Афанасий Михеевич ночью спал плохо, простреливало спину, учащённо билось сердце. Менял положение тела, в каком было легче лежать, старался в этом положении оставаться как можно дольше. Как только боль начинала ощущаться вновь, искал новое безболезненное положение. Болезненные ощущения в организме случались и раньше, но болела либо только спина (радикулит, проклятый), либо сердечко билось с отклонениями от нормального ритма (наверное, давление подскочило). Жена тоже на сердечко жаловалась. Давление можно было измерить, для этого существует прибор, который тонометром называется. Только такого прибора в доме не было. Да, и зачем он нужен, если всё равно не знаешь, как поступать при отклонении давления. Таблеток прозапас в семье не держали. А уж, если болезнь за день-другой не проходила, то можно было наведаться в районную больницу. Там врач и назначит лечение.
Боли вроде бы утихли, и Афанасий Михеевич подумал: «Завтра надо в больницу съездить», с тем и заснул. Проснувшись утром, ощущал себя так, будто его сильно били.
– Пожалуй, Танюшка, в больницу надо съездить, показаться врачам. Может быть, таблеток каких-нибудь припишут и полегчает. Если само не пройдёт, хреново так себя чувствовать. Сходи на конный двор, запряги лошадку. Максим не откажет, лошади сейчас есть свободные. Ехать на автобусе не совсем удобно. Автовокзал далеко от больницы, вдруг пешего прострелит по дороге. И когда к врачу попадёшь? Освободишься, а автобус только ушёл.
Татьяна Михайловна подъехала к дому на лошади.
– Собирайся, Афоня, сама тебя отвезу. Вдруг в дороге хуже будет, что будешь делать?
– Нет, оставайся дома. Что уж я, совсем что ли не годный? Доеду.
Выйдя к телеге, Афанасий Михеевич заметил, что в телеге есть и солома и сено.
– Хорошо, что догадалась соломки положить, помягче будет.
– Максим сам положил, когда сказала, что тебе в больницу надо ехать. А для лошади и сенца положил, свеженького.
Ехал Афанасий Михеевич по правой стороне, недавно, только нынешней весной, заасфальтированной дороги. По ровной дороге почти не трясло. «Да, только через тридцать три года после победы сумели дорогу сделать, как положено. А то было, и машины после дождя грязь месили, и на лошади было трудно проехать. Всё заводы строили, а до дорог руки не доходили. А теперь, дорога широкая, ровная. Машины и грузовые и легковые мчат легко и скоро» – думал Афанасий Михеевич.
«Да, болезнь болезнью, а всё-таки жить-то стало много лучше, – переключил седок своё внимание со здоровья на житейские будни. – В селе появились телевизоры, холодильники, не хуже, чем в городе жить стали. Работать стали за зарплату, а не как раньше, за трудодни, за «палочку», как их прозвали в народе. Пенсионеры пенсию получают. Урожай из года в год повышается. В этом году также ожидается хороший урожай. Глянь-ка, слева от дороги качаются колосья поспевающей пшеницы. Волнами взад-вперёд качаются, в солнечном свете переливаются. Красота! Ради этого стоит жить. Тридцать три года прошло, как война закончилась. На ней проклятой, сколько раз сгинуть мог бы. Слава богу, судьба оказалась ко мне благосклонной. Две войны перетерпел. Конечно, я не один такой, многие из одной войны – в другую, более жестокую, из финской, да в Отечественную попали, да не все живыми остались. Слава богу, мне повезло, хоть и был тяжело раненым, долго по госпиталям лечился, но жив остался. А я уже не вспоминаю западный поход, в Западную Белоруссию. Там повоевать мне почти не пришлось».
Рядом с больницей была коновязь, для приезжающих на лошадях. Привязывая лошадь к коновязи, Афанасий Михеевич обратил внимание, что рядом кто-то другой привязывает свою лошадь.
– Это ты? – спросил его тот другой человек.
Афанасий Михеевич посмотрел на мужчину. «Вроде где-то видел, где – не могу вспомнить. Нет, наверное, показалось, я его вижу в первый раз».
– Вы ко мне обратились? Я вас не знаю.
– Вона как! Знаешь, гад. Полицай проклятый. Вспомни, как ты меня расстреливал.
– Мне кажется, что ты сильно пьян или сильно болен, – Афанасий Михеевич подложил к морде лошади сена, распрягать не стал и пошёл в сторону больницы.
– Ты у меня узнаешь, гад! Я те покажу, какой я пьяный, – неслось ему вслед.
В поликлинике при районной больнице шла запись больных к врачам. Очередь была небольшая. Выстояв минут пятнадцать, Афанасий Михеевич доложил о своём самочувствии и болях через окошко девушке, которая оформила карточку на приём к врачу и велела занимать очередь возле третьего кабинета от окна.
Мужчина, который встретился Афанасию Михеевичу у коновязи, подъехал к милиции, и, негромко ругаясь, вошёл во внутрь. Дежурный милиционер спросил его к кому он идёт, и по какому поводу.
– Мне нужен начальник. Там полицай. Я встретил его у больницы. Его надо арестовать.
– Какой полицай? У нас нет никаких полицаев, одни милиционеры и каждый занят своим делом. Уж не пьяный ли ты? Может быть, болен?
– Ты чего мелешь, что я пьяный или больной? Да, желудок болит, поэтому и в больницу приехал. А там встретил полицая, который меня в сорок втором расстреливал.
– Ничем не могу помочь, начальника нет, уехал по сёлам, участковых проверяет.
– Ладно, иди сам арестуй гада.
– Не могу оставить пост. Ты не волнуйся, вот тебе бумага, садись, пиши заявление, я передам его начальнику, как только вернётся.
