От ведущего.   

Два года тому назад ушел от нас  замечательный человек и прекрасный поэт Леонид Сурков. Я считаю его лучшим лирическим поэтом нашего края – вы  можете убедиться в этом сами…

Мы  познакомились с  Леонидом  поздновато и мне  и  ему уже подкатывало под восемьдесят с хвостиком. Но именно дружба с этим человеком  убеждала меня: нет, не все людишки в этом мире еще  поглупели. Не все  болеют тщеславием и никчемной гордыней, не все сохранили  ясный ум и ту внутреннюю порядочность которая – увы! – так редка в наши дни…

Леонид Сурков никогда не тягался за дешевой славой, никогда не лез в писательские начальники, никогда не кривил сердцем в своих производениях. Открывая том с непритязательным названием “Стихи. Поэтический дневник 1954 – 2012”) я испытываю два чувства. Первое: как удивительно  трепетно, трагично и светло способна настоящая поэзия обнажить все переживания человеческой души, все  оттенки  нашего  бытия.! Погружаясь в “Дневник” я ощущаю жизнь, прожитую автором, как свою собственную – со всеми ее радостями, заблуждениями, драмами, трагедиями, нелепостями и озарениями… И в стихах ульяновского поэта я слышу интонации таких рыцарей поэзии как Блок, Пастернак, Мандельштам, Есенин, Рубцов.

Это ощущение –  для меня драгоценно.

Второе чувство – это горестное понимание того, как несправедлив наш человеческий мир, как он  неправ в своих суждениях; как часто путается в оценках и пристрастиях…

Вот жил среди нас  настоящий .большой поэт Леонид  Сурков- а  был ли слышен  он? Многие  ли его знали? Отмечали ли некими   премиями?

Сам  Леонид был олицетворение  скромности, самоуважения и той  самодостаточности, которая не позволяет человеку   кичиться своим дарованием, не тянет толкаться локтями и кричать «Вот он,я! Заметьте  меня! Я тут!»

Думаю, многие ульяновцы даже не слышали о поэте Суркове. Они, скорее, знали хокеиста Леню Суркова (стадион ревел: “Сурок! Сурок!»). Да, Леонид  много лет “гонял шайбу” – и гонял, вероятно, неплохо – победы ульяновской команды это подтверждают.

Но всему приходит конец. Профессиональный спорт – занятие жестокое. Возраст понудил забыть шайбу, клюшку, стадион… Время после “шайбы” Сурков вспоминает кратко: “Жуть! Оказался голый среди волков…”

Литейка. Рюмка. Семейные проблемы…. Иной человек пошел бы кривой тропкой. Душа Суркова, его сердце, его суть – привели его в поэзию.

Тут тоже хватало острых камней на пути. Весьма почитаемый в области стихотворец заявил как-то без обиняков:

– Забудь про стихи. Есть ты никто – и звать тебя- никак…

Это была ошибка “классика”. Книга, которую я читаю, напрочь отвергает этот прогноз… Смею сказать: Леонид Сурков ( украду цитату у товарища Сталина) – “…есть лучший, талантливейший поэт – нашей…” Ульяновской области.   Это на самом деле так.

Биография поэта часто определяет суть его творчества. О себе Леонид Николаевич рассказывал так: «Корень семьи нашей — Сурковых, из села Шиловка, на Волге. При царе село было государственным и девок на сторону, в «крепость», не отдавали. Было село чисто русское, полсела — родня.
Семья наша при Сталине была репрессирована, выселили из дома в сорок восемь часов. Отца отправили сначала в тюрьму, потом на фронт. Мы с матерью сажали картошку, вели огород — тем и спаслись.
Леонид Николаевич не только перенес все тяготы нашего бытия- но и смог вырваться из паутины жизненных дрязг, неурядиц и ошибок .Смог подняться до высоты Поэзии.
О ее сути , кстати, Сурков говрил так:«Поэзия существует не только в стихах. Её можно находить во многом. Например, в умении и искусстве извлекать из наших печалей, несчастий, лжи, грязи жизни кусочки чистоты, красоты, правды и радости, в умении «не как другие» понимать, кому на этом свете больно.
Есть поэзия цвета, поэзия запаха любимых духов, цветов, поэзия этики и манеры поведения, даже застолья с друзьями. Что-то от поэзии есть в нас во всех, по крайней мере, мы все к этому стремимся, пусть даже неосознанно».
Остается добавить несколько слов о поэзии Суркова. Она выстраданная — и потому искренняя. Она  не пышнословна,не бьет себя кулаком в грудь и не кричит:»Я-патриотка!»- хотя преданнее ее  нашей горестной и великой земле  трудно найти.

