|
Публикация группы “Старый Ульяновск. Brandergofer” Признаться, по поводу этой темы у меня были некоторые сомнения. В 2021 году исполняется 200 лет со дня рождения Михаила Васильевича Лебедева (1821-1901). Скромный чиновник, «симбирский Диоген» ценой неимоверных лишений и отказа себе в самых насущных потребностях смог скопить огромную сумму, которую без остатка пожертвовал на открытие ремесленного училища для сирот. Точная дата его рождения неизвестна. А ремесленное училище им. М.В. Лебедева было открыто 30 сентября (12 октября по новому стилю) 1895 года. К этой дате первоначально и хотелось вспомнить добрым словом «маленького человека» с большой душой. Увы, в октябре не получилось, но юбилейный год продолжается. Однако дело в том, что материал о Михаиле Васильевиче не так давно был в группе. В октябре прошлого года я помещал здесь свою статью, написанную для Календаря знаменательных дат Ульяновской области на 2021 год: Дублировать написанное ранее не хотелось бы, но как в год 200-летнего юбилея не вспомнить о таком замечательном нашем земляке? Чтобы избежать повторов, сделаем так. Подробную статью о М.В. Лебедеве можно прочитать по приведенным выше ссылкам. А сегодня предлагается рассказ симбирского литератора, краеведа, литературо- и театроведа Николая Александровича Державина, напечатанный в газете «Симбирянин» в 1915 году, к 20-летию со дня открытия Лебедевского училища. Точнее, к 20-летнему юбилею училища была приурочена опубликованная в «Симбирянине» 30 сентября 1915 года заметка под названием «Памяти светлой личности». В ней кратко говорилось о пожертвовании Михаила Васильевича с цитатами из его заявления в городскую управу; об открытии ремесленного училища им. М.В. Лебедева в 1895 году. В конце заметки сообщалось: «…редакция «Симбирянина» предполагает напечатать в одном из ближайших номеров портрет основателя Лебедевского училища и более подробный очерк, посвященный памяти этой светлой личности». Портрет газета не напечатала (жаль: есть лишь несколько изображений М.В. Лебедева, почти все они созданы после его смерти, а фотографий не известно совсем). А вместо обещанного очерка 8 октября 1915 года в «Симбирянине» был опубликован рассказ Н.А. Державина, подписанный его псевдонимом «Книголюб». Может, так даже лучше. В отличие от биографических очерков, которых о Лебедеве написано немало, автор рассказа не только приводит факты, но пытается осмыслить их; ставит вопросы и ищет на них ответы. В литературном произведении простительны некоторые отступления от правды. Видимо, автор добавил от себя особо «живописные» подробности, чтобы усилить впечатление. Впрочем, в рассказе упомянуто, что биография героя «несколько изменена». Так, М.В. Лебедев не снимал «чулан», за который расплачивался с хозяином хозяйственными работами, а жил в своем доме на Мартыновой улице. Домик был крохотный, в два окна, но с большим садом, которому Михаил Васильевич посвящал весь свой досуг. Да и некоторые другие детали относятся, скорее, к области слухов. Но ведь этот рассказ – не о бытовых подробностях жизни «чиновника-скряги». Рассказ о том, что об истинной сущности, «святая святых души человека» не всегда можно судить по внешним признакам; по «той личине, которую мы сплошь и рядом вынуждены носить» … *** Н.А. Державин ДРУГОМУ КАК ПОНЯТЬ ТЕБЯ? Журналист Масальский и кандидат на судебные должности Воецкий сидели на стеклянной веранде подгорного кабачка и пили водку. Они попали в кабачок около часа тому назад и теперь, значительно уже охмелевшие, пребывали в той начальной стадии куража, когда скучный, с трудом поддерживающийся разговор случайных собутыльников начинает принимать характер задушевной беседы. На веранде в этот жаркий предвечерний час никого, кроме Масальского и Воецкого не было, и они могли разговаривать свободно, не стесняясь. – Согласно показанию народной мудрости, – говорил Масальский, – человека можно изучить более или менее сносно, истребив вместе с ним не менее пуда соли. А так как соль не принадлежит к числу лакомств, и суточное потребление ее отдельным индивидом определяется всего несколькими золотниками, то изучение человека по этой методе должно занять не менее десятка лет; причем не исключается возможность оставления изучающего, по его малоуспешности, на повторный курс. Другой методы изучения «себе подобных» народная мудрость не предлагает, но дает косвенное указание на то, что такая метода есть и она может привести к блестящим результатам при минимальной затрате времени и энергии. Вы, конечно, догадываетесь, господин юрист, что я в данном случае подразумеваю пословицу «Что у трезвого в уме, то у пьяного на языке». Вы должны согласиться, что в этой пословице, констатирующей обыденный факт, содержится и указание на вернейший путь к тайникам чужого сердца. Вы согласны со мной, господин законовед? – Предположим, что