«Первый секретарь Ульяновского обкома КПСС  Геннадий  Колбин руководил строительством коммунизма в Ульяновской области ровно три года и три месяца. После чего отбыл в Алма-Ату — на высо-о-кую должность!

 Явление этой личности на родину Ильича и убытия с нее были внезапными, тайфунными, ошеломляющими.»

                                           ***

 Жан Миндубаев.

 Из цикла  «История как факт».

«Хозяин» опять со стороны.
Стояла тихая  теплая осень 1983 года. Благостные, умиротворенные дни. Но  ульяновскмй “руководящий бомонд” пребывал в полном смятении.
— Убирают от нас Ивана Максимовича, — доверительно сообщил мне в лифте сосед по дому, заведующий отделом обкома КПСС Саша Марьев.. — Гуляет, пьет много. Сам понимаешь. Теперь “завяжут”. Шлют “Первого” с Кавказа — как будто у нас своих достойных нет. Позор один.
Понять огорчение партийного функционера было нетрудно. Дело в том, что, начиная с февраля 1943 года — со дня образования Ульяновской области — родине Ильича фатально не везло на “своих” доморощенных вождей. Вроде бы старались местные выдвиженцы —   культ Ленина насаждали,  инакомыслие в зародыше пресекали,  почины центра до надрыва поддерживали – а Москва все никак не доверяла высший областной пост ульяновцу! Все — привозные, “варяги”. Анатолий Скочилов —из Казани явился, “вторым” там был; Иван Кузнецов — московский, в кабинетах ЦК выкормлен…

И вот — опять откуда-то сбоку прорастает, с Кавказа…
И точно: прибыл из Тбилиси,   где трудился вторым секретарем грузинского ЦК КПГ товарищ Колбин  –  то есть  был «ушами Москвы» в солнечной Грузии. А это значило: “кадр” проверенный, на любое ответственное дело его можно “бросить”.
А таким ответственным делом на территории Ульяновской области в те времена считалось искоренение  пьянства среди руководящего состава региона.
Не могу подтвердить, ни опровергнуть тезис о “повальности пьянства” — нет под руками никакой  статистики на сей счет… Но пили, пили! Еще и сам “бабай”, то есть грозный товарищ Скочилов, был по этой части совсем не дурак. Пленум, актив, совещание; инспекционная поездка в районы не обходились без застолья (разумеется, в кругу избранных лиц).
“Гудели” все, гудели по-разному — в зависимости от высоты той ступеньки, которую “персона” занимала на служебной лестнице. Одни уважали суровую мужскую компанию — с обильной выпивкой, серьезной едой, длинными беседами. Другим подавай музыку, легкое питье, женскую обслугу. На многих предприятиях директора держали для высоких гостей специальные загородные домики с “буфетчицами”, “медсестрами”… Массажистки тогда были еще не в моде.

Короче, обычаи культивировались разные. Только одно правило было общим и неукоснительно соблюдаемым: начальники всегда пили и гуляли исключительно за счет подчиненных. Колхозно-совхозные руководители должны были обслуживать райкомовцев; районные “шишкари” — обкомовцев… Ну, и так далее по восходящей, до Москвы. Так пили всегда.

Но как-то особенно нестеснительно этот процесс пошел при преемнике А. Скочилова — Иване Максимовиче Кузнецове. То ли намаявшись в роли второго “под Скочиловым”, то ли в силу природных данных, он, заняв кресло первого он  сильно «отпустил вожжи». Бывало, еще и обед не наступил, но уже предельно благоухает хозяин главного кабинета: лицо  лоснящееся; очки вздернуты на лоб,  речь сбивчивая, толчками…

И угощает: “Примешь?”. Куда деваться!