. За строчками сурковской поэзии видна напряженная работа сердца, души, ума.

Плакать хочется, когда большая рать  наших стихотворцев, наклепав кое-какие стишата , гуртом прут в разного рода «Союзы   писателей» ( тем более, что ныне туда принимают за деньги любого желающего), КИЧАТСЯ НЕКИМ УЧАСТИЕМ В БЕСЧИЧЛЕННЫХ КОНКУРСАХ, ВСТРЕЧАХ, ПУБЛИКАЦИЯМИ В МАЛОИЗВЕСТНЫХ ИЗДАНИЯХ  – ну , и вообще бьют себя кулаками в грудь и вопят:

-Вот я , тут я, обратите внимание!

Иногда  обращают. Мимолетная слава к настырным приходит…

А  публикуемые  сегодня пронзительные, истинно-поэтические, настоящие стихи НАСТОЯЩЕГО поэта  ..

Думаю, когда-нибудь в нашей области будет учреждена  поэтическая премия и его имени. Его творчество    того заслуживает .

                              ***

Прозрение

                       (Леониду Суркову.)

Ты был рожден чтобы писать стихи.

Чтобы услышать милой Волги шепот.

Чтобы познать нестрашные грехи

Свои и наши. Ну, и жизни копоть.

 

Но выпал лед, коньки и дикий ор

Толпы, уже хлебнувшей рюмку водки:

«Ну, Леха!! Жми!! Куда осел , попер?»

«Тебе не шайбу… плять!… Тебе бы плетки!»

 

Рассеял ветер гнусные слова.

Давным-давно в углу пылится клюшка.

На стадионе выросла трава.

И выяснилось: игры – лишь игрушка.

 

Медали и победы – только тлен.

Или точней: порочная услада.

Тебя  Слова навек забрали в плен.

И это – настоящая награда.

Читайте стихи Суркова! Вы станете лучше, чище, благороднее- даже если вы не  из «голубых кровей»,

 Жан Миндубаев.

                                     ***

Леонид Сурков.

Стихотворения.

 ОВРАГ

В овраге, где сивушный беспредел

И тяжкий дух в бурьяне застоялся.

Я, как министр иностранных дел.

Знакомому поэту улыбался.

Вокруг бутылок плотное каре.

Блестя штыками горлышек, стояло.

И нас от всех реальностей амбре

И свалок бытия оберегало.

 

Конечно же, мой друг читал стихи

О красоте былых страстей, мгновений

И, посинев от скуки и тоски.

Я огурцу в руке сказал: “Ты – гений”.

 

И друг в ответ, включая дурака,

Kогда я рифмовал о скуке жизни.

Этично тем был удивлен слегка,

Что я в России лишь в оврагах признан.

 

Потом воскликнул он: “Один из ста!

Что в мире кроме нас еще осталось?”

Но в это время свистнул мент в кустах.

И мы покорно с ним ретировались.

СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ

Н.Благов.

“К злодеям причтен”

(от Марка 15-28)

 

В Союз писателей задумал я вступать.

Но их начальник нервно и поспешно

Решил мне в челобитной отказать.

Принамекнув, что бездарь я и грешник.

 

Как жаль!.. Но все ж стихам важнее тишь.

И в ней ума и чувства взлет предельный.

А то, не дай, Господь, подзалетишь

В преторию, да со статьей расстрельной.

 

К тому же, кто я в жизни 6ыл такой?

И чем фортуной жадной был увенчан?

Я – только колокольчик под дугой

Времен советских, только их бубенчик.

 

И вот мне рок казенный объяснил.

В лице начальства доказала муза –

Что, коль Союза членом я не был —

Не быть мне и поэтом без Союза.

 

Да здравствует писателей Союз!

Его крутые лозунги и флаги!

Пусть он живет под сенью важных муз.

А я уж так — с бутылкою в овраге.

 

В поэте глупо в том искать изъян.

Что жил он, не держась порядков строгих.

Коль я в поэзии  бывал трезвее многих..

Беда ль, что без неё порой был пьян..?

 

 

      ВОРОБЕЙ

Мальчишки воробья на улице убили.

Не по нужде совсем, не за вину.

Так жалко что-то стало не по силе,

Что сердцем даже больно шевельнуть.

Что их судить! Нет в жизни виноватых,

Коль всем нам срок раскаяться придёт.

