«Министр природных ресурсов и экологии Александр Козлов, прибывший в Ульяновск по поручению премьер-министра РФ Михаила Мишустина для оценки ситуации с оползневой зоной Ульяновска, обратил внимание на то, что с этой проблемой город живет давно, о ней много говорят, а технической документации, как ее решать, нет…» («КоммерсантЪ».)

От  ведущего.

Оползень волжского правобережья и Симбирск-Ульяновск… Эти два понятия – как близнецы-братья – идут по истории неразлучно. Вспомните год 1915 …и далее постоянно.

Вот и опять… Тема обострилась: человек летит в оползневой пролом, Ленинский Мемориал ползет, внезапно по поводу оползней прибывает в славный «град Ильича» аж сам министр природы РФ… Мистика что ли?

Ну и в некой связи с проблемой…

Пять лет назад как-то написалась у меня на эту тему повесть «Чрево Горы». «Улпресса» ее публиковала. Но поскольку память наша коротковата – а выводов и действий пока никаких – решил я эту повесть (с некоторыми сокращениями) повторить.

Итак – занимательная история с подземельями и людьми «Симбирской Горы».

Ж.М.

От автора.

Публикуемая повесть была задумана и начала писаться отнюдь не сегодня. Замысел давний, порожден реальностями – он просто как-то мистически совпал, как говорится, «со злобой дня» – я имею ввиду сегодняшние  оползневые  процессы на волжском Правобережье.

Не раз приходится убеждаться, как разнообразные и не всегда сочетающиеся со здравым смыслом так называемые «мудрые решения» людей приводят совершенно не к тем результатам, на которые были нацелены. Это относится, скажем, к таким явлениям как известное «освоение целины», создание гигантских «водогноилищ» на равнинных реках, поголовное истребление воробьев в Китае по велению Мао Цзедуна, вырубка прибрежных лесов Амазонии – и так далее.

Ну, а что касается моих литературных опытов, их качества, сюжетной увлекательности – то тут уж судить не мне…

Читайте!

*****

 

Жан Миндубаев.

ЧРЕВО ГОРЫ.

Повесть.

Казанскому Университету посвящаю.

 

Часть первая.

ОПОЛЗЕНЬ.

 

«И пошатнется земная твердь…»

(Из предсказаний Великих).

1.

Геолог Михаил Мирошник, несуетливый молчаливый человек сорока с небольшим лет, обликом и повадками походил на неудачливого сотрудника какого-нибудь второстепенного научного сообщества вроде «НИИ о чем», не любил праздники, торжества, именины, юбилеи, круглые даты и поздравления. Не любил все подряд. Ему всегда казалось, что в такие дни люди радуются не возможности отлынивать от дела – а лишь возможности неосуждаемо выпить.

Сам Мирошник не пил, не курил, не изменял жене. Правда однажды… Однажды было, было… Но был ли он уже женат? неженат? – помнилось с трудом. Или… женат-то он был – но вся его семейная жизнь тогда уже шла под откос? Или к той ночи все уже истлело как погасший костер – и только горьковатый дымок пепелища все еще щипал душу?

Та случайная связь повергла его в ощущение собственной никчемности.

Случай был такой. Выпускники геологического факультета Казанского университета съехались на юбилей вылета из «alma mater». Вылетев, разъехались далеко: Якутия, Камчатка, Иркутск, Чита, Сахалин… Искали все, что таилось в толщах земли: золото, уголь, платину, вольфрам, алмазы, медь, фосфаты, серебро, ртуть… Бродили по тайге, мерзли в тундре, жарились на туркменских песчаных барханах, тонули в тюменских болотах. Благодаря этой муравьиной работе на геологической карте необъятной страны «СССР» появлялись очертания новых месторождений которыми потом многие десятилетия будут кормиться те, кто прихватил власть после тревожного августа девяносто первого года…

Отмечали юбилей в самом старом и самом просторном ресторане города. Сняли для мероприятия гостиницу «Казань», в которой до одна тысяча девятьсот семнадцатого года располагался дворянский бордель. Таким он официально не именовался – ибо в Российской Империи только одно краснофонарное заведение было удостоено такой чести – в столичном граде Санкт-Петербург. Однако казанский публичный дом даже без величавого титула не уступал петербуржскому…