И вот уже  прибегает услужливый завхозотделом –  коньячок, клубничка в сахаре, лимончик… Сидим в задней комнате отдыха… Уютно, душевно. Позднее для удобства прорубили из “комнаты отдыха” дверь в общий коридор, чтоб можно было покинуть руководящие апартаменты, так сказать, задним ходом, минуя приемную, где вечно кто-нибудь торчит…

И очень удачным было это нововведение, да просуществовало недолго: до прибытия в Ульяновск товарища Колбина..
.Направление “главного удара”
Итак, Колбин в Ульяновске. Не приди в голову М. Горбачева и “второго лица в партии” Е. Лигачева мысли о том, что с пьянкой в России можно покончить административно-приказными методами, служил бы себе Геннадий Колбин в солнечной Грузии и не знал, не ведал никакого Ульяновска. Но, как уже сказано, понадобился в данном регионе трезвенник для наведения порядка.
Привез “первого” на родину Ильича сам Егор  Лигачев. “Актив” области с  внутренне дрожью ждал тронной речи. Геннадий Колбин встал, внимательно оглядел зал и выдал:
— Я не один год работал в краю сплошных виноградников — не спился. Надеюсь что  выдержу и здесь…
Направление главного удара было обозначено. Зал съежился, замер.
Лигачев отбыл, бурное отрезвление “пьющей” области началось.
Конечно, антиалкогольная кампания развернулась по всей стране, но именно в Ульяновске  Колбин постарался довести ее до абсурда.

 Методика «сухой» жизни.

Прежде чем подойти к колбинской методике “отрезвления” Ульяновской области, надо сказать вот что. Партаппаратчик Г. Колбин досконально ведал все пружинки, колесики и рычаги, движущие механизмом в нужном направлении. Он знал, как и на кого надо нагнать страху в первую очередь: у кого получить точное (а главное — нужное) досье на ту или иную персону: каким образом эффективнее воздействовать на личность: запугать? улестить? повысить? разрушить дотла? Короче, кухню партийного управления как кадрами, так и массами он усвоил отлично.
Начиналось, естественно, с принятия общих установок на пленуме обкома: ругать, пресекать, обратить внимание и так далее. Ну, приняли решение, никого особенного не испугавшее: мало ли “судьбоносных” решений принималось, на судьбы “кадров”, в общем-то, не влиявших?!
Но выяснилось, что новая метла скребет крепко, и аппаратные ужимки на сей раз не пройдут. Рассказывали, что услужливый и всему городу известный “финхоз Б. Ф.” в первый вечер накрыл для нового роскошный стол: коньячок, икра, балык… Само собой подразумевалось в счет партийно-представительских расходов. Но изумлению не было предела, когда господин Колбин, выпив рюмочку и немного пожевав, полез за бумажником со словами:
— Для знакомства сойдет, но впредь прошу меня так не встречать… Зарплата у меня не царская, а за чужой счет не употребляю…
Удар был снайперский, это моментально разнеслось по области. И отныне, кроме стакана чая или кофе, “первому” ни в какой глубинке не предлагали…
Личный пример, партийная взыскательность и повышение духовных запросов — вот три кита, на которых основывалась колбинская платформа борьбы с пьянством, или, выражаясь его языком, “винопотреблением”. Идеология коммунистического функционера не отличалась новизной, все шло по “интернационалу”: до основания, а затем… “До основанья” — это значило: все плодово-ягодные вина местного производства — долой! Цеха по их изготовлению прикрыть! Рюмкам – полный запрет!

Как о важных победах, сообщалось в местной прессе об открытии вместо винных производств — производств уксусных. Почти в каждом райцентре! Производимым уксусом, можно было удовлетворить все потребности тогдашнего Союза… Зачем столько уксуса? Или начиналось производство пельменных гор? Впрочем, как раз с пельменями (и вообще с мясным) тогда было, мягко говоря, хреновато…
Думаю, многим ульяновцам и по сию пору не забыть “достижения” Г. В. К. на поприще истовой борьбы за трезвость.
Нет, ни в какой щели нельзя было укрыться от всевидящего глаза и всеслышащих ушей нового областного лидера.
“И от Колбина не спрятаться, не скрыться –
Ах, начальники лихие, что вам снится?” –
Наяривали местные ресторанные оркестры на мотив популярной песенки и это всеобщее трепетание весьма тешило самолюбие героя шлягера.
– Чума! – кратко оценивали свойства нового областного диктатора, местные начальники. Подумав, уточняли:
– Хуже чумы. Вирус СПИДа.
Еще от «Ильича» было заведено: партия, расставлявшая кадры, своих бережет. От председателей колхоза до председателя облисполкома – все прошли через партийное чистилище и благословение. А уж если проработал в обкоме – высокая должность обречена, ты допущен в высшую касту, на тебе печать неприкасаемости. Даже если согрешил, даже если жеребчиком взбрыкнул – партия не дает пропасть, выручит и спасет…Трахнут выговором, расчехвостят на пленуме – но жизнь не сломают, на произвол судьбы не бросят, местечко подыщут и определят…
Ибо – свой, из “ордена меченосцев”.
А вот Колбин на эту партийную заповедь плевать хотел. Если уж бил – то  рассекал пополам, до седла…