И всё ж ещё одной улыбкою крылатой

Душа с земли на ветку не вспорхнёт.

Не прозвенит весёлым, птичьим криком.

Ах, ты родной мой, глупый воробей!

Я в жизни, как и ты, смешно чирикал

Среди обид глухих, котов, людей.

Я птичьи крохи маленького счастья

От друга куцего не складывал в суму,

Жалел не так по нынешним понятьям

И убивался зря не по тому.

И мне от клюва до хвоста несладко,

Что так же, как в тебя, из-за столба

В меня еще и ныне из рогатки,

Прищурив око, целится судьба…

Мальчишки воробья на улице убили.

Не по нужде совсем, не за вину.

Так жалко что-то стало не по силе,

Что сам себе никак не объясню.

И Из цикла   «Старая Волга»

 

ПАМЯТЬ

Вот и снова до боли, до слёз

Побывать захотелось мне очень

Там, где белою ниткой берёз

Леса полог зелёный прострочен,

 

Там, где ветлы, ломаясь в воде,

Собрались на крутом косогоре,

Где забытым дичком в лебеде

Вырос я, — материнское горе,

 

Где в манящую даль на реке

Так мечталось мне, с удочкой сидя,

Где, быть может, на мокром песке

След босых моих ног еще виден,

 

Где на заводях волжских рассвет

Красным ветром зари пишет строки

Про нелёгкие судьбы тех лет,

Про сурового детства уроки.

 

СВЯТАЯ ЛОЖЬ

За то, чтоб жить мне и дышать,

За хлеба горестную пайку

Стирала жидким мылом мать

С убитых на войне фуфайки.

 

В их страшной куче у стены,

Покрашенной извёсткой белой,

Так жутко были нам видны

От пуль кровавые прострелы.

 

Мать с моим детством берегла

Меня от грохота событий.

Лишь боль в глазах её росла,

Как пена красная в корыте.

 

И вот однажды поутру,

У всех живых прося ответа,

Она в смертельную дыру

Завыла: «Не с отца ли эта?»

 

У правды страшной на глазах

Старик сосед нам лгал нескладно:

«Мундир не с наших… немцам крах…»

О, как тогда я верил жадно

В святую ложь в его словах.

 

***********

СТАРАЯ ВОЛГА

Узенькой тропинки

Простенький узор.

Тонкая рябинка.

Волжский косогор…

 

Над водою сонной

Млеет синева.

В парусах зелёных

Дремлют острова.

 

Тычась в берег, лижут

Тень свою мальки.

Окунь тихо пишет

В суводи кружки.

 

Солнце в огороде

За родной избой

Между грядок ходит

С лейкой золотой.

 

Шёпот ветел спящих…

Песенка ручья…

Край мой немудрящий,

Отчина моя.

 

ГЕРАНИ

Мороз январский. Студено.

Угрюмый день поземкой тянет.

В избе нетопленой окно

Навзрыд обрызгали герани.

 

Киот старинный. Лавка. Стол.

В трубе какой-то голос слышно.

Так много лет скоблёный пол,

Что все сучки наружу вышли.

 

Над Волгой стынут облака.

С забитого ветрами клёна,

Считая пса за дурака,

Беззлобно каркает ворона.

 

На фронте где-то мой отец,

В отлучке мать… Я с образами

Один в избе, — худой малец

С тревожно-ждущими глазами…

 

Всё это — память о войне,

О годах страшных ожиданий,

Что так тревожат душу мне

Далёким запахом гераней.

 

Лишь веки трудные сомкну, —

В глазах тех дней тоска и холод.

Булавкой месяца к окну

Сутулый зимний вид приколот.

 

 

И сквозь него извечный путь

Тех, кто ушел и ныне сущих.

Судьба ли нам когда-нибудь

Увидеть снова нас зовущих…

 

С ошибками мать пишет мне,

Что пес издох, сгорела баня…

Ах, вот и у меня в окне

Навзрыд посыпались герани.

 

***

Предзорье. Покой. Благодать.

Чуть светит костёр вдалеке.

Луны золотая печать

Хранит тишину на реке.

 

Над тёмной водою листва

Шепнёт что-то сладко во сне,

И звёзд голубая плотва

Качнётся в речной глубине.

 

Вздохнёт, растревожит сирень

Души позабытую нить.

В такую вот ночь даже пень

Захочет кого-то любить.

 

Ах, сердце! Люби, вспоминай,

Но в том, что теперь позади,

Моё утешенье — мой край,

Что там ни зови, ни буди.

