«Но внезапно дрогнул воздух, навалилась с северным порывом ветра лиловая туча. И послышалось в ее мрачной утробе тяжкое ворчание…Будто суровый голос неба напомнил людишкам на Земле об их бренности и ничтожности…»

Ведущий клуба – Жан Миндубаев.

Чрево Горы.
Повесть.

Казанскому Университету посвящаю.

Глава 16.

Кряжистые люди в пятнистых одеждах ворвались в Чрево Горы на рассвете.
– Лежать! Руки за головы! Документы!
Профессора Волгина выкинули из Горы первым. Затем на вольный простор вылетели поэт Романкин, иероманах Исидор, правдолюб Колодарский, изобретатель Ляпис, скульптор Расклюев — и все прочие обитатели подземелья…
«Кавказский человек» Карим мог бы остаться незамеченным. Его подвела любовь к женщинам. Как раз накануне он привел с рынка ту самую «Царь-бабу», которую так усердно рекомендовал Мирошнику. Услышав звуки погрома, женщина, не удержав паники, завопила истошно…
И Карим предстал пред «государевы очи» нагишом.
– А ты откуда, чудо Кавказа?! – подивился майор, руководивший выдворением. – Что тут потерял-нашел?
– Мы торговля… овощ-фрукт, – залепетал Карим.
Начальник был краток:
– В дознание на терроризм. Барахло конфисковать. Пещеру очистить.
Когда все было закончено, перед полицейским начальником предстал сам Мирошник.
– А-а! – оживился майор. – Вас я вроде знаю. Мирошник? Михал Михалыч? Это ведь вы предрекали оползень Горы? Ну, ну… Ошиблись, милый. Храм уже стоит на Горе — и вполне даже ничего. Никаких шевелений…
– Ко мне претензии будут? – справился Мирошник.
– Ну, какие к Вам лично могут быть претензии? Пещера — не Ваше жилье; предъявить обвинения Вам – абсурдно. Вы ведь здесь пребывали здесь исключительно из профессиональных соображений? Остальные – просто сами набежали, так?
– Да, именно так.
– Ну, и можете оставаться здесь. До завтра. Завтра коммунальные службы заварят здесь все ходы и выходы, чтобы никто больше в Горе не мотался. А то еще взорвать что-нибудь надумают.
– Гора сама не выдержит… На хрена ее взрывать? – буркнул Мирошник. – Сила Кориолиса и сопромат не дадут выдержать…
– Ладно, теоретизируйте! – отрубил майор. – До завтра! Но чтобы к восьми ноль-ноль и духу вашего тут не было!
И — участковому:
Присмотри тут за ним, Зиновьев! Глаз не спускать! Понял?

Глава 17.
Гроза накатилась внезапно — как это часто бывает на Волге.
Еще горел золотом тихий летний закат; еще отсчитывала кому-то кукушка долгие счастливые годы жизни, еще завораживал своих подружек хрустальными трелями соловей… Но внезапно дрогнул воздух, навалилась с северным порывом ветра лиловая туча. И послышалось в ее мрачной утробе тяжкое ворчание… Будто суровый голос неба напомнил людишкам на Земле об их бренности и ничтожности…
– Иди сюда, не торчи у входа, – окликнул Мирошник сержанта. – Гора молнии притягивает – по школе, поди, помнишь? Давай по чайку, служивый…
Здесь, в глубине Чрева, неистовство стихии, бушевавшей над Симборском, обретало иные звуки и ощущения. Распады грома и удары молний отзывались в Горе глухим содроганием. Пламя в лампе конвульсивно вздрагивало… Кот проснулся, прыгнул на колени Мирошника, затих под рукой.
Сержант чувствовал себя неуютно. Вытирал вспотевший лоб, нервно расстегивал и застегивал верхнюю пуговку на мундире…
И вдруг как будто обрезало. Мертвецкая, ничем не тревожимая тишина, замерла в Чреве Горы.
Могильная тишина. И тут — шорох…
– Шш-шш-шш…
Армада летучих мышей оторвалась от стен подземных пещер — и серой лентой вырвалась в ночь из подземелья…
Кот сорвался с колен Мирошника, в три прыжка исчез из пещеры…
Странный звук натянутой струны заполнил Чрево Горы.
Мирошник знал этот звук, он слышал его в штольне известкового карьера возле поволжского села Печищи во время студенческой практики. Тогда этот звук возник перед крушением опор и обвалом выработки…
– На выход! Беги! – шепотом приказал он сержанту.
Но Гора их опередила. Сила Кориолиса, блуждающие в глубине Горы воды, топография, глупость людей и ночной ливень сделали свое дело.
Мягко, мгновенно, бесшумно съехал с Горы оползень – и тысячами тонн тронувшейся с места земли наглухо закупорил Чрево Горы…
– Сила Кориолиса!
Это была последняя, уже не произнесенная мысль гидрогеолога Михаила Мирошника…