Вот только один из сюжетов. Кто не знал в Ульяновске директора “Контактора” Бориса Уральцева? Душа-человек, свой в доску, мытый, тертый, катаный партиец. Прошел за свои полвека и парткомовскую, и райкомовскую стезю, побывал даже заведующим отделом в обкоме. Кто не гостевал, не рыбачил на его базе отдыха, кто не парился в тех баньках, кто не провозглашал тост за радушного хозяина? Вся область! Славный мужик был! И держался молодцом, и план тянул. И – главное: не только он – его отец был преданнейшим большевиком, революцию в регионе делал…
И вот поди ты: схрумкал его Колбин подчистую. И мало кто догадывался – за что.
Не на простом, а на “расширенном бюро” (в зале ресторана «Венец» была  собрана вся руководящая элита!) заслушивался этот “вопрос”.  Именно в зале ресторана- вот как было продумано!!!

Зал был переполнен, члены бюро в президиуме застыли истуканами… Колбин не сам душил жертву – выпустил на трибуну “второго”. Тот чеканил с пафосом:
– В последнее время участилось количество обращений трудящихся в областной комитет КПСС по поводу ситуации, сложившейся на одном из старейших предприятий области – заводе “Контактор”. Выяснилось, что здесь уже давно проходило постепенное падение эффективности производства, ухудшение экономических показателей. Главной причиной такого положения дел явилось снижение требовательности к себе со стороны директора, члена обкома КПСС Уральцева, его безответственность и недостаточная степень организаторской работы…
Отрешенно скрестив на груди руки сидел Колбин, неприступно и строго взирали на публику члены бюро. А с трибуны гремело:
– При явном попустительстве Уральцева на предприятии укоренилась атмосфера всепрощенчества, кумовства и – даже, товарищи! – злоупотребления спиртными напитками. Кульминацией такого развития событий стало чрезвычайное происшествие, о котором вероятно, вы уже слышали. Несколько дней назад, на своем рабочем месте был убит мастер гальванического цеха завода. Преступление совершил, находящийся в нетрезвом состоянии работник. Но ответственность за этот дикий, чудовищный случай полностью лежит на руководителе предприятия коммунисте Уральцеве. Именно его благодушие явилось причиной того, что на заводе до сих пор не изжиты случаи появления в нетрезвом виде. Директор не возглавил борьбу за трезвость, не поддержал усилия партии в этом направлении. Более того: сам позволял себе “расслабиться”…Бюро обкома предлагает: исключить Уральцева из рядов КПСС, освободить его от занимаемой должности, в дальнейшем использовать только на рядовой работе…
Поднялся Уральцев с, помертвевшим лицом, произнес через силу:
– Я хотел объяснить…
-А нужны ли нам объяснения бывшего директора?

Колбин  испытующе изучал зал.