Давно растаяли те времена в дымке истории… Ныне ресторан гудел сильно — но публика была, естественно, далека от дворянства…

  • Думаю, что мы не случайно встретились именно здесь! – встав с бокалом произнесла подвыпившая Зинка Атехина, прервав бесконечную череду торжественно – слезливых тостов, в которых достигнутое житейское благополучие повзрослевших людей мешалось с ностальгией по беспечной молодости. – Именно здесь! И знаете почему? Потому что мы, «Бродяги Земшара», как говорил поэт Хлебников, по жизни недолюбили! Не-до-любили! Ну, какая любовь, мужики, в промокшей палатке под накомарником – да еще когда тебе режет жопу тяньшанская щебенка? Или хлюпает под тобой васюганская топь? Я-а-а-а соскучилась по чистой прохладной простыне! За это пью!

Народ заржал.

Зинка сидела рядом с Мирошником. Минувшие годы не испортили девицу, сводившую когда-то с ума весь факультет. В студенчестве Михаил только посматривал с некой робкой завистью, как Зинку подвозили к лекциям на крутых тачках уже набравшие силу и значимость вчерашние комсорги, объявившие, что отныне Россия пойдет «другим путем». Тут Мирошнику всегда припоминалась знаменитая фраза насчет «другого пути», якобы произнесенная Володей Ульяновым, после казни его старшего брата за покушение на царя…

Когда-то Мирошник и мечтать не смел о каком-либо сближении с королевой геофака. А вот сейчас сидит она, когда-то даже в мечтах недоступная, рядом. Раскрасневшаяся от выпивки, пахнущая особым, идущим от созревшей для вожделения женщины, запахом. И можно запросто положить руку под скатертью на ее колено – и крадучись двигаться все выше и выше, пока пальцы вдруг не достигнут легкой, вроде бы даже не существующей ткани волшебных трусиков… И она, как бы не чувствует этой его дерзости, немыслимой много лет назад…

Пили, ели, удивлялись, курили, обнимались, вспоминали… Уже дирижировал ресторанным оркестром на эстраде бывший староста группы Витька Кнутов, смахивающий обликом на молодого Максима Горького: нелепо махал руками, засунув пальцы в рот свистел, яростно притопывал, шалея от собственной лихости… Уже целовались за столом парочки не по дружески – а как бы претворяя в жизнь то недолюбленное, о чем сказанула хмельная Зинка Атехина, ныне начальница химлаборатории в далеком полярном городе Надым…

Потихоньку угасал пыл застолья. Официанты уносили пепельницы с окурками; распахивали окна – духота… Народ потихоньку расходился.

  • А не двинуться ли и нам? – прикоснулся Михаил к ушку Зинаиды.
  • Прихвати бутылку, гусар!

Прихватили. Пошли наверх по широкой лестнице бывшего борделя, перекидывались словами:

  • Ты все так и сидишь в Самарканде, гадаешь, откуда взять водичку для узбекского хлопка?
  • Выдавили меня узбеки. Чемодан, вокзал, Россия…
  • И где прилепился?
  • Недалеко, в Симборске. Копаюсь в правобережье — обнажения, подвижки, оползни. Гряда колышется, водохранилище подпирает. А придурки все строятся, все грузят и грузят…
  • Придурков у нас всегда хватало… А личная жизнь?
  • По Хэмингуэю: «Мы хорошо и недорого ели, хорошо и недорого пили и хорошо спали, и нам было тепло вместе, и мы любили друг друга…»
  • Сериал продолжается?
  • По Маяковскому: «Любовная лодка разбилась о быт…» Она в Москве, я — в Симборске. Привык уже к тишине по вечерам…

В номере на стеклянном подносе стоял графин и два стакана. Над кроватью, покрытой плюшем, красовался пошлый натюрморт: ваза, цветы, фрукты.

Атехина была немногословна:

  • Задерни шторы. Налей. Ложись.

В постели она почему-то захохотала.

