За напечатанную правду журналистов тогда еще не убивали – но… Именно за это «…Три года тюрьмы за клевету…» товарищ Ф. Табеев, первый секретарь КПСС  и   пообещал  мне  вскоре  на пленуме обкома КПСС…

Между тем события стремительно развивались.  Это сейчас  пиши не пиши- всем на все напдевать! А тогда было строговато – и потому из прокуратуры РСФСР  после моей публикации  прибыла в Татарстан  следователь по особо важным делам З. К. Шейкина. Именно ей было поручено расследовать, врет журналист Жан  Миндубаев – или нет!? То бишь: истязало Ирфана Мавлетшина колхозное начальство – или  это фантазии журналиста?

Я снова  отправился в Буинск. Две недели прошли в тягостном ожидании. Следователи помалкивали; Буинск и Казань напряглись. Измученный неясными предчувствиями, я решил справиться  у   руководителя  специально созданной следственной группы  Зои Касьяновны Шейкиной: удается ли выяснить, что именно происходило в деревне Иске-Кекерле? Или мне уже пора «сушить сухари»?

Следователь  Касьяновна как-то отстраненно глянула на меня и спросила:

  • Вы кончали филфак? Понятно. Ну да, откуда вам знать, что юридически полноценными являются не два свидетеля, которых вы нам представили – а как минимум три. Найти третьего – увы! Нам не удается…

Ледяной озноб по коже – вот что ощутил я в этот миг. Значит, товарищ  Фикрят Табеев уже все знал, когда предрекал мне тюремный срок?!  Значит товарищ «партайгеноссе» уже определил  мое близкое будущее…

И тут голос с небес мне подсказал  (я потом буду слышать его частенько): «А исчезнувшие колхозные овечки ты  Жан не забыл?? А протоколы районной прокуратуры по этому поводу наверное существуют?»

Обнаружилось, что эти протоколы  местные следователи  еще  не успели уничтожить! Не успели!

И следователь Шейкина их отыскала. И  за «утраченные овечки» арестовала председателя. И провела его под конвоем через весь Буинск…

После этого ночь стала бессонной- в гостиницу сахарного завода, где  мы  располагались, шли и шли  к следователям свидетели. Они рассказывали о бесчинствах председателя   ужасающие вещи. То  он в пьяном кураже  пинал беременных женщин сапогом в животы. То загонял  свиней на огороды не понравившихся ему пенсионеров . То принуждал к сожительству местных красавиц. Ну и сто сорок четыре колхозных овец, как выяснилось, все же куда-то подевал…

И так далее.

В общем, поводов для суда и «посадки»  колхозных начальничков нашлось вполне достаточно.

Выходит,ошибся товарищ Табеев: срок светил не мне.

… В  тот  день, когда вполне удовлетворенные своей работой и я — и  бригада следователей-  отбывали из Буинска, случилось вот что. В гостиницу сахарного завода, где все мы жили, заглянул районный прокурор Хамидуллин (тот самый, благодаря невольному содействию которого стало возможным раскрытие преступлений, совершенных председателем в деревне Иске-Какерли). Прокурор от чая отказался; произнес странную фразу: «Теперь мне здесь не жить». Еще сказал: «Вам-то хорошо  вы свое дело сделали, уезжаете…»

И, попрощавшись, вышел.

Ночь была спокойной,  А наутро  на улице  поселка сахарного завода раздался истошный крик: «Прокурор повесился!» Бежал народ, примчались две милицейские машины… В лесопосадке, в ста метрах от гостиницы был обнаружен повесившийся  на собственном ремне (сидя!!!) прокурор Хамидуллин…

Повесился? Или  все-таки кто-то помог ему «повеситься»?

…Через двадцать минут из Казани прямо на лужайку  у гостиницы приземлился  самолетик  АН-2. Из него выскочили двое штатских  и человек шесть  военных.  Еще через десять минут на поле приземлилась вторая «Аннушка». Из нее вышли: прокурор Татарстана, заведующий отделом обкома КПСС; еще какие-то чины.

А еще через полчаса было заведено дело: «О доведении до самоубийства прокурора района товарища Хамидуллина следователем З. К. Шейкиной и корреспондентом «Комсомольской правды» Ж. Б. Миндубаевым».

Следователь Шейкина была отстранена от дела; собкор Миндубаев бросился на телефонную станцию…

Я успел, я  успел! У Буинска с Москвой было два канала связи. Один  уже « не работал». Второй не успели выключить. Я нашел (через дежурного ЦК ВЛКСМ) главного редактора Бориса   Панкина- он  на даче (день был воскресный) играл в футбол…

Выслушав меня, он приказал: «Сидеть в Буинске!»

Мрачное предсказание товарища Табеева, как призрак, снова  возникло   на горизонте…

Но – есть, есть на свете Бог!

Уже и следователя по особо важным делам З. К. Шейкину Прокуратуры РСФСР допросили местные татарстанские следователи; уже и новое дело «Дело о доведении до самоубийства…» раскручивалось полным ходом…Но главный редактор «Комсомолки» сделал свое дело в Москве-  и  в Татарстан срочно прибыл  заместитель прокурора РСФСР. И он, своей вышестоящей властью забрал дело в свои руки. И  все  пошло  не по поганому  , сочиненному в Казани сценарию …

Пошло по другому -как надо.

Итог: через три месяца состоялось в Буинске выездное заседание Верховного Суда РСФСР. И вынесло оно приговор – не мне, а героям всей этой истории: по три года тюрьмы  дал суд  председателю колхоза,  секретарю парткома,  бухгалтеру – всем тем, кто издевался над сельским пареньком Ирфаном Мавлетшиным.