– Все, что необходимо, мы выяснили. Прошу высказываться…
Это был его   любимый прием – душить чужими руками, высказываясь “по поводу”. Добивать обреченного, допинывать. И поднимались на трибуну вчерашние    собутыльники, друзья-товарищи, потели, корячились, с трудом выговаривали слова – но подличали, предавали своего вчерашнего единоверца. Никто не смел ослушаться местечкового вождя, идти поперек его воли, каприза, неприязни – поддакивали, осуждали, отрекались…Каждый съежился в кресле, старался спрятаться за спиной соседа от медленно ползущего колбинского взгляда – не заметил бы, не вытащил на трибуну…
Предложение бюро единогласно было утверждено, публичная казнь состоялась. Молча расходился народ. А в середине опустившегося зала, нелепо озираясь по сторонам, стоял Борис Уральцев, изумляясь тому, как убегают от него, как от зачумленного, его друзья и приятели, еще час тому назад хлопавшие ободряюще по плечу, пожимавшие руку, ободрявшие…
Мы жили с Уральцевым в одном доме. Я хоте пойти к соседу: успокоить, приободрить, утешить …Жена встала в дверях: “Спятил? Доложат Колбину, он тебя в порошок сотрет!”
Я отыскал Уральцева. Мы пили водку. Борис Александрович проклинал Колбина: “Ведь он, гад, из меня учебное пособие сделал, напугать всех хочет. Убийца-то, алкаш этот, всего две недели на заводе работал, его горисполкомовская комиссия к нам на исправление отправила. Колбину повод был нужен – для устрашения прочих…
После такой встряски Б. Уральцев быстро ушел из жизни…
Вся ульяновская “верхушка” окоченела. Каждый теперь мучился одним: когда очередь достанет? Когда пожалуют в гости молчаливые обкомовские инструктора, сторожевые псы колбинские, когда начнут цепляться за любой повод: травматизм, качество продукции, повышение политического уровня, своевременность поставок – неважно! Лишь бы “оправдать доверие”. И ведь как в тридцатые годы – брали ‘по одному, только тащили не к следователям НКВД, а – “на бюро”.
И сколько было подобных “выволочек”! Чаще всего — с “оргвыводами”. Дело доходило до дикости. Кто-то из областного начальства выдавал дочь замуж, на свадьбе без спиртного не обошлось — “строгач”. Кто-то отметил свой день рождения не “на сухую” — снять с должности! Какой-то завод (не радиоламповый ли?) встретил гостей—коллег из другого города товарищеским ужином в загородном пионерлагере. Директора — снять! “Сухость” утверждалась в области с таким рвением, что вскоре по районам были созданы специальные отряды (партком, общественность), коим вменялось в обязанность ходить по домам, где отмечались дни рождения, свадьбы и прочее — пресекать пресловутое “винопотребление”.

И пресекали! И свободные граждане свободной Страны Советов тряслись от страха в собственных квартирах и переливали водку в бутылки из-под минеральной воды. Но и эта нехитрая уловка была, конечно, раскрыта бдительными колбинцами.
Трезветь граждан в те годы заставляли принудительно. Печально известная аббревиатура “ЛТП” — лечебно-трудовой профилакторий —в те годы была необычайно популярной.

Не знаю, сколько этих “профилакториев” пооткрывалось при Колбине по области, но из-за разных точек зрения на один из них у меня с Геннадием Васильевичем возникли сильные недоразумения.
А дело было вот в чем. В Заволжском районе Ульяновска сдавалась новая средняя школа, как я помню, 44-я. И учителя старой десятилетки – как помнится 36-ой готовились учебный год начать в новой школе. Их радости не было предела! Но за несколько недель до начала занятий из обкома КПСС последовало указание: здание новой школы отдать под ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий изобретенный  лигачево-колбинцами)!

А ребятишек оставили  продолжать учиться в старой, где по  прогнившим полам  в столовой бегали крысы…
Преодолев почти животный страх перед всемогущим Г. В., несколько учителей и родителей написали об этом издевательстве над здравым смыслом в “Известия”, где я тогда работал собкором по Поволжью. И редакторша Инга Преловская, решив опубликовать письмо, попросила меня прокомментировать его…
О, если б я знал, какие глубочайшие колбинские чувства задену я своими несчастными ста  строчками! Если б ведал, какие кары посыпятся на мою, уже седеющую, голову! Какую охоту организует на меня господин Колбин!
История этого “подлова”, в которой использовалось все — от проверки уплаты членских взносов в КПСС до установления элементарной “наружки” — заслуживает, конечно, отдельного рассказа. Не по причине  своей исключительности – а по изощренности технологии “отлова”, в которой были использованы все подлые и давно проверенные КПСС приемы…  Мне пришлось писать  в редакцию «Известий» заявление об увольнении «по собственному желанию в связи с переходом на творческую работу»…М-да…
Но вернемся к процессу “отрезвления” области.