так, – ответил Воецкий, слушавший с улыбкой шутливую тираду собеседника. – Однако потрудитесь, господин сердцевед, наметить с присущей вам красотой и сжатостью мысли цель вашей тирады! – С удовольствием, – в прежнем шутливо-напыщенном тоне сказал Масальский, откидывая спустившиеся на лицо пряди курчавой шевелюры. – Однако пополним сначала запас вдохновения по рецепту нашего знаменитого земляка-артиста. Вы, конечно, знаете, что Андреев-Бурлак выпивал во время спектакля уйму коньяку? Ваше здоровье! Собеседники чокнулись и выпили. – Итак, я начинаю – сказал Масальский, разрезая на запачканной горчицей тарелке кусок ветчины. – О чем, бишь, я хотел говорить? Ах, да! О водке и ее значении в деле изучения отдельных экземпляров человеческой породы… Масальский продолжал говорить все в том же дурашливо-напыщенном тоне; но вдруг лицо его приняло сосредоточенное, отчасти даже печальное выражение, и он, оборвав прежний тон, стал говорить серьезно. – Мы, русские интеллигенты – странные, диковинные люди, – начал Масальский, закуривая папиросу и глядя рассеянным взором на расстилавшуюся под горой зеркальную, застывшую гладь Волги. – Мы живем бок о бок, ежедневно видимся, говорим, иногда спорим, – да еще как спорим: с пылом, жаром, до изнеможения, – и все же не знаем друг друга. Конечно, встречи, разговоры, отзывы сослуживцев, более-менее близкое знакомство с его семейной жизнью, наконец, слухи, пересуды и сплетни – все это дает материал для составления известного представления о том или ином нашем знакомом. И мы составляем такие представления и оцениваем друг друга по сумме доступных наблюдению фактов и деталей. Мы ни на минуту не задумываемся, что эти внешние выявления могут не совпадать с внутренней сущностью той или иной личности и, тем не менее, с легким сердцем отзываемся друг о друге дурно или, наоборот, превозносим до небес… – Позвольте перебить, – сказал Воецкий. – Я не могу согласиться с вами. Если я правильно понял вашу мысль, вы отрицаете возможность определять человека на основании наблюдения фактов и характерных деталей его внешней жизни? – Не понимаю! – сказал Воецкий, пожимая плечами. – Психологи утверждают, что сущность интеллекта неизбежно выявляется вовне, и что все поступки человека – это отражение его душевного склада. По вашим же словам выходит, что внешние факты из нашей жизни не могут давать представления о нашем духовном складе. Вы погрешаете против элементарных положений психологии… Ведь, судя по вашим словам, вы не признаете связи между внешними поступками и психикой человека?.. – Видите ли, дорогой, – сказал Масальский, улыбаясь, – говоря, что внешние наблюдения над жизнью человека не дают нам возможности судить о его духовном облике, я подразумевал под этим «обликом» сущность души человеческой, ее «святая святых», ее истинные стремления; я говорил о настоящем лице человека, а не о той личине, которую мы сплошь и рядом вынуждены носить… – Ах, раздвоение личности?! – О, сколько угодно! Вот, например, попробуйте охарактеризовать человека по тому краткому перечню фактов и характерных штрихов из его внешней, доступной наблюдению жизни, который я попытаюсь сделать. Берете на себя эту, – предупреждаю наперед, – неблагодарную задачу? Масальский закурил новую папиросу и, выпуская поверх головы собеседника струю синеватого дыма, приступил к рассказу. Жил-был, – начал он, – в нашем «славном и похвальном граде Симбирском» старичок. Поступив с ранней юности на службу, он протрубил на ней свыше сорока лет. Ничтожный, нищенский оклад жалованья в первые годы службы приучил его к осторожному расходованию. С годами жалованье увеличивалось, но осторожность в расходовании денег и склонность к сбережениям не только не уменьшились, но превратились в настоящую страсть. Говорить о результатах этой страсти не приходится: жил этот чиновник в какой-то конуре – сырой, холодной и темной; платье и обувь носил по несколько лет; питался впроголодь; весь небольшой досуг отдавал ради грошового заработка частным занятиям. О размерах этой страсти можно судить хотя бы по тому, что он, по-видимому, во избежание лишних расходов, остался на всю жизнь холостяком. Обыватели, сопоставляя факт долголетней службы чиновника и образ его жизни, пришли к заключению, что он «помешался на деньгах» и, зная, что чиновник почти не имеет родственников и близких, гадали: куда ему такая уйма денег? «Не иначе, как в гроб с собой унесет, – решили они. – Эка ведь жадность-то!». Слухи о чиновнике-скряге расползлись по всему городу, имя его стало известно всем горожанам от старого до малого и, само собой разумеется, стало синонимом самой омерзительной, бесцельной скупости. Поведение чиновника подливало масла в огонь. О его скупости передавали совершенно невероятные подробности. Говорили, например, что он, приходя домой, снимает всю одежду, белье