Мужчина сначала нервничал, ругался, но понял, что ничего этим не добьётся, сел за стол и написал заявление. «Начальнику милиции от жителя села Смородино Локтева М. Н. Меня расстреляли в сорок втором году. Сегодня я возле больницы встретил гада, который меня расстреливал. Его надо арестовать и судить, как предателя Родины. Дежурный отказался это сделать. Боюсь, что гада найти будет трудно, а то и вовсе сбежит, если меня узнал. Где он живёт и как его фамилия, я не знаю. Локтев. 12.6.78».
Дежурный принял заявление. Подумал: «Вот псих».
Афанасий Михеевич принялся у терапевта, рассказал о всех болячках. Женщина-врач очень обходительная, слушала его внимательно, записывая всё в карточку приёма, потом послушала с помощью фонендоскопа и вновь записала что-то в карточку.
– У вас выявляется остеохондроз, его часто принимают за радикулит. Он давно вас мучит?
– Бывают прострелы. Полежишь спокойно, проходят. А тут сразу и прострел, и сердечко, чувствуется, что шалит.
– Скорее всего, вы потянули мышцы. Купите в нашей аптеке разогревающие мази, какие будут. Вот рецепт. Я записала три мази, купите, какая будет. От сердца попьёте парацетамол. Это в другом рецепте. Как принимать лекарства я написала.
– Спасибо, – и Афанасий Михеевич вышел от врача. Возле коновязи отвязал лошадь, заехал в аптеку за лекарствами и поехал домой.
«Что же это был за человек, который меня обзывал? А может быть, и в самом деле это тот, которого пришлось расстреливать по необходимости. Ведь я стрелял в него, так, чтобы только ранить, в надежде, что в ночи сам себя сумеет освободить. Так ведь и было. Остался он живым. Если он довоевал до конца войны и остался жив, я рад за него. Если погиб, то видать судьба у него такая».
…Афанасий Михеевич был призван в РККА в 1937 году, будучи женатым. Дома оставил молодую жену, которая должна родить ему сына или дочь, кого сам не знает, но что он будет скоро отцом, знал. Вскоре получил долгожданное и радостное письмо – родился сын. Назвали Олегом. В письмах своим родителям и родителям Татьяны просил их помогать Танюшке. Служил в ротной, а потом полковой разведке. Служба проходила в основном в учебных операциях по выслеживанию «врага» в малонаселенных районах, поимке и доставке в штаб «языка», добыче нужных сведений. Всё бы так и свелось к учебным занятиям, «играм». Но только пришлось в сентябре тридцать девятого участвовать в польском походе по освобождению западных белорусских земель от польских панов. Правда, за своё недельное пребывание на этих территориях (дошёл до Львова) ни разу не пришлось применить свои знания и опыт разведчика.
Рад был Афанасий, что военная операция завершена, можно готовиться к демобилизации. Но вышло всё по-другому. 30 ноября началась советско-финская военная операция. Военнослужащие действительной службы, которые ожидали демобилизации, задерживались, и были переброшены в район боевых действий на Карельский перешеек. Здесь уже знания и опыт разведчика Афанасию пригодились. За три с половиной месяца пришлось и врага выслеживать, и «языка» доставлять в штаб, и добывать нужные сведения. В апреле сорокового для старшины Матвеева – демобилизация.
Приступил к обыдённой крестьянской жизни. Ходил на колхозную работу, обихаживал свой огород, сажал овощи, сеял хлебные злаки, в основном просо, рассчитывая, что рожь и пшеницу получит из колхозного урожая. Так поступал не только он, молодой хозяин, так поступала его жена, когда он был в армии, так поступали все его соседи. Только бы радоваться налаживающейся жизни, но наступило 22 июня 1941 года. Война!
Война с фашистской Германией для одних была ожидаемой, для других – непредсказуемой. Войну ждали те, кто анализировал поведение фашистской Германии, её фюрера Гитлера: потихоньку забирал капиталистические страны – Чехословакию, Польшу, Францию. Советский Союз был для него вожделенным, политический строй – социалистический, значит, подлежит уничтожению; природные богатства очень велики – нефть, руда, чернозёмы. Значит, надо прибрать к рукам. Человеческие ресурсы также многочисленны, значит, есть дармовая рабочая сила для германской промышленности и сельского хозяйства. Не может не учитывать всё это Гитлер. Когда надо, войну развяжет.
Другие войну не предполагали, потому, что есть государственные договорённости между Германией и СССР о ненападении друг на друга и оказании помощи друг другу, если кто-то нападёт на одну из договаривающихся сторон.
Война всё-таки началась. В Советском Союзе её назвали Отечественной войной, позднее, Великой Отечественной войной. Все советские люди встали на защиту страны. Промышленные предприятия с территорий, которые могут оказаться занятыми врагом, эвакуировались вглубь страны. Там разворачивались строительно-монтажные работы по временным схемам и технологиям. Эвакуированные предприятия вскоре начинали выпускать продукцию. Промышленный и сельскохозяйственный тыл работали под лозунгом: «Всё для фронта, всё для Победы».
Афанасий второй раз уходил из дома в Красную армию. Первый раз для прохождения действительной службы, второй – для защиты Родины от врагов, для защиты своей семьи, своих детей. Уходил одним из первых в селе, зная, что у него скоро будет второй ребёнок. Им будет тоже сын. Назовёт его Танюша Лёшенькой в честь брата Афанасия. Об этом он узнает из её письма.