Утром он женщину в номере не обнаружил. Под недопитой бутылкой лежала записка: «Разве это так делается, милый?!»

Михаил долго изучал себя в зеркале… Жидкие волосы по вискам, напряженные скулы, запавшая верхняя губа, взгляд проигравшегося картежника, веснушки по рукам…

  • «Не мачо, нет».

В обшарпанном номере как-то особенно горько он ощутил свое полное, никому не нужное одиночество; свое абсолютно никчемное существование. Лезла в голову всякая гниль бытия – голодноватое детство; осенняя грязь убогой деревеньки, где учительствовал его многодетный отец; насмешки однокурсников над его заплатанными штанами; съемная фанерная комнатушка у вечно пьяного дворника на улице Лобачевского; разгрузка барж с цементом, жуткая рвота после первой «дружеской» попойки…

И мелькали в сознании мыло, веревка, слезы провожающих в последний путь.

«Да кто по мне  заплачет-то? Кто? Кому ты нужен, неудачник?»

Билет в Симборск был в кармане. Мирошник уехал ни с кем не прощаясь.

Отрезал этот эпизод жизни напрочь. Отстриг. Отбросил. Отринул.

Его ждал город Симборск, комнатка «гостиничного типа», парочка приятелей, кот Пушок и симборская Гора, где он уже пять лет изучал как ведет себя в недрах волжского правобережья знаменитая сила Кориолиса.

 

2.

Желание постигнуть суть земной толщи; уяснить из чего сложена та основа, на которой стоят дома, церкви, растут деревья, лежат дороги; по которой текут реки, на которой подобно гигантским лужам плещутся моря возникло у Мирошника в детстве.

Таскаясь, как всякая деревенская ребятня с удочкой по речке Сулице, он приметил огромную береговую осыпь. Ее верх был обжит ласточками. Земляные норки, в которых угнездились птички, сильно приманивали. Великим соблазном было: свеситься над обрывом и цепляясь одной рукой за траву, другой пытаться дотянуться  в глубине норки до теплого, мягкого птичьего гнездышка, в котором иногда отыскивались яички или уже попискивали птенчики… Это разбойное стремление не мог остановить даже страх сорваться с обрыва и ухнуть в речку…

И Мишка однажды слетел с кручи…

Выбравшись на другой берег, сняв рубашку и штаны, повесив их сушиться на тальники, он глянул на обрыв. И впервые заметил, что осыпь-то полосатая! Как матросская тельняшка!

Внизу, у реки, полосы были коричневые, а над ними шли белые, лиловые, синие, серые – и даже голубые…

И венчала эту «тельняшку» на самом верху полоса чернозема, в котором и рыли свои норки  ласточки-береговушки.

  • Почему обрыв у речки такой полосатый?- спросил он в школе у географички.
  • Это отложения древних морей,- пояснила учительница.- Там, где стоит наша школа, где мы живем сейчас миллионы лет тому назад плескалось огромное море. Вот и намывало  на его берегах разные слои …
  • А куда оно делось, Нина Петровна?

На этот вопрос учительница ответить не смогла. Сказала только, что об этом знают лишь геологи…

Так Мирошник узнал, что та земля, на которой пасутся коровы и по которой  ходит он сам, на которой растут пшеница в поле и деревья в лесу, капуста в огороде и трава на лугу; на которой стоят деревенские избы и по которой  течет река Сулица – это только «кожа» настоящей, глубинной Земли.

И ему страсть как захотелось  эту тайну Земли  познать самому.

Он окончил школу с золотой медалью – и без всяких проблем, без экзаменов  поступил на геологический факультет знаменитого казанского Университета. Ему выдали великолепную черную форму с золотыми вензелями на полупогончиках, повышенную стипендию и место в общежитии.

Так началась биография  геолога Михаила Мирошника.

Эх, как давно это было, как давно! Многое стерли из памяти  прожитые десятилетия, многое кануло в небыль – а мальчишеские дни только становились ярче, отчетливее, ближе… И как прав был Шатобриан, сказавший, что детство и юность только молодеют по мере того, как стареет человек!