Я не отказал себе в удовольствии побывать на  этом процессе…

Добавлю, что Ирфана мы из деревни вывезли, определили его на учебу в сельхозинститут, окончив который он стал работать главным агрономом одного из колхозов…

Ну, а мне…?  Естественно,  мне предстояло покинуть родную Казань! Ибо… ну, сами понимаете, что могло бы случиться.

Итак, с Буинском  вроде все  завершилось. Но теперь уже  почти любая моя  публикация  в «Комсомолке» рассматривалась «под лупой».  Почти каждая из  них  воспринималась  с высказанным или невысказанным неудовольствием. Поскольку  лобовая атака не удалась, решили напустить на собкора   Миндубаева комсомол-«верного  подручного  партии». Стоило мне хоть чуть-чуть «навести критику» на местных «молодогвардейцев»- как тут же катилась в редакцию очередная «телега»- так на сленге газетчиков именовалась любая претензия   к автору  публикации…

А вот и она…За подписью второго секретаря горкома ВЛКСМ товарища Ирины Донской.  Она недовольна тем  как  я осветил    отчетно-выборную конференцию  райкома комсомола  и непочтительно отнесся к ее выступлению не этом мероприятии…Эпистола в редакцию озаглавлена   многозначительно:  « А кто разрешиля ходить по гловам?»

Меня вызывают в Москву. Поняв, что дело назрело нешуточное, я отправился  в родную редакцию -надеясь  что она своего собкора  защитит…

Увы- не защитили. Вышло вот как. Главный редактор Борис Панкин  был в отъезде. Меня принял его заместитель тот самый, мне уже хорошо известный  Валентин Чикин…

Мои опасения насчет казанских гонений за правду он воспринял  даже с неким сладострастием. Промолвил что-то вроде:

  • Вот  жалуются на тебя, жалуются…Давай-ка , переведем тебя  в Волгоград… И будешь там  вести себя поосторожней…

И – все. Мне стало ясно, что защищать собкора Миндубаева никто не собирается…

  • Пожалуй, мне придется уйти из «Комсомолки», Валентин Васильевич?…
  • Да куда ты пойдешь? Кому ты нужен?!

Я покинул кабинет босса.

До 1970 года ( еще работая в «Комсоправде») я несколько раз печатался в «Известиях». И с какой-то смутной  надеждой отправился на Пушкинскую площадь…

Принял меня заместитель ответственного секретаря «Известий» Дмитрий Мамлеев.

  • А-а, Жан Миндубаев ? Хорошо пишешь, молодец. Ну, что у тебя там?

Обаяние этой личности покорило меня сразу. Открытое лицо, добрые внимательные глаза, умение слушать и вникать были очевидны. И еще –  то не сдерживаемое хитростью или расчетом чувство юмора, которое присуще только умному и порядочному человеку.

Короче, Мамлеев обаял меня сразу – и на долгие годы. Да и разве меня одного?!

Встреча наша закончилась вот чем. Дмитрий Федорович набрал телефон Чикина и спросил:

  • Валя, мы хотим забрать из «Комсомолки» Жана Миндубаева. Ты не возражаешь?

На конце провода вроде бы поперхнулись. Затем последовал ответ :

  • Сначала мы разберемся на редколлегии в чем суть конфликта Миндубаева с руководством Татарстана.

Дмитрий Федорович положил трубку, как-то весело посмотрел на меня. И набрал кремлевскую «вертушку».

  • Борис, тут у меня сидит Жан Миндубаев. По моему, неплохой парень. Ты рекомендуешь его в «Известия»?

И главный редактор «Комсомолки» Борис Панкин ответил:

– Абсолютно не возражаю…Даже рекомендую!  Забирайте!»

А Дмитрий Мамлеев тут же приступил к делу:

У нас сейчас есть две свободные ставки. Одна в Душанбе. Вторая – в Ульяновске: по  решению ЦК КПСС  мы открываем там корреспондентский пункт.

Я размышлял недолго. О чем тут можно было задумываться? В Душанбе я уже бывал, бывал и в  Узбекистане- нравы и привычки среднеазиатские мне  были знакомы…

А Ульяновск-это же родное Поволжье, тут я свой человек!

И до родного Маматкозина  рукой подать!

-Поеду в Ульяновск!

Вот так я стал собкором «Известий» по Поволжью, с пребыванием в Ульяновске.

Я  тяжело расставался с Татарстаном долго не хотел получать квартиру в Ульяновске -года полтора мотался по гостиницам, в командировках- благо в зону моего обслуживания входили не только Ульяновская- но еще и Пензенская Рязанская области и республика Чувашия.

Было где и о чем писать!

А  года через три моего отбытия из  Казани раздался  у меня в кабинете звонок от товарища Табеева. Он приглашал меня на «историческую родину»…

-Забудь прошлое, все бывает…

Наша встреча состоялась.

,  Фикрят Ахметзянович  курил американские сигареты  и настойчиво звал меня вернуться обратно в Казань.

Мы разговаривали около двух часов. Разноречивые чувства заполняли меня. И Казань  сильно манила обратно – и что-то сильно настораживало…

Я все же   решил остаться в приютившем меня Ульяновске –  хотя до сих пор не уверен что  это  решение  было правильным…

А в Татарстане  начал работать собкором «Известий»   журналист Альянс  Сабиров- которого я  порекомендовал товарищу Табееву…

(Продолжение следует).