У военкомата собралось более пятидесяти человек со всего района. Часть мобилизованных отправили на железнодорожную станцию на автомашине, часть – пошли пешком. И уехавших на автомашине, и шедших в пешем строю призванных солдат, сопровождали офицеры запаса, сами мобилизованные на общих основаниях. У них были с собой документы на всех мобилизованных, которых они сопровождали.
Со станции поезд повёз будущих защитников Родины в «телячьем» вагоне. Разумеется, комфорт нулевой, но ехали солдаты, отслужившие в своё время действительную службу в РККА, и ко всему были привыкшие. А во время войны всем было не до комфорта. В других таких же вагонах также ехали защитники Родины с дальних станций.
В Москве на Казанском вокзале всех построили вдоль поезда, на котором прибыли. К поезду подошли несколько человек командиров. Объяснили, что придётся идти в пешем строю до Белорусского вокзала. Там вновь построение, каждый называл свою воинскую специальность, род войск, звание, должность во время действительной службы.
Афанасий Михеевич назвался разведчиком, участвовавшим в финской кампании. Ему было приказано подойти к группе командиров, находившихся в сторонке. Ему было задано несколько вопросов. После ответа командиры посовещались, и один из них приказал встать в строй к уже стоявшим в строю шестерым солдатам. Солдат повели несколькими группами в баню и после не продолжительной помывки всех обмундировали и вновь на Белорусский вокзал, откуда они направлялись на запад в сторону Минска. Семерых разведчиков увели в другом направлении. Но тоже помыли и обмундировали. Они оказались в войсках НКГБ. Старшим группы назначили старшину Матвеева. Разведчикам объяснили, что враг силён и хитёр. Поэтому о нём надо знать всё и перехитрить его. Армейские разведчики, имеющие опыт розыскной работы должны пройти дополнительное обучение и добросовестно выполнить то задание, которое им будет поручено.
В течение трёх дней собралась группа в двадцать человек. Занятия проходили и со всей группой и малыми группами по два – три человека. Занимались ориентированием на местности в любое время суток, изучением рации, приёмам работы с рацией, основам подрывного дела, умению владеть всеми видами оружия. Изучали немецкий язык. Многие понимали, что их готовят для работы в тылу врага, хотя об этом никто из начальства не говорил. Матвеев понял в самом начале, что не всех разведчиков брали в НКГБ. По дороге в Москву узнал у попутчиков, что некоторые, как и он, служили в армейской разведке. Правда, службу проходили в других частях. Знакомых никого не встретил.
Немцы с первых дней войны стали забрасывать на советскую территорию шпионов и диверсантов. Среди них были и немецкие разведчики и диверсанты, и советские предатели, перешедшие на службу врагу. Часто их вылавливали органы НКВД и НКГБ и передавали органам правосудия. Многие из диверсантов соглашались сотрудничать в обмен на жизнь. Их биографии выучивали курсанты, чтобы при необходимости выдавать себя за арестованных диверсантов. Среди диверсантов были немцы, русские, украинцы, белорусы. Большинство арестованных диверсантов шло на сотрудничество.
Афанасий Матвеев получил звание младшего лейтенанта. Ни в НКГБ, ни в НКВД, с которым объединились, зря звания не присваивали. Иногда в разведку в глубокий тыл противника уходили с документами лейтенанта, капитана и с другой фамилией. Так было надо. Армейская разведка глубоко в тыл не заходила. Не далее 10 – 15 километров. Разведуправление НКВД посылало разведчиков на 300 – 400 километров. Матвеев в составе разведгрупп был в глубокой разведке уже три раза. Все три раза разведчики возвращались благополучно. Полученные ими разведданные поступали на фронты. Армейские генералы применяли эти разведданные при организации обороны или наступления.
Однажды в начале мая 1942 года его с документами на имя Иванова Василия Ильича, старшего сержанта Красной армии и его товарища лейтенанта Сергеева Николая Павловича с документами на имя Серёгина Алексея Прохоровича, сержанта Красной армии направили в Белоруссию в Могилёвскую область в район Бобруйска – Осиповичи. Там, как и по всей Белоруссии, было развёрнуто партизанское движение. Командиром отряда, а затем и партизанской бригады был Фёдор Корольков. Разведчики должны были с его помощью попасть на службу к немцам полицаями. Выбросили их с самолёта в Брянском лесу. Соблюдая все необходимые меры предосторожности, они вышли в район действия партизанского отряда Королькова. Были взяты партизанами и доставлены в командирскую землянку. Королькова там, конечно, не было. Показывать его место нахождения никто не собирался.
Лейтенант Сергеев доложил, что у них с напарником очень важное государственное задание.
– Так уж и государственное? – то ли в шутку, то ли с иронией переспросил командир, который вёл допрос.
Сергеев показал пакет, но сказал, что его никто не может вскрывать, кроме Королькова. Как оказалось потом, они были в землянке политрука партизанского отряда.
Разведчикам завязали глаза и провели в землянку Королькова. Командир прочитал содержимое пакета, увидев подпись, понял, что у разведчиков действительно важное задание.
Сергеев доложил Королькову, что они с напарником имеют задание выкрасть коменданта Бобруйска Адольфа Гозмана, палача и убийцу бобруйских евреев и доставить его на «Большую землю», то есть за линию фронта. В Бобруйске было создано два гетто, в которых уничтожали евреев, чуть ли не ежедневно, сотнями. Два гетто были созданы в Могилеве. Уничтожение евреев шло по всей Белоруссии, а также в Украине, Польше, российских оккупированных территориях. Евреев уничтожали по месту жительства, а также вывозили в другие гетто. Немцы считали евреев низшей расой, хотя среди евреев и в Советском Союзе и в Европе были выдающиеся личности.