 

Люблю его ночи и рань,

Восходы и сумерек грусть…

Да сгинуть мне в Тмутаракань,

Я их не забуду, вернусь.

 

 

***

Ночами майскими живыми

Средь половодья тишины

В огнях далёких твоё имя

Читал я в сумраке весны.

 

Невдалеке за пашней зыбкой,

За дымкой сосен и берёз,

Взлетев смычком тугим над скрипкой,

Пел над речным разливом мост.

 

И вместе с той лесной семьёю

В неоглянувшейся судьбе

Я зеленел любви листвою,

Что шепчет только о тебе…

 

Когда ж в лесу скупыми днями

Сгорел, искрясь, костёр осин,

Провёл черту свою меж нами

Прощанья журавлиный клин.

 

Ненастным вторником к другому

Ушла ты, кинув тихо: «Нет…»

Лишь ветер плащ твой светлый тронул,

Как взмах крыла за стаей вслед.

 

И знать кому об этом надо,

Как ты была ни явь, ни сон,

Как стала жизнь всего лишь взглядом,

Что вечно в небо обращён.

 

И каждый день, и каждый вечер

Одной ли памятью, Бог весть,

В моих прощаниях и встречах

Ты рядом, дальняя, ты здесь.

 

**

Растаял день в осенней мгле.

И вечер пьёт из луж дорожных

Заката свет на той земле,

Что в душу смотрит так тревожно.

 

Бог дал мне родиной здесь звать

Леса, луга, небес истому,

Всё то, что никому другому

Так близко к сердцу не прижать.

 

И никому так не любить

Над Волгой эти вот картины,

Где в сентябре грозят рябины

Стихами душу мне спалить…

 

Как время, катится река

И вдаль уносит судьбы, годы.

Забытым пугалом тоска

Глядит с пустого огорода.

 

Люблю я родину мою,

Люблю огни в речном просторе,

Где золотую колею

Луна, катясь, проложит вскоре.

 

Люблю, не мучась понимать,

С чего в своих неловких песнях

Так нежно хочется сказать

Про эту простенькую местность,

 

Про неба невысокий свет,

Дорог тележную усталость…

Здесь проживи хоть двести лет,

Мне этот край любить всё мало.

 

***

Ночь отошла. В небес купели,

Струясь неслышно, тает мгла.

Заря гребёнкой дальних елей

Над Волгой косы расплела.

 

В полях заметно посветлело.

С песчаных круч из-за реки

Рассвет поднялся чайкой белой,

Склевав ночные огоньки.

 

Лишь там в осинах тьмою тощей,

Седым туманом падь полна.

Идёт на цыпочках по роще,

По тропкам смутным тишина.

 

Но вот взмахнуло ярко солнце

Лучистых крыльев остриём,

На тонкой ветке горизонта

Уселось красным снегирем.

 

И грядет день всё дале, выше.

И жизнь, приветствуя восход,

Стрижиной вязью стих свой пишет

На голубых страницах вод.

 

И я средь них светло забуду,

Что ночи тёмной говорил.

Я сам причастен к жизни чуду,

Я им дышал, страдал, любил.

 

 

***

На окна в тюлевом дыму,

На цвет гераней алых

Пойду, хоть издали взгляну,

Чтоб сердцу больно стало.

 

За ними, знаю, — тишина

Грустит в зеркальной глуби

И тонкий, тёплый запах сна,

Которым пахнут губы.

 

За ними свет любимых плеч

В лучах волос знакомых,

Что не сумел, не смог сберечь,

Уйдя в метель из дому.

 

Войти? Сказать: «Моя вина».

Взглянуть в глаза ей смело …

Наверно, всё поймёт она,

Но разве в этом дело.

 

***

Я люблю тот край и ту весну,

Где орешник тянется к тропе,

Где, штаны повыше подвернув,

Сладкий дождик бродит по траве.

 

Я люблю те рощи и поля,

Где ласкает душу запах трав,

Где, как тесто, квасится земля,

Пузырьками всходов задышав.

 

Я люблю в речах простых людей

Грусть и радость немудрящих слов,

Звонкий дым весенних тополей

В половодьи солнца и ветров.

 

Светлый край берёзовых колонн!

Надо ль славы и любви искать,

Если пень любой в лесу — мой трон,

Женщина любая — моя мать…

 

Я люблю тот край и ту весну,

Где орешник тянется к тропе,

Где, штаны повыше подвернув,

Сладкий дождик бродит по траве.

 

 

 

***

В обмелевшей пропащей речушке,

Где лягушки кричат о беде,

Позабытой иконой церквушка

Отражается в мутной воде.