…Поезд бесконечно тянулся вдоль Волги. Мирошник достал из сумки написанную кем-то из его предыдущих коллег «Записку об истории и последствиях грунтовых подвижек волжского Правобережья в окрестностях города Симборска». Факты впечатляли…

Оползнями симборской Горы геологи интересовались давно. Исследователи подчеркивали: они могут быть весьма опасными. Еще с восемнадцатого века фиксировались эти разрушительные  капризы  почвы. Стоит-стоит себе крутой волжский берег – и вдруг пошел вниз, к реке… И все, что на нем росло, стояло, было сооружено – тоже туда же, в тартарары, в гибель, в разруху…

Наиболее крупные сходы грунта происходили в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях. В девятнадцатом, скажем, за двадцать пять лет было целых десять крупных разрушительных оползней!..

Волжское правобережье симборян не радовало. В «записке» значилось: «Последовали два громадных оползня подряд — в 1913 и 1914 годах. Затем случился — катастрофический оползень в последние дни мая 1915 года. Оползень снес тогда подъездные пути к строящемуся железнодорожному мосту, насыпи, полностью разрушил Петропавловский спуск, церковь, сбил с основания восемь крайних быков, сокрушил многие деревянные и каменные постройки, сдвинул уже поставленные подъездные опоры… Тогда чрезвычайное собрание Городской Думы Симборска, понимая свое полное бессилие перед напором стихии, отписала в Петербург прошение: «Борьба с последствиями катастрофы должна быть признана делом общегосударственным».

Сползание правого берега в реку продолжалось постоянно. Летописец симборских оползней фиксировал: «Сильные разрушения принесли  подвижки грунтов, произошедшие в 1945, 1955, 1957 и 1979 годах. В 1955 году вышли из строя семьсот сорок метров железнодорожного полотна, убытки исчислялись миллионами)».

Мирошника интересовал один вопрос: а что делали власти Симборска, видя что город медленно — но верно ползет к реке? Неужели только разводили руками? Оказывается, было не совсем так: «В 1963 году было закончено строительство противооползневых сооружений в Симборске: устроены дренажные штольни для перехвата и отвода подземных вод из постоянных водоносных горизонтов, водоотводные канавы и ливнестоки для отвода поверхностных вод; на наиболее опасных участках – вблизи подхода железнодорожной магистрали к Волжскому мосту и у речного порта – сооружены мощные контрфорсы.

Однако даже эти сооружения не спасли Симборск от мощного оползня 1979 года. Тогда было прекращено движение поездов на четверо суток, встали все городские стройки. На восстановление деформированной железной дороги потребовалось триста двадцать вагонов щебня».

Не получалось властям остановить оползни…

Мирошник достал красный карандаш, подчеркнул главное: «Помимо естественных причин особое влияние на развитие катастрофических явлений оказали человеческие факторы. Оползни 1902-1915 годов произошли после активизации деятельности людей в районе Горы. В это время шло строительство железной дороги и моста…

Когда в конце шестидесятых годов двадцатого века строился Мемориал Вождя, существовал проект соорудить развлекательный комплекс на склоне Горы и пустить там мини-трамвай. Тогда от этого проекта отказались в виду его опасности. Эксперты сумели убедить первого секретаря обкома Глыбина в том, что Гору трогать нельзя, поскольку под угрозой разрушения может оказаться весь центр города…»

…В купе было душновато. Поезд монотонно громыхал на стыках. Сосед в купе цедил рюмку за рюмкой. Аккуратно закусывал кусочками ювелирно нарезанной колбасы. Задавал Мирошнику раздражающие вопросы…