– Как вы собираетесь это сделать? Если есть какой-то интересный план, то мы можем подключить подпольные группы, действующие в Бобруйске, Могилёве. Они помогут вам добыть нужные сведения о работе комендатуры.
– Мы должны попасть в службу охраны комендатуры, изучить распорядок работы Гозмана, его окружения. При удобном случае его вывезти к партизанам, а затем на «Большую землю».
– Сержантов близко подпускать к Гозману не будут. Для вас надо изготовить документы на имя командиров Красной армии, попавших в окружение. С документами мы поможем. Документы сделают в Могилёве. После этого будем готовить ваш переход к немцам.
– Документы у нас есть. Спрятаны в схроне. Там же спрятана рация.
– Хорошо. Когда будет надо, мы пошлём вместе с вами ребят. Так будет безопаснее.
– Фёдор Семёнович, если, конечно, можно, скажите, что представляет собой ваш отряд.
– Можно, конечно, и сказать. Не каждому мы говорим всё об отряде. Вам я поверил. В отряде есть красноармейцы, отставшие от своих частей. Воюют грамотно. Есть местные жители. Они сами создавали свой отряд. Каждый член отряда друг другу брат или сестра. Женщин в отряде много. Одни пришли всей семьёй, другие попали под подозрение немцам и для них здесь и безопаснее и воюют не хуже мужчин. Есть евреи, которых уничтожают. Беда для них в том, что они поверили в немецкий «дас орднунг», в немецкий порядок. Практически добровольно переместились из своих домов и квартир в гетто, в выделенную часть города для изолированного проживания евреев. Их оттуда вывозят к местам уничтожения, расстрела. И они воспринимают это как должное.
Разведчики с «Большой земли» вместе с выделенными партизанами нашли схрон, достали рацию быстро сообщили о своём положении. Их поведение было одобрено. Несколько раз были на заданиях вместе с партизанами. Участвовали в пуске под откос составов, направляющихся в сторону восточного фронта, в сторону Могилёва. Правда, были они в составе группы охранения. После пуска состава под откос, прикрывали отход группы подрывников. Были составы с живой силой и с техникой. Когда отряд оказывался в безопасности, партизаны шутили о немцах.
– Ехали в Могилёв, попали в могилёк.
Участвовали в налёте партизан на немецкий гарнизон в Осиповичах. При любой партизанской операции разведчики старались запоминать особенности местности, авось пригодится.
Пришло время, когда Сергеев и Матвеев по согласованию с Корольковым, должны были подойти вплотную к Бобруйску в сопровождении группы партизан и там совершить «побег». Партизаны должны были пострелять вслед убегающим, создавая видимость реального побега из партизанской группы. Убегающие отстреливались. И те, и другие стреляли выше голов, чтобы случайно ни кого не ранить. Перестрелку услышали немцы. Беглецов заловили. За партизанами направили погоню. Случилось непоправимое. Один из партизан вывихнул ногу. Бежать вместе с другими не мог. Он сказал другим партизанам, чтобы быстро отходили, он прикроет их отход. Партизаны от погони ушли, боец с вывихнутой ногой был схвачен и доставлен в гарнизонную комендатуру.
В это время в комендатуре допрашивали перебежчиков. Допрашивал лейтенант, переводчиком был капитан, хорошо говоривший по-русски.
– Кто вы такие?
– Командиры Красной армии, нарочно отставшие от отступавших частей. Хотели попасть к вам и вместе с вами освобождать Россию от большевиков. Попали к партизанам и жили у них.
– Разве в Красной армии сержанты – это офицеры?
– Нет. Сержанты – младшие командиры. Мы надели чужую одежду и сказали, что документы потеряли. Нас проверяли и нам поверили.
– Ты кто? – немец показал пальцем на Матвеева.
– Лейтенант Красной армии Куприянов Александр Игнатьевич. Моя семья жила в Рязанской области, в Шацке, была раскулачена и выселена в Сибирь.
– Как стал офицером?
– Я отрёкся от родителей.
Переводчик пояснил немцу, что значит «отрёкся». «Он отказался от родителей».
– Я закончил курсы командиров. Получил воинское звание лейтенант.
– Ты кто? – немец показал на Сергеева.
– Капитан Красной армии Уткин Аркадий Павлович.
– Почему оказался в партизанах?
– Я не смог, нет, я не хотел организовать сопротивление немцам. Обескровленный батальон по численности не более роты начал отступать. Я скрылся и решил дождаться немецкие войска и перейти на вашу сторону. Я сменил одежду, но попал к отставшим от основных сил военным из другой части. Вскоре мы объединились с местными партизанами. Мы понимали, что вырваться из окружения не сможем, а у партизан были запасы продовольствия. Перебежать раньше возможности не было. За нами следили. Сегодня мы решились на побег и сорвали операцию по нападению на комендатуру.
– Почему поздно перешли к нам? Ведь вы отстали от своих полгода назад.
– Я был сильно болен. Товарищ ухаживал за мной, помогал выздороветь. С наступлением тепла, я стал поправляться, ходить и уже меня брали на задания.
Привели партизана.
– Вы его знаете?
Разведчики знали о партизане, что он из военнослужащих, попавших в окружение и приставших к партизанам.
– Мы были в одном отряде, вместе шли на операцию. Когда мы решили оторваться от отряда, он в нас стрелял.
– А вы можете его расстрелять?
Пленники промолчали.
– Иди ты, расстреляй партизана, – немец показал на Матвеева, – Расстреляешь там, где расстреливают юден (евреев).
Афанасий понимал, что если он сейчас проявит жалость, то выдаст себя, сорвёт операцию, и его расстреляют вместе с партизаном, которого спасти практически уже нельзя.
– Давайте оружие – проговорил Афанасий.