 

Покосилась, как крест, на могиле

Тех времён, что ушли навсегда.

Словно галки над ней откружили,

Отшумели седые года.

 

На стене в тусклом свете заката

Гаснут лики, склоняя главу.

Будто нищенке, осень на паперть

Прихожанкой роняет листву.

 

Слов святых здесь теперь не услышишь,

Грех людской в тишине не вздохнёт.

Только крестятся кошки на крыше,

Только ветер молитвы поёт.

 

Самому мне, в смешном и великом

Не постигшему разность и суть,

Не понять до конца, не размыкать

Этих стен деревянную грусть…

 

Над рекой с оловянной водою

Кличет ворон напасть и беду.

Инок-вечер пугливой свечою

В тёмном небе затеплил звезду.

 

 

***

Когда ты в осень, в тишину

Уйдёшь, забыв встреч наших лето,

Я ветром памяти стряхну

Дожди разлук с былого веток.

 

Я принесу тебе опять

Июня запахи и тени,

Я цветом яблонь и сирени

Твои туманы буду звать.

.

Но разве вспомнить сможешь ты,

И разве то понять сумеешь,

Как я огнем твоим мосты

Жег за собой, сказать не смея,

 

Как жил тобой, тобой дышал,

Как все, что мне так близко было,

Из сердца больно вырывал,

Чтоб ты собою заменила.

 

Знать, не судьба… В тот год дожди

Весной пугливой долго лили.

Последних наших встреч следы

В снегу под окнами измыли.

 

Ушла ты, в поворот лица

Улыбку медленную пряча.

Во сне лишь к холодку кольца

Прижмусь теперь щекой горячей.

 

Забыть бы все, перегрустить,

Переболеть тобой бы что ли…

Да не с кем душу отвести, —

Все с памятью одной… Доколи?

 

 

***

Сторона ли моя ты, сторонка,

Где в старинных наличниках дом,

Где сентябрь паутиною тонкой

Зацепился за клён над прудом,

 

Где раздумьем о дедовской воле

Истревожили жадно меня

Волги ширь да осеннее поле,

Где тоскует о чём-то стерня.

 

Никогда я о том не забуду,

Как шумят здесь листвой тополя,

Как берёзовый лес белозубо

Улыбается тихим полям.

 

Я скажу без окольностей всяких,

Руку к сердцу больней приложив,

Что я счастлив и петь тут, и плакать, —

Лишь бы только в краю этом жить.

 

Я люблю эти ясные дали,

Этот тонко синеющий свет, —

Все, что родиной люди назвали,

И чего уж нигде больше нет.

 

***

Колдует ночь над старым садом,

До влажных звезд рукой подать.

Есть край, в котором мне не надо

Грядущим жить иль вспоминать.

 

В нем детства сны отголубели,

Отзолотился дней песок.

Уж тем, что петухи пропели,

Я здесь совсем не одинок.

 

Пусть много слов недобрых слышу

О нем я в шутку и всерьез

От тех, кто видит, как добычу,

Терпенье рек его, берёз.

 

Но я люблю мой край ковыльный

За тяжкий крест его, грехи

В уме я не сказал бы: сильно,

Но рифма просит так, стихи.

 

И здесь не сгину я, не струшу,

Когда все карты платьем вниз.

Ты тронь меня сейчас за душу,

И я осыплюсь, как анис…

 

Так думалось… Но жизни прорва

Опять сманила в свой притон.

Был туз червей с угла надорван,─

Я угадался в третий кон.

 

 

***

Взгрустнула сумерками даль,

Задумалась легко под вечер.

Заката ласковая шаль

Упала мягко ей на плечи.

 

И тишь на Волге. И душа

Так любит жизнь светло и вольно,

Что за последнего ерша,

Когда-то пойманного, больно.

.

Недавно сам в дурной тоске,

В гордыне суетной метался

Ершом таким же на крючке,

Но, видно, быть тому — сорвался.

 

И в том, что вышло для меня

Смотреть добрее и беспечней,

Здесь в каждой луже лягушня

Поддакнет мне по-человечьи.

 

Я, может, для того и жил,

Чтоб обо мне вот в эти дали,

Как я жалел их, как любил,

Когда-нибудь тепло сказали.

 

Край мой вечерний! Лишь с тобой

И горевать, и быть счастливым.

Вот месяц чайкой золотой

Воды коснулся под обрывом.

 

Усни светло, моя страна,

Моё отечество родное,

Где Волга навсегда одна

И небо навсегда седьмое.