  • Вот вы работаете геологом… А вот правда, что под Волгой такая же река протекает?
  • Да, есть такая, – оторвался от блокнота Мирошник.
  • И она тоже в Каспий впадает?
  • Туда, туда…
  • Так верхняя река когда-нибудь вниз провалится. Я правильно понимаю?
  • Налейте-ка! – не выдержал Мирошников. – Да полную, полную наливайте — чего жметесь! Вы по жизни чем занимаетесь? Вы кто? Инженер? Музыкант? Строитель?
  • Ну, типа – замялся сосед. – Овощехранилища ищу. Подземные.
  • Ну, значит коллеги, – усмехнулся Мирошник. – Я вот тоже… под землей шарюсь. Колодцы, штольни…
  • Штольни!? – оживился попутчик. – В них картошку хранить хорошо. До июня не вянет. А в июне самый спрос…
  • А картошка-то тут причем?
  • Как причем?! Я – заготовитель. Фрукты-овощи. Огурцы-помидоры, кишмиш-курага. С Кавказа возим… Хранить негде, дорогой! Электричество дорогое, погреба ныне не строят… В Самару еду, говорят в Жигулях для Сталина убежища во время войны накопали… Может в аренду сдадут?
  • Зачем в Самару? – удивился Мирошник. – Я тебе в Симборской горе такие ангары найду – ахнешь! Тут тоже кое-что нарыто…
  • Тоже для Сталина?
  • Не только для Сталина. Для Ленина тоже…
  • И кто рыл?
  • Кориолис рыл. И не один он… – усмехнулся Мирошник, вглядываясь в мелькающие за окном перелески.
  • Кто-кто? – оживился сосед. – Кто этот Куриолис?
  • Да есть такой! – отмахнулся Мирошник.
  • Крутой?
  • Круче не бывает. Управы на него нет.
  • Давно?
  • Вот уж миллионы лет роет…

Заготовитель овощей застыл с выпученными глазами. Было очевидно, что таких «крутых» он еще не встречал….

  • Давай лапу. Я – Карим. Чувствую – ты непростой парень. Дружить будем?
  • А почему нет? Я тебе адресок дам. И овощехранилище подберу. Бесплатно. Сгодится?

Так судьба свела геолога Мирошника с «кавказским человеком» Каримом.

Озверев от бестолковщины Мирошник вышел в тамбур. Поезд тянулся по пристанционным путям. Проплыло за окном приземистое здание вокзальчика с надписью «Станция Наливайка»; беленая известью дощатая уборная, кучи угля, ржавые вагонные колеса в бурьяне, черные бараки с полусгнившими крышами… Бесконечная неухоженная, утонувшая в ночи страна тянулась и тянулась за окном, напоминая о бренности и бессмысленности бытия…

Разве объяснишь человеку, не имеющего никакого представления о строении Земли все тонкости геологического формирования планеты? Для него, как для средневекового монаха, она плоская… С дырками по бокам небесного купола, в которые можно высунуть голову, чтобы обозревать окрестности вселенной…

Что он может знать о формировании твердой скорлупы Земли? О морях, плескавшихся здесь миллионы лет? О силе Кориолиса, наконец?

…Состав громыхал по мосту через Волгу. Историю строительства этого мостового перехода Мирошник знал хорошо. Им занимался знаменитый мостостроитель, академик Белелюбский. Он построил железнодорожный мост через Волгу возле Казани, потом спустился вниз по реке на двести километров – и стал строить мост под Симборском… Точно такой же, какой возводился выше Казани. Но если казанский переход через крупнейшую реку Европы соединял плоские волжские берега — то симборский упирался в крутую гору правобережья, которая веками ползла и ползла в реку…

Поезд тащился по земле, в недрах которой вот уже миллионы лет творила свое неотвратимое дело неутомимая сила Кориолиса подмывая берега рек, меняя их русла, смещая подземные пласты и перемещая места человеческого обитания. Страшная, неведомая и неощутимая сила, порожденная вращением Земли и упорным многовековым сопротивлением воды, стремящейся на юг или на север… Столкновение этих тектонических сил и подмывало правые берега мередиальных рек северного полушария…

А Симборск как раз и стоял на правобережье Реки.

«Да взять хотя бы Волгу! За триста лет она отошла от Казани на пять километров! А от древних Болгар аж на семь!» Но разве это волнует кого-то? А этот… с Кавказа… Овощехранилища ему нужны подземные! Да найду я их тебе, найду!»

Это была последняя полусонная мысль, посетившая геолога Михаила Мирошника в поезде, везущем его в Симборск.

(Продолжение следует).