Ему дали пистолет, понимая, что из автомата можно стрелять с большего расстояния. Из пистолета стреляют с ближнего расстояния, возможно, глядя в глаза. Может и рука дрогнуть.
Полицаи повели партизана ко рву с телами евреев. Вместе с ними шли Матвеев и Сергеев. Дрогни рука у Матвеева при расстреле партизана, расстрелять его и самого Матвеева придётся Сергееву. Быть может, и Сергеева расстреляют.
Партизана поставили спиной ко рву. Матвеев подошёл к нему близко на столько, что заметил в его глазах презрение к Матвееву и услышал единственное слово: «Гад!».
Матвеев стрелял прицельно, в мякоть между левой рукой и грудной клеткой. Он понимал, что от шока партизан свалится в ров. Кровяное пятно на гимнастерке в области сердца будет говорить о том, что смерть расстрелянного наступила мгновенно. Прогремел выстрел, партизан свалился в ров. Кровавое пятно на гимнастёрке в области сердца было убедительным, что расстрел состоялся.
У Матвеева пистолет забрали. В комендатуре продолжился допрос.
– Чем вы можете быть полезными для немецкой армии?
– Будем служить в любой должности.
– Хорошо! Заберите их.
Разведчиков поместили в отдельной комнатке, заперев её.
– Ложимся спать. Силы надо беречь. Что ещё завтра нам преподнесут?
Наутро им объявили, что их могут взять полицаями в комендатуру. Если будут служить хорошо, то присвоят командирские звания. Какие звания, будет зависеть от их заслуг. Переводчик сказал о себе:
– Я, вот, капитан, ненавижу большевиков, из-за них пришлось ещё в детстве покинуть Родину, жить на чужбине.
Матвеев про себя подумал: «Ага, капитан, а перед немцем-лейтенантом лебезишь».
В течение дня полицаи во время облавы захватили нескольких евреев, которых расстреливали там же, где вчера расстреляли партизана. Только расстрелянного партизана в верхнем ряду не обнаружили. Вероятно, другие партизаны его тайком выкрали, чтобы похоронить, как положено, так было не впервой. Вчера ров не засыпали, знали, что и на сегодня будут расстрелы.
Только партизана никто не выкрадывал. Очнувшись, уже глубокой ночью, партизан почувствовал боль в руке, плече, вспомнил, как его расстреливали. Ныла вывихнутая нога. Тихо выбрался изо рва и, соблюдая осторожность, ушёл к лесу. В лесу немного отдохнул. Трудно было идти с больными ногой и рукой. Уже днём партизан вышел на знакомую территорию, встретил дежурного партизана, которого знал и рассказал ему о своём расстреле. Дежурный свистнул. На свист пришёл еще один партизан, проводил раненого в медицинскую землянку. Доктор рывком вправил вывихнутую ногу, обработал рану на руке и сказал:
– Либо стрелок никудышный, почти промахнулся, что очень трудно сделать с близкого расстояния, либо замечательный стрелок, стрелял, чтобы вызвать шок, но не убивал.
Доложили командиру, который отправлял отряд на задание, зная, что разведчики должны остаться в Бобруйске, для выполнения важного задания. Остальные партизаны о их задании ничего не знали. Знали, что двое из отряда должны остаться в Бобруйске, когда будут отрываться от отряда, по ним надо стрелять, не задевая их.
Командир спросил доктора, опасная ли для жизни рана.
– Жить будет, и ещё не раз будет участвовать в партизанских вылазках.
– Ну, и добре.
Корольков и командиры, которые были посвящены в задание, считали, что Матвеев поступил правильно. Иначе сорвал бы задание, и сам бы был расстрелян. Стрелял он, так как, наверное, учат разведчиков. Раненому решили ничего не говорить, скажут, когда будет выполнено задание.
Среди полицаев были русские эмигранты, прибывавшие вместе с немцами на захваченную территорию; честные люди, относящиеся к работе в полиции, как к работе в довоенной милиции; подпольщики, поступавшие в полицию по заданию советских органов; противники советской власти, стремящиеся отомстить за прошлые обиды; военнопленные, находившиеся в концлагерях и пошедшие в услужение к немцам, чтобы вырваться из концлагерей; люди, хотевшие безбедно жить при новой власти, грабить местное население; мобилизованные в полицию под страхом попасть в концлагерь или отправки в Германию. Полицаями становились местные жители и военнослужащие Красной армии, отставшие от основных войск при отступлении и окружении.
Аркадий и Александр, как их называли полицаи, пытались знакомиться с другими полицаями, разговорить их. Некоторые от знакомства уклонялись, надо, мол, присмотреться к новичкам, другие разговаривали охотно. Они знали, что в народе их презирают, знакомились с новичками, считая, что не они одни такие, народом проклятые, другие тоже не лучше.
Целый месяц подбирались разведчики к Гозману. Знакомились с полицаями, которые часто сопровождают его, с приближёнными к нему офицерами. Даже сами сопровождали его в поездках по округе. И вдруг как гром среди ясного неба: Гозман получил новое назначение в какой-то российский оккупированный город. Приготовился к отъезду очень быстро и в сопровождении мощной охраны выехал поездом до Гомеля. Дальнейший его путь был разведчикам не известен. Сергеев и Матвеев не знали, что им делать. Разыскивать Гозмана или возвращаться, не выполнив задания.
Вместо Гозмана на должность коменданта Бобруйска прибыл майор службы безопасности Шукерт. Полицаи о нём ничего не знали, в Бобруйске ничем себя особенно запятнать не успел. Сергеев и Матвеев решили «служить» и дальше, пока появится какая-то ясность.