 

 

***

С утра гроза прошла деревней.

Гром грохотал, как товарняк.

В лесу иглой машинки швейной

Вонзались молнии в дубняк.

 

Но дождь покапал еле-еле,

Пролившись где-то вдалеке.

Лишь ветер кисточкой пастели

Посеребрил волну в реке.

 

В июле том роняли грозы

Дожди не в нашей стороне,

Как ты цветов роняла слезы,

Гадая, нет, не обо мне.

 

 

Т.В. П.

 

Где б ни бродил я, где бы ни был,

Всегда в пыли своих дорог

Я помнил этого вот неба

Навзрыд заплаканный платок.

 

Как тут бедны и скудны дали,

Избёнок немощь, двор, сарай.

Сороки здесь обхохотались

Над тем, как мил мне отчий край.

 

И все же странно я жалею

Вот этой тощей зяби клин,

Берёз изломанных аллею,

Растоптанную кровь рябин.

 

Здесь больно знать я научился

От пролетавших журавлей,

Как в жизни я осуетился,

Как много ошибался в ней.

 

И только здесь сумел понять я,

Что, как ни грешны я иль ты,

Нам всё простят в своих объятьях

Печальной родины кресты.

 

И только здесь в родной суглинок

О чем-то близком, дорогом

Смигну я парочку слезинок

И след их вытру кулаком…

 

Вот потому я и жалею,

Пусть глупо, странно, пусть один,

Берёз изломанных аллею,

Растоптанную кровь рябин.

 

 

***

День, уходя, ещё светил.

Дремала тишь на жёлтых кручах.

И ветер запах доносил

Твоих духов иль трав цветущих.

 

На глади вод заката блеск

Чуть золотил тальник протоки.

И я не слышал вёсел плеск, —

Лишь только жалобы и вздохи.

 

Ты пела что-то про любовь,

Но я в твою любовь не верил.

Устал грести я вновь и вновь,

Прикованный к её галере.

 

И у реки обид, потерь,

Надежд былых (какая проза!)

На берег прошлого теперь

Нам не дождаться перевоза…

 

Потом далёкий отблеск крыш

Погас на потемневшем склоне.

Ты снова пела про Париж,

Я странно думал о Тулоне.

 

 

* * *

Спокойно, сонно и знакомо

Катились годы в тишину.

Но ты пришла раскатом грома

В мою забытую страну.

 

И вдруг иными оказались

И жизни суть, и лет упрёк,

Когда так мало нам осталось

Таких вот встреч, таких вот строк.

 

Хмельными, жадными ночами,

Как ночь безлунная сама,

Найди во тьме меня губами,

Заворожи, сведи с ума.

 

Укрой от прошлого собою,

О счастье сказку расскажи,

Гранатой с вырванной чекою

Под сердце сердце положи.

 

***

Весёлый след оставив на песке,

Мальчишка-дождь сморился где-то снами.

Кувшинки звёзд затеплились в реке,

Хоть собирай, как в детстве, ворохами.

 

Край безответный мой, межа моя,

Как мне с тобой уютней все и проще.

Душа, забыв тревоги бытия,

На Волге радость тихую полощет.

 

Возьмусь за сердце, — а сквозь пальцы свет,

Свет детской памяти о босоногих былях…

Край мой! Какой я, к дьяволу, поэт,

Коль лучше всех тебя воспеть бессилен.

 

Но все ж в скупой судьбе моих стихов

Не мне жалеть, не дал ли где я маху.

За строчку каждую, за каждое из слов

Про тишь твою, — хоть голову на плаху.

 

***

Край детства! Снова я иду

Отдать поклон твоим избушкам.

Кленовый лист у нас в пруду

Плывёт багряною лягушкой.

 

Молчат над Волгой облака,

В спокойной отражаясь глади,

И солнца тёплая рука

Тела их медленные гладит.

 

Казалось бы, такой пустяк —

Увидеть эти избы, вязы,

Но как-то странно я обмяк

И голосом сорвался сразу.

 

Отчизны близь, как мне сказать

Чем для меня ты в жизни стала?

Ты, словно старенькая мать,

Меня к груди своей прижала.

 

И я пришёл в твои края,

В твои бесхитростные дали

Негромко звать тебя: «Моя», —

Чтоб только мы об этом знали,

 

Пришёл, чтоб в крыше каждый гвоздь,

Забитый в детстве, вспомнить сладко,

Чтоб все в груди тобой зашлось,

Чтоб утереть глаза украдкой.