Дали ли результат колбинские потуги? Сказались ли на местных нравах и обычаях? Долго ли были действенны?

Да,  пьянство  пошло на убыль. Сперва “завязывали” начальники большие: потом — те, что помельче. А затем очередь дошла и до «простонародников». Во всяком случае, с разливным пивом, которое самозабвенно таскал от автобочек в полиэтиленовых кульках счастливый советский человек, было покончено…
Страх “наказания”, регламентация торговли, “усечение” нетрезвых голов сделали свое дело… Женская половина Ульяновска, восторженно кричавшая на демонстрациях “Слава Колбину!” знала, за что превозносит своего кумира…
Но потом  Колбина перевели в Казахстан- и все постепенно вернулось на круги своя. Правда, история было довольно долгой. Так, еще в октябре 1988 г. небезызвестный Олег Казаров, работавший вторым секретарем ОК КПСС, еще успел снять с работы редактора “Ульяновской правды” Мишу  Горяйнова — “за появление на отчетно-выборном партсобрании в нетрезвом виде”.
Но это была, по-моему, последняя жертва трезвости.
Затем  традиции  народа взяли свое.

Неужели исключительно только страх действует на нас, неужели?!
***

“Гений и злодейство — вещи несовместимые”, — сказал классик.      Геннадий Колбин гением, конечно, не являлся. Он был личностью с большими способностями. Он и на злодея не тянул, просто  обладал безразмерной   партийной властью. А дело это, как известно, отнюдь не стерильное. Особенно в условиях тотальной непогрешимости и бесконтрольности власть имущих персон…( Какт .впрочем и по сию пору).
ь   Я думаю: если бы поискать эталон, образец партфункционера постсталинской эпохи, то Геннадий Васильевич вполне мог бы претендовать на оный. Умен — настолько, чтоб уметь заманивать, увлекать людей утопическими идеями. Хитер и каварен — в той степени, чтобы до определенной поры держать любого в неведении насчет истинных своих намерений. Волевой и энергичный —намеченной цели обязательно достигнет. Но вот об истинных устремлениях всегда умолчит…
В Ульяновск он прибыл “с повышением” — на первую роль! Но какое это повышение — из столичного города Тбилиси в поволжское похмельное захолустье?! И поэтому понимал: если сможет “проявить” себя в полном блеске — Ульяновск станет в его карьере лишь трамплином.
И он “проявил”. Одно перечисленное творимого обнажает способности   Г-на В- ча в полном объеме.

Краткий перечень его «достижений». Вырезал старые тополя (лучший очиститель городского воздуха!) и насажал привезенные с Кавказа (и не растущие в Среднем Поволжье) ели… Создал специализированное управление по ремонту фасадов (именно фасадов!) старых домов и добился благолепия центральных улиц… Припрятал за километровыми дощатыми заборами неказистость деревянных построек по “въездным” проспектам… Снял чугунные ограды скверов и выстриг кусты сирени… Пробовал переделать улицу Гончарова в “пешеходную зону” — не вышло, не была учтена топография города…

Чего только он не вытворял в Ульяновске!
Неуемный Г. В. распорядился почти треть нового вводимого жилья отдавать под “временные общежития” (строился “Авиапром”, нужно было ускорить темпы)… Он дотянул на два метра до проектной отметки макушку стеллы у памятника павшим во Второй Отечественной войне. Он  заставил всех областных и районных начальников пересесть из белых “Волг” в традиционные черные…

И так далее, и тому подобное. Вулканизму Колбина не было удержу!