Недели через две к Шукерту по пути на Восточный фронт заехал штандартенфюрер (полковник). Хозяин угощал гостя в ресторане. За полночь гость всполошился и решил ехать в автомобиле до Рославля, где служит его друг. У него он отдохнёт пару дней, а дальше – на фронт на московском направлении. Шукерт предлагал гостю выспаться в гостинице.
– В дороге высплюсь. Не буду терять время. Дорогой друг, с учётом ночного времени добавь к моим двух мотоциклистов сопровождения.
В охране ресторана были Сергеев с Матвеевым. Ночное сопровождение их мало прельщало. Но, заметив, что офицер-порученец полковника вынес солидный портфель и положил его в автомобиль. Сергеев догадался, что в портфеле документы.
– Смотри, доки! – показал Сергеев Матвееву на портфель.
Офицер службы безопасности приказал Сергееву и Матвееву сопровождать BMW полковника. В Рославле отоспитесь, иначе заснёте за рулём. Машина в сопровождении шести мотоциклистов тронулась в путь. Два мотоциклиста ехали впереди легковушки, два по бокам, Сергеев и Матвеев – сзади. Полковник вскоре заснул. Офицер-порученец бодрствовал. Скоро машина должна была выехать из зоны партизанского отряда, в котором были Сергеев и Матвеев до их «побега» в Бобруйск. Сергеев и Матвеев не сговариваясь, сняли автоматы и очередями полосонули по едущим впереди мотоциклистам. Офицер-порученец стал отстреливаться из машины. Пришлось стрелять по машине. Открыв дверку, вывалился водитель. Перестал стрелять офицер. Матвеев рывком открыл дверцу с правой стороны, вывалился офицер. Полковник был ранен, в живот. Спящий, он, наверное, так и не понял, что же произошло. Рана была сильно кровоточащей.
– Надо бы его взять в Москву. Там бы он разговорился. Вдруг какие-то секреты знает, а документы могут и не заинтересовать командование? Только мы его даже до лагеря не донесём. Как же быть? Матвеев стрельнул в истекающего кровью немца.
Утром ребята доложили Королькову о своей «службе» немцам. Показали портфель.
– Надеемся, что там ценные документы.
Открывать не стали.
Матвеев с извинением доложил Королькову, что был вынужден расстрелять партизана, который сопровождал их с Сергеевым в Бобруйск. Рассказал всё, как было.
– Не беспокойся. Жив остался наш Михаил. Сейчас он на задании. Я теперь расскажу ему всё после возвращения с задания.
Сергеев и Матвеев достали рацию, сообщили, что Гозмана взять не смогли, но везут портфель с документами, армейского полковника. Документы везут в Москву.
– Будем выходить к брянским партизанам. Есть ли туда самолёты с «Большой земли?».
– Самолёт будет. Рацию оставьте Королькову, пригодится. Мы сообщим ему, как поддерживать связь с Центральным штабом партизанского движения. До встречи.
Ребята передали рацию Королькову. Показали радисту, как ей пользоваться. На что он сказал, что ему эта рация знакома. И пошли отдохнуть перед дальней дорогой.
К брянским партизанам добрались без особых приключений, старались близко к дорогам не выходить, можно нарваться на немцев. Густая листва скрывала их от проезжающих по своим делам немцев, полицаев. Самолёт доставил их в Москву.
Доложили начальнику отдела о возвращении с задания и передали портфель.
– Мы его не открывали, но надеемся, что там документы, которые могут быть полезными.
– Ладно, посмотрим.
Документы оказались весьма полезными. Они раскрывали план наступления на Москву, и укрепления обороны, в случае, если наступление сорвётся. Немцы в сорок первом году активно наступали на московском направлении. В начале декабря их наступление было остановлено, началось контрнаступление советских войск. Общее наступление советских войск продолжалось до средины апреля. Войска обеих сторон стали в оборону. И вот немцы замышляют наступление. Его надо предупредить. Документы были переданы в Генштаб. Разведчики получили благодарность.
Однажды при возвращении с очередного задания, Матвеев нарвался на мину. Получил тяжёлое ранение в бок, руку и ягодицу левой ноги. Было несколько операций, лечение было трудным и долгим. Лежал в госпитале в Ярославле, во Владимире, а под конец лечения оказался в Москве. Настала пора выписки.
К выписке прибыл в госпиталь начальник отдела, с которым пришлось работать в сложное время с офицером отдела, которого Матвеев не знал.
Начальник поздравил Афанасия Михеевича с выздоровлением. Вручил орден «Красной звезды» и пожелал счастливо жить и трудиться по мере возможности.
– Списывают тебя, Афанасий Михеевич, подчистую. Поезжай к семье. За время лечения писал домой? Знают о твоём состоянии в семье, в твоём родном селе?
– Нет, не писал. Боялся обнадёжить. Напишу, что всё хорошо, а у самого жизнь была на волоске. Обнадёжишь, а домой не возвратишься – семейная драма будет.
– Теперь возвращайся и забудь, где ты служил, чем на войне занимался. Мы с тобой люди засекреченные, – заулыбался начальник – понял?
– Так точно.
Начальник отдела обнял Афанасия Михеевича и поцеловал в щёку, так как делал, когда провожал за линию фронта.
– Ну, что ж, будь здрав!
Целый день провёл Афанасий Михеевич в Москве. Купил подарков детям и племянникам, жене и родителям. В родное село прибыл в апреле 1945 года. Ещё полыхала по земле война. Только теперь её всполохи были уже не на нашей территории. Наши войска прошли пол-Европы, бьются в Германии. Советские люди стали чувствовать облегчение. Вот в родном колхозе готовятся к севу. Дома встретила Танюшка, повисла на шее, целует и плачет от радости. С обидой спрашивает, почему писем не писал.