Глава 18.
Крестоводвижение было намечено на канун Троицы.
Ясный, светлый после ночной грозы был день. Возле Храма – как и при заложении первого камня два года тому назад собрались «первые лица»: губернатор, градоначальница, епископ, главный полицмейстер и еще много персон помельче. Богомольцы, весь церковный притч – и еще много всякого народа.
– Вертушка в порядке? – поинтересовался губер. – А то возьмут и умчатся как с памятником Вождю…
Он волновался, его тянуло закурить, но он «завязал» с табаком еще в чеченскую войну — и с тех пор, испытывая свою волю, всегда носил золотой портсигарчик с десятком сигарет «Вирджиния». Вот и сейчас вынул золотую игрушку, отщелкнул крышку, понюхал табачок… И сунул соблазн обратно в карман.
Между тем Крест освятили. Наступал самый значимый, самый торжественный момент. Ожидающие радостные взгляды устремились в небеса. Священники в торжественных одеяниях истово осеняли себя троеперстием, старушки шептали молитвы, белые голуби сидели смирно в руках слушательниц епархиального училища…
Томительное ожидание разрушил грохот винтокрылой машины.
Все было «штатно». Вызванная из Сызранского вертолетного полка «вертушка» мягко подняла с земли массивный, металлический, золоченый крест…
– Летун! Настоящий асс! – восхитился мастерством пилота генерал-губернатор.
– Господь наши старания видит! – закрестился епископ.
– Снизойдет благодать на души и земли наши – заплакала мать игуменья.
Вертолет спокойно подхватил крест — и плавно понес к куполу Храма…
– Господи, помоги! – не выдержал епископ.
Могучая металлическая птица, сотворенная руками человека несла Крест как символ бытия высокоустремленного, безгрешного и праведного. И помахал рукой пилот собравшемуся внизу народу; и сделал плавный круг над соборной площадью; и понес крест к месту его вечного пребывания во славу Создателя и детей Его…
И тысячи сердец человеческих были уже открыты благодати небесной. И белые голуби уже рвались в ясное небо. И хор готов был вознести молитву и песнопение во славу свершавшегося…
Но замерла вдруг на месте винтокрылая машина… И приостановил свое движение к куполу крест, должный венчать Храм… Как-то обреченно застыл он в воздухе.
– Что там? – тронул губернатор помощника с рацией. – Чего встали?
– Они… Летуны… Сверху… говорят… видно… Гора ползет… Провал на ней…
– Ты пьян, скотина? – рявкнул губернатор. – Какой провал? Кто куда ползет? Куда валится?
И выхватил рацию.
– Слушать сюда! Откуда паника, мать вашу?! Никаких сомнений! Крест на место! Без вариантов!
«И человека человек послал
к Анчару властным взглядом
И тот послушно в путь потек…»
Снайперски точно всадили пилоты крест в главный купол Храма на пятидесятиметровой высоте. И встал он на место, ему уготованное. И засиял златокованный символ Веры в лучах солнца. И взмыли голуби в синеву. И ангельские голоса грешных людей восславили Свершение.
А пилоты ушли к реке… Зависнув над безмерной водной гладью, над великим покоем реки, смотрели в шоковом онемении на то что творится на Горе: как ширится провальная яма на ее теле, как становится все обвальнее, как осыпаются ее края, унося в бездну небытия деревья, изумрудные лужайки, не успевшие порадоваться лету цветы. Как бегут во все стороны люди, загоравшие на берегу Волги…
И как подползает провал к ступеням лестницы, ведущей с Горы к реке… И как исчезают в его бездне искореженные лестничные пролеты…
Провал подбирался к Храму…
(Конец.)