и обувь («чтобы не носились») и натирает их собранной на улицах смолой («чтобы дольше носились»). Со временем страсть чиновника дошла до того, что он ухитрялся жить, не тратя на себя ни гроша. За чулан, в котором он жил, он колол хозяину дрова, носил воду, подметал двор, чистил тротуары. Питался в буквальном смысле отбросами: головками селедок, поднятыми на улице, картофельной шелухой и другими остатками трактирных кухонь. В удовлетворении потребностей желудка он достигал виртуозной изобретательности. Каждое утро он ходил на базар и с видом заправского покупателя приценивался к товарам. Подойдет к торговке молоком, справится о цене, поторгуется и спросит: – А оно у тебя не кислое? И, вытащив из кармана ложку, начинает «пробовать». Пробует долго, изо всех горшков, закусывая молоко кусочками черствого хлеба, выпрошенными накануне в трактирах, и, наконец, скажет: «Нет, молоко у тебя нехорошее. Привкус какой-то в нем неприятный». И пойдет дальше. Обойдет таким манером всех торговок и возвратится домой с карманами, набитыми всякой всячиной: листьями капусты, огурцами, яблоками, солью, кусочками масла и т. д. Все это он дома рассортирует согласно дальнейшему предназначению: обкуски и гнилое отложит для собственного потребления, целые фрукты и овощи разложит по пакетам и коробкам. Так он за несколько дней собирал по несколько фунтов и продавал свою «добычу» в мелочные лавчонки. Точно так же он собирал по трактирам, лавкам и обжоркам соль, сахар, огарки, сало, горчицу, перец, обрывки бумаги, тряпье, гвозди, подковы и проч.; все это сортировал, копил и затем превращал в денежные знаки. Нужно ли говорить, сколько выносил он оскорблений, унижений и презрения во время своих походов за добычей, цель которых стала, конечно, всем известной. Лица, видевшие этого старика, говорили, что он внушал своим видом и поведением отвращение и омерзение, которых не могло смягчить «очевидное психическое расстройство». Масальский оборвал свой рассказ и, помолчав несколько секунд, обратился к Воецкому: – По тому, что вы рассказали об этом старике, – ответил Воецкий, – составить заключение о его душевной сущности не трудно… Всепоглощающая страсть ради самой страсти вытравила у него все проявления «человека». Я не говорю уж об альтруизме. Какой тут альтруизм, когда человек потерял чувство любви даже к себе и перенес его на бесцельное собирание денег! – Итак, по вашему мнению этот старик был… – Хорошо! – перебил с улыбкой Масальский. – Теперь позвольте мне продолжить рассказ об этом «жалком никчемном человеке». В одно прекрасное утро в городскую управу поступило от него заявление, написанное плюшкинским бисерным почерком на листе серой помятой бумаги. В этом заявлении «жалкий никчемный человек» писал приблизительно следующее: «Со времени поступления на службу я ревностно желал сделать что-либо для пользы общества. Неусыпными трудами, строгой жизнью и ограничением себя во многом я, наконец, с помощью Божьей достиг задуманной мною цели». Дальше в заявлении сообщалось, что он отдает скопленные им в течение жизни 70.000 рублей в распоряжение городского общества для открытия на эти средства ремесленного училища для сирот. Вы видели на Мартыновой улице грандиозное здание Лебедевского училища? Это сделал «жалкий ничтожный человек». Надеюсь, этот заключительный факт из биографии чиновника-скряги, к слову, несколько измененной мною, переменил ваше представление о нем? Воецкий развел руками и смущенно проговорил: – Если хотите, я приведу вам десятки, сотни таких примеров, – возразил Масальский. – Да вот возьмем хоть вас. Скажите по совести: неужели все, что вы делаете, является отражением «святая святых» вашей души, и вы под всяким вашим поступком готовы расписаться обеими руками, что он искренен и не обусловлен каким-либо компромиссом? – Ну, конечно, нет! – ответил Воецкий, катая ладонью по скатерти хлебный шарик. Книголюб Газета «Симбирянин», 8 октября 1915 г. *** Дополнительно напоминаю, что порядок и время проведения экскурсии по дому С.Н. Огонь-Догановского изменены, о чем в группе было помещено объявление. Из-за большого количества желающих, которое организаторы не в состоянии принять одновременно, экскурсия 21 ноября будет проведена двумя группами: в 12.00 и в 14.00.
|
|
|
|
|
Цитирование информационных материалов, размещенных в ИА "Улпресса" без получения предварительного разрешения допустимо при условии обязательного указания на источник цитирования: приведение ссылки — в печатных материалах, гиперссылки на cайт ulpressa.ru — в сети Интернет. Ссылка на источник или гиперссылка должны располагаться в начале текстового материала.
Директор
Вот чей подвиг достоин пера писателя Чехова! Но, Чехов описал только чиновника, строившего свою шинель. Почему о таких людях не рассказывают в школе? Представить такого чиновника сейчас просто немыслимо!