– Не мог, Танюшка. Воевал, был ранен, лечился, теперь списали меня из армии. Буду дома работать.
Вслед за матерью виснут сыновья. Подросший Олег, осенью пойдёт в школу и не знакомый сынок Лёшенька, которого видит в первый раз.
– Папанька, наш папанька приехал. Как мы тебя ждали!
Афанасий целует детей, прижимает к груди, чувствует, что роднее их никого нет. Берёт свой вещевой мешок, достаёт из него подарки. Татьяна догадалась послать соседскую девочку к родителям Афанасия и своим. Пришли родители и снова мать виснет на шее, плачет. Бога благодарит, что привёл сынка живого встретить. Отец степенно пожал руку и обнял сына. Из глаз тоже готова слеза сорваться. Только мужская гордость не позволяет нюни распускать.
Два дня походил Афанасий по дому, по двору. Где досочку прибьёт, где забор подправит, в порядок приводил своё подворье. На третий день пришла к нему председатель колхоза Мария Николаевна Смирнова. Когда уходил на войну, она была колхозницей, вместе с его Татьяной на работу ходила. Председателем стала, когда принесли повестку её мужу, председателю колхоза. Позвонил он в райком партии, в райисполком. Спрашивал:
– Кому передавать дела колхозные, печать, чтобы на документы ставить?
Ему резонно ответили:
– Должность твоя выборная. Надо собрать собрание и вместо тебя избрать другого председателя. Ему все дела и передашь. Твои специалисты, мужчины, раньше тебя на фронт ушли. Кто из мужчин ещё остался, уйдут в скором времени. Избирать надо женщину, толковую, болеющую душой за колхоз, за общее дело. Думаем, что подойдёт ваша супруга. Надёжнее её сейчас никого в селе не осталось.
На проводы председателя колхоза прибыл председатель райисполкома и убедил Марию Николаевну возглавить колхоз.
Мария Николаевна поздравила Афанасия Михеевича с возвращением на родину: в родной дом, в родной колхоз, в родное село.
– Знаешь, Афанасий, ты уж извини, я по старинке, по привычке обращаюсь. Я теперь в колхозе председатель. Закрутилась совсем. Работников нет, помощников нет. Как дальше работать? Всё ждала, вот будут мужики с войны приходить, освобожусь я от тяжкого бремени. Многие наши мужики совсем не вернутся, вместо себя похоронки прислали. Некоторые раньше тебя пришли с войны. Только к работе пока не годные. Ты уж, это, давай поскорее выходи на работу.
– Мария Николаевна, или надо по привычке называть? Так, вот, Мария Николаевна, я ещё не долечился. Выписали меня из госпиталя по моей просьбе. Надоело мотаться по госпиталям. Просился на фронт. Только списали меня подчистую. Сказали, месяца два-три придётся дома лечиться, больницу посещать. Вот документы.
– Спрячь свои документы. Верю, не с курорта вернулся. А я видела, как ты с большака домой шагал. Да, прихрамывал, заметно. Я подумала, что из-за ранения тебя совсем отпустили. А ещё подумала, что появился в колхозе работник. На какой работе, представить не могла. Везде нужны рабочие руки. Слушай, давай ко мне помощником. Я весь день мотаюсь. То в поле, на фермы, в район. А народ ждёт меня в правлении. Кому-то надо помочь, выписать соломы, изба раскрыта. Кому-то нужна лошадка, больного человека в больницу отвезти. Решать эти вопросы некогда. Выходи, пожалуйста. Я буду вне правления руководить, а ты в правлении мне помогать. Будет тебе не под силу, не будешь выходить на работу. Ты подумай, без дела сидеть дома ещё хуже, чем в госпитале. Там хоть всё по расписанию: осмотры, уколы, таблетки, обеды и ужины. Дома, когда все заняты делом, а ты один неприкаянный – жуть.
Афанасий Михеевич «полечился» дома с неделю, истосковался весь от одиночества и пришёл в правление. Мария Николаевна ввела его в курс дела. Просила решать посильные вопросы. Дело стало получаться, и он стал ощущать себя нужным человеком.
9 мая объявили о Победе. Радио в селе не было. Прискакал гонец из района, сообщил о Великой Победе. Народ стал собираться возле сельского совета. Мария Николаевна заревновала.
– С просьбами идут в правление колхоза, а с радостью – в сельский совет.
– Мария Николаевна, туда пришли мужчины, возвратившиеся с войны до её окончания, по ранению, по болезни, не годные к дальнейшей службе. А уходили они на войну от сельсовета.
Погуляли мужики, вспомнили тех, о ком пришли похоронки, пожелали скорого возвращения тем, кто в семье считался живым. Повопили на этом празднике вдовы и матери, чьи мужья и сыновья никогда не вернутся. И вновь трудовые будни.
Афанасий Михеевич работал и завхозом, и бригадиром, и на разных работах. Везде к нему относились с уважением.
И вот достиг он пенсионного возраста. Татьяна Михайловна уже три года на пенсии, но ещё ходит на работу, как и раньше. И колхозу помощь, и для семьи дополнительный заработок.
Возвращаясь из больницы, Афанасий Михеевич всю дорогу думал о мужчине, который назвал его гадом. Вроде ни с кем его дорожки не пересекались, так, чтобы ненависть оставалась надолго.
Дома рассказал Татьяне Михайловне о посещении больницы, какие таблетки и натирания ему выписали. Попросил к обеду самогона, чего раньше за ним не было. Пообедав, опять стал вспоминать бобруйскую историю.