В провинциальном Ульяновске его раздражало все: женщины в спортивных трико, идущие по центральной площади –  и обычай местных начальников проводить выходные в своих садах-огородах.
Надо, кстати, сказать, что Колбин, обладая восприимчивым умом и природной любознательностью, умел быстро и четко понять сущность явления: обладал стратегическим мышлением, мог сопоставлять разные точки зрения и делать совершенно правильные выводы.

Так, помню, вскоре после его прибытия в Ульяновск собрал он архитекторов, художников и прочих, имеющих отношение к застройке и благолепию города… И тут некий ретивый преобразователь внес предложение развернуть “рабочий информационно-политический центр” (диаграммы, плакаты, цифры “достижений” и прочая дурь) на месте… чудного сада бывшего поместья Шатрова.

Я был на том совещании- и не выдержал  сей глупости очередного партийного продпевалы: “И кому такая чушь могла прийти в голову?!”.  Ь ь   Колбин отреагировал мгновенно, кретинский проект тут же был “зарублен”…
Но были вещи, которые Г. В. никак не воспринимал. Так, он с увлечением вырезал сирень и жимолость у зданий филармонии, музя сельхозинститута; снимал садовые решетки… “Зачем?”, —поинтересовался я. “А чтоб было красиво, как в Лондоне”, —отвечал  Колбин….
Я объяснил Колбину, что все волжские города строились “лицом” к Волге — и, вырезая сирень, он обнажает не архитектурные прелести зданий, а их задние дворы, хозяйственные постройки и так далее. Колбин меня весьма внимательно выслушал, но “задки” все же обнажил… (Как мне потом  мне объяснили ребята из  ГБ  зеленые  заросли Г. В. уничтожал по причине повышения собственной безопасности, а отнюдь не по эстетическим соображениям…).
. Именно Колбину принадлежала честь введения в провинциальный оборот термина “первые лица”. Раньше ульяновцы слышали эти слова только по отношению к лидерам государств, да и то зарубежных…
А тут: первые лица Ульяновской области! Барышского района! Мокробугульминского сельсовета! И, наконец, скажем, деревушки Большие Кандалы. Звучит, а? Сперва начальствующий состав возгордился оказанной честью — во как нас вознесли! Но вскоре за честь пришлось платить…
– А что это вы, дорогие соратники-секретари, обзавелись дачами и машинами? — такой вопрос поставил однажды на бюро Геннадий Васильевич. — Надо не о собственном благополучии думать, а о работе, о самосовершенствовании, о благе народа радеть…
И было постановлено: от дач и машин отказаться, дабы? “А чтобы развязать себе руки”, — изрек вождь. И невидимыми миру слезами расставались эти   “первые лица” со своими благами. Зато уж потом с каким сладострастием драли они шкуры с “первых лиц” помельче! “Не только нам страдать, не только нам!”.
От кумовства избавляться рекомендовал Колбин, от излишеств, народ от восторга млел, раскрывая “Ульяновскую правду”: не было номера, в котором не чехвостили бы районщиков — за обитую сосновой рейкой кухню: за садовый участок, за покупку “жигуленка”… Я однажды обомлел, читая обвинительный вердикт в адрес Димитровградского секретаря горкома КПСС: “Имея земельный участок, личную машину и родственников в городе…”. Получалось по Колбину, что идеальный коммунист — это сирота, не имеющий ни кола, ни двора…Когда я высказал сие соображение Колбину он молча и многозначительно на меня посмотрл…

Однако, сам Г. В. излишеств не опасался и не избегал. Государственную дачу он занял единолично, вытурив оттуда даже ближайшего соратника — председателя облисполкома. Держал там маленький зверинец для внука. Квартиру для дочери определили по соседству с собой.. И так далее.

« Ленинская скромность» — она ведь всегда имеет двойной стандарт.

В общем, к скромности Г. В. коллег-руководителей приучал усердно, не надеясь только на убеждения, карал нещадно. Кто-то подсчитал: за три года выгнал и поменял около девятисот “первых лиц” разного ранга. Что-то вроде “культурной революции” в Ульяновске произвел…
А вот удалось ли ему увеличить духовные потребности своих подчиненных — определить не берусь… Хоть и таскал он их за собой по выставкам, молодежным балам, музеям… Да ведь духовные качества личности — они в тишине вызревают, как сказал поэт, не напоказ…

«»»

Воспоминания.