 

Пришёл в размах обнять своё,

Родное, близкое неловко,

Увидеть мокрое белье,

Развешанное на верёвке,

 

Узнать свой дом, вбежать скорей

В знакомый с детства закоулок,

Чтоб скрипом стареньких дверей

Так больно сердце резануло…

 

 

***

Край мой безропотный, скромный,

Край молока и коров,

Вот я опять тебя вспомнил,

Сердце тоской уколов.

 

Вспомнил июльские тени,

Книжку в девичьей руке.

Облако белым тюленем

Плавает в сонной реке.

 

Травами лета пропахли

Тёплых тропинок следы.

Сосен зелёные цапли

Тихо стоят у воды.

 

Вспомнил окошко над Волгой,

В сад отворённую дверь,

Где мне кукушки недолго

Годы считают теперь,

 

Где понимать мне отрадно,

Глядя ушедшему вслед:

Пусть даже я заурядный, —

Всё-таки с Волги поэт.

 

 

***

Эта рана, как все, излечима,

Думал я до последнего дня.

Но вот снова проходишь ты мимо,

Безразлично взглянув на меня.

 

И в душе неизбывной тревожа

Прежних встреч и разлук уголок,

Память всплеском бунтующей дрожи

С головы прокатилась до ног.

 

Видно, снова я болен тобою.

Снова в душу мне сладко вошла

И тревожной, и радостной болью

И надежд, и сомнений игла.

 

Не с того ли так гордо ты носишь

Средь других золотую косу,

Что так много безжалостных просек

Ты в моём проложила лесу.

 

Не затем ли молчишь ты упорно,

Что в некошеных травах твоих

Хочешь ты, чтобы ветром покорным

Я, себя забывая, затих…

 

Счастлив в женщине вызов познавший,

На который ответить он смог.

Потому всё шумит в твоих чащах

Ветер болей моих и тревог.

 

Ты скажи ему тихо и просто,

Не лукавя, не пряча лица,

Что мне имя твоё? Перекрёсток?

Иль дорога моя до конца?

 

 

***

В осенней хляби мокнет гать.

Уныло хлюпает просёлок.

Привычно ветлам здесь вздыхать

Над тем, что лета путь недолог.

 

Печальны поздние поля.

Со снегом дождь в подол им плачет.

Оно, конечно, есть земля,

Что, может, и получше нашей.

 

Не так угрюмы там стога,

Не так зловещ вороний окрик…

За что же сердцу дорога

Вся эта непогодь и мокреть?

 

За что душа любить смогла

Так виновато их тревожность,

Коль жизнь её здесь волокла

По всех разладов бездорожью?

 

Ан нет! В сердечной глубине

Я тем, что вижу, счастлив тихо.

И не от этих мест во мне

Сомнений всех неразбериха.

 

Родная отчина моя!

Как странно, как неизъяснимо,

Как беззащитно полон я

Тоской твоей непостижимой.

 

 

Как счастлив взглядом я обнять

Пригоршню крыш твоих и хижин.

Чего же мне ещё ворчать

На то, что я судьбой обижен?

 

Мне лишь бы видеть Волги даль,

Седые ветлы у дороги…

За благо мне моя печаль,

За радость жить мои тревоги.

 

***

Запах Волги, стлани, плицы,

Чалки пристаней…

Снова прошлое струится

В памяти моей.

 

Утро стелится туманом.

Солнышко встаёт.

Золочёным тараканом

Лезет в щель восход.

 

Ветер тонкий дым полощет

Над сухим жнивьём.

Златошвейка-осень в роще

Шелестит шитьём.

 

Птичий клин над отчей хатой,

Над родным селом…

Счастлив был я здесь когда-то,

Хоть не знал о том.

 

 

КРЕСТЫ

Сон или явь? Понять не просто…

Река, как раненая лань.

Плывут по ней кресты с погоста

К Самаре ─ вниз, наверх ─ в Казань.

 

Вот пристань наша. Церковь. Хаты…

Льнет в страхе отчее село

От всех плотин и дамб проклятых

К груди родимых куполов.

 

Крушит потоп наш угол бедный.

И, словно из груди той стон,

Над Волгой плачет вьюгой медной

По ней самой прощальный звон.

 

Звон по местам родным, обидам,

Разорам душ, могил, лугов

Такой тоской и сердца взрыдом,

Как не рыдал вовек веков.

 

Как дым пожара, звон вечерний, ─

Не потушить, не позабыть,

Набат судьбы к такой вечерне,

Что всем попам не отслужить.