Как Колбин отомстил Миндубаеву.

(Рассказывает Геннадий  Демочкин.)

«В августе 1986 года в «Известиях» вышла небольшая (строк 120) заметка ульяновского собкора Жана Миндубаева о том, что в Заволжском районе (на Верхней Террасе) вновь построенную школу отдали под ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий для алкоголиков).      Колбин очень обиделся и не смог этого простить Миндубаеву никогда.

В марте 2002-го, вечерком, мы как-то долго разговаривали с Жаном Бариевичем по телефону и он, зная, что я пишу эту книжку, а может быть, просто так, раз вспоминался. Он рассказал, как Колбин пытался ему отомстить.

Попробую воспроизвести рассказ Миндубаева так, как его запомнил.

«В пятницу (это было в конце августа) я собрался на охоту. Зашел попрощаться к Колбину. Он тоже охотник. «Завидую тебе, Жан». Был весел, ласков и даже анекдот рассказал. Анекдот, который он   на охоте услышал от первого секретаря Тюменского обкома партии Богомякова. Тот сидел со своей одностволкой в окружении более молодых и «продвинутых» охотников – у них были ружья со сдвоенными стволами.

–Знаете,-  спросил он, чем отличаются наши ружья? А тем, что я после залпа один раз «…твою мать» скажу, а вы по дваьраза произнесете!.

Вот так весело мы расстались, а когда в воскресенье вечером я вернулся, жена встретила в тревоге: «Жан, из «Известий» прислали ревизора, кажется, он приехал тебя снимать.

Оказалось, в субботу Колбин позвонил в «Известия», попал на дежурившего в тот день зам. редактора Л. Корнешова ( бывший помощник   «ГЕНСЕКА»  ВЛКСМ  . И поскольку с Корнешовым у нас была давняя и взаимная антипатия, они с Колбиным быстро нашли общий язык.

Приехал ревизор, нашел какие-то мелкие нарушения в финансовой деятельности корпункта. А потом сразу возник вопрос о якобы недоплачиваемых мной партийных взносах. Собкоры на партийном учете стояли тогда в «Ульяновской правде», и было собрание, где журналистская братия показала себя во всей своей красе.

Фаина Семеновна Вайнерман среди них – это особая песня. Она как будто своей личной целью поставила «закопать» меня. И уж в словах и поступках не стеснялась. Тогда эта «патриотка» и истовая партийка еще не знала, что судьба не будет милосердна и к ней. В разгар перестройки она срочно  уедет жить в Америку – там у нее жила достаточно обеспеченная сестра. Официальное объяснение такое:»Я не хочу, чтобы мой сын служил в Советской Армии и его бы там убили.»

По зловещей иронии судьбы в  Балтиморе, где они осядут, вскоре она потеряет и мужа (он умрет), и сына (его, развозчика пиццы, застрелит подвыпивший негр). Об этом напишут местные газеты, а мэр городка вручит Фаине Семеновне чек на 7 тысяч долларов.

…В конце концов меня уволили из «Известий» и, несмотря на договоренность с москвичами, весь 1987 год не брали в штат «Литературки». Там лежало письмо секретаря обкома по идеологии Баскаковой с УКАЗАНИЕМ меня не брать на работу. Письмо это она написала по заданию Ю. Самсонова. Он был верным колбинцем, все ждал, что его патрон после Казахстана очутится в Политбюро, и старательно «тянул» все его начинания.

Я сидел без работы и без денег. При содействии первого секретаря Чувашского обкома партии И.П. Прокопьева, с которым я был в добрых отношениях, в Чебоксарах издали книгу моих стихов.  Я получил гонорар 25 тысяч. Этих денег хватило на время- а потом я девять лет.до пенсии работал в «Литгазете»  и еще 16 лет в журнале Парламента РФ Россия сегодня».»