 

Теперь мне на иных обеднях

В другом краю ругать судьбу.

Не отчий звон последней медью

Закроет мне глаза в гробу…

 

Сон или явь? Понять не просто.

Река, как раненая лань.

Плывут по ней кресты с погоста

К Самаре ─ вниз, наверх ─ в Казань.

 

 

Новая Волга.

Таких осокорей стволы

Лежат по Волге, — трудно верить.

У грозной сталинской пилы

Сил не хватило их домерить.

К ним катят памяти валы,

Угрюмо тычась в новый берег…

 

Вот там когда-то был наш дом,

Там сад струился яблонь духом.

А нынче волны лишь кругом

И рыба дохлая вверх брюхом.

 

Давно ль я рифмы здесь кроил,

Забыв о запятых и точках,

Как редкий дождик пристрочил

Закат к окошку мокрой строчкой.

 

А что теперь мои стихи

О родине, о Волге милой? —

Лишь на глаза им пятаки,

Над гробом: «Господи, помилуй».

 

Смотрю вокруг сквозь мыслей тьму,

Пью память горькую с излишком

И вижу край свой, как корчму,

В которой я — Отрепьев Гришка.

 

Прости, родная сторона,

За боль твою и за обиду,

За то, что так теперь смешна

Моих стихов ненужных придурь.

 

Забуду  всё… Себя круша,

Жить буду, снам казённым веря.

Но, как утопленник, душа

Опять стучится в отчий берег.

 

И вновь я эту вот страну

Готов любить, жалеть хоть вечность…

Лишь жаль, что за величину

Здесь принимают бесконечность.

 

 

 

***

Милый добрый отчий дом.

Печь-старушка. Подоконник.

Тихо дверь скрипит о том,

Что меня ещё здесь помнят.

 

Волги дали. Окна в сад.

Ветхий столик под рябиной.

Кто же в том был виноват,

Что пришлось мне вас покинуть?

 

Никого я не виню, —

Сам за жизнь свою в ответе.

Таракана, как родню,

В этом доме я бы встретил.

 

Но средь горькой тишины

В тусклых бликах запустенья

Будят память только сны,

Только тени из забвенья.

 

Я повем печаль мою

Перед ними виновато,

Что теперь в другом краю

Гаснут дней моих закаты.

 

Всем нам вынес суд плотин,

Шлюзов, строек вавилонских

Вместе с Волгою один

Приговор, — как знак масонский.

 

И теперь мне всё больней,

Всё печальней помнить местность,

Где ветра перстом ветвей

Русь мою прощально крестят…

 

Милый, бедный отчий дом.

Печь-старушка. Подоконник…

Кто-то помнил меня в нём,

А теперь уже не помнит.

 

 

ПаМЯТЬ

Теперь решает всё металл

И гул моторов по округам.

Мне странно то, что Русь я знал,

В лаптях бредущую за плугом.

 

Давно минули те года,

В полях иные злаки всходят.

Но всё ж видна мне борозда,

Что в даль времён меня уводит.

 

И в той дали не гром побед

Тревожит душу мою долго,

А старенькой коптилки свет

В избёнке низенькой над Волгой.

 

Читает письма с фронта мать.

Войне конца ещё не видно…

Не дай мне, Боже, зарыдать

Не по-мужски смешно и стыдно.

 

Зачем души живой излом

С годами бередить всё чаще

Не ностальгией о былом,

А болью памяти кричащей.

 

Всё в прошлом. Поздно вспоминать,

Как отпевала всех нас вьюга…

Зачем же так мне помнить, знать

Ту Русь в лаптях за тяжким плугом.

***

Мне уехать пришлось. Надо было.

Дом остался грустить на горе.

Потемнев под дождями, забыла

Про меня лебеда во дворе.

 

Был ли счастлив я с ними, не знаю.

Но теперь без обид на судьбу

Как-то я виновато вздыхаю,

Вспоминая родную избу.

 

По ночам в неуютной постели,

Одинокой тоской заболев,

Вижу я голубые метели,

Под соломенной крышею хлев.

 

Память к сердцу больней прижимая,

Вижу сквозь невозвратную даль,

Как жуёт там корова, вздыхая,

О прошедшем июне печаль.

 

Там под вечер родное окошко

Приютило грустинку огня.

На коленях у матери кошка

Стережёт её боль за меня…

 

Мне уехать пришлось. Надо было

По-иному на жизнь посмотреть.

Потемнев под дождями, забыла

Про меня лебеда во дворе.