Память возвращала его к расстрелу партизана в Бобруйске. Ведь стрелял он в партизана, в своего товарища по необходимости. Поступи по-другому, задание провалилось бы. А он и тогда меня назвал гадом. Неужели Фёдор Степанович Корольков, командир отряда бобруйских партизан, не сказал тогда партизану, которого назвал Михаилом, что я стрелял для того, чтобы вызвать шок, чтобы он упал в ров, а после бы выбрался и ушёл. Ведь так всё и было. Может, ему и сказали, а он сам всё запамятовал. Вот ведь как в жизни бывает. Стрелял в партизана, своего товарища, с которым вместе ходили на задание, а он, оказывается, был мне земляком. Из одного района. Тридцать шесть лет он считает меня гадом. Рассказывает всем, что на войне были и герои, и предатели, которые служили немцам. Вот он был, конечно, герой. Попал в окружение, но служить немцам не пошёл, а стал партизаном. Вместе с другими партизанами вредили немцам.
Афанасий Михеевич стал смурным, задумчивым, замкнутым. Мало разговаривал с людьми. Часто стал прикладываться к рюмке
Начальник милиции получил от дежурного заявление Локтева М.Н. из села Смородино. Позвонил в Смородинский сельский совет, поинтересовался, кто такой Локтев М.Н.
– Наверное, Михаил Николаевич. А что случилось?
– Оставил заявление на моё имя, что встретил полицая, который его расстреливал. Вам что-нибудь известно об этом?
– Как-то на празднике Дня Победы, он рассказывал фронтовикам, что был в партизанском отряде в Белоруссии. Однажды его схватили немцы, и повели на расстрел. Расстреливал его наш русский, который даже был в партизанах, а потом перешёл к немцам. Только он его ранил, а Локтев ночью с места расстрела скрылся и снова ушёл к партизанам. Когда Белоруссию освободили, он воевал в армейских частях и дошёл до Берлина. Имеет награды.
– Хорошо. Спасибо.
Начальник милиции Павел Ефимович Кротков послал оперативника в поликлинику при районной больнице выявить всех мужчин из района, кто принимался 12 июня. Оказалось, принималось восемь мужчин из района и 26 из райцентра. Из восьми только двое были на лошадях. Локтев из Смородина и Матвеев из Веденяпина. С обоими начальник милиции решил поговорить сам, отдельно, по очереди. Возможно, и правда, скрывается в районе фашистский прихвостень. Правда, за давностью его всё равно наказать уже не представляется возможным. С другой стороны, нельзя обидеть человека, вдруг это наговор. Павел Ефимович побывал и в Смородино и в Веденяпине.
Локтев рассказал то, что и было написано в заявлении.
– Вы, Михаил Николаевич, чётко представляете, что с такого расстояния можно промахнуться и оставить вас живым?
– Скорее всего, он нервничал и поэтому не попал в сердце.
Афанасий Михеевич рассказал свою версию расстрела.
– Мы вдвоём были направлены к бобруйским партизанам, чтобы с их помощью вывезти в Москву палача и убийцу бобруйских евреев Гозмана. Для этого надо было попасть в окружение Гозмана, хотя бы в качестве полицаев. Нам помогал командир партизанского отряда Фёдор Степанович Корольков, будущий командир партизанской бригады. Нас сопровождала группа партизан. Мы оторвались от них, они постреляли вслед нам, создавая видимость нашего побега. Когда нас допрашивали, привели партизана, одного из тех, кто нас провожал. Он хромал. Меня заставили его расстрелять. Если бы я отказался, расстреляли бы и его и нас с напарником. Я специально стрелял в подмышечную мякоть. Был риск попасть в лопатку. Это тоже не смертельно, но могла потребоваться операция. Но лопатку я не зацепил. От шока партизан свалился в ров, была видна окровавленная гимнастёрка с левой стороны, в области сердца. Ночью он очухался и ушёл, на что я и рассчитывал. Гозмана перевели в другой город. Наше задание было почти сорвано. Но в Бобруйск прибыл немецкий полковник с важными, как оказалось, документами. Портфель с документами мы доставили в Москву. Я не знаю, как им распорядились. Нам с напарником объявили благодарность.
– Чем вы можете подтвердить ваши слова?
– Павел Ефимович, служба моя была секретной. У меня даже в военном билете указана незнакомая мне войсковая часть. Когда меня списали со службы, велели всё забыть. Поэтому я не знаю, как мне доказывать свою невиновность. Вот мои награды, документы к ним.
– Хорошо.
Оставшись один, Афанасий Михеевич выпил полстакана самогона, и снова полезли мысли: «Меня считают пособником немцам, предателем, который расстреливал своих же граждан. От этого ничем не отмоешься».
С этих пор Афанасий Михеевич часто стал прикладываться к стакану. Пил до забытья. Когда наступало просветление разума, опять донимали думы о том, что его могут считать предателем, полицаем, пособником оккупантам.
Начальник милиции Павел Ефимович Кротков, будучи в областном центре, зашёл к начальнику Управления КГБ и попросил навести справки о Матвееве Афанасии Михеевиче, якобы служившем в годы войны в Разведуправлении НКВД. Рассказал ему суть дела. Через некоторое время был звонок из Управления КГБ.
– Ваш Матвеев воевал достойно. Из Бобруйска доставил портфель с важными документами. Неоднократно награждался. О подробностях расстрела сказать ничего не могу. Вероятно, он докладывал об этом начальству, только документа у меня нет.
Кротков понял, что Матвеев был действительно разведчиком и, возможно, что расстрел Локтева, был неотвратимо обоснованным. Решил, что надо усадить у себя в кабинете и Локтева и Матвеева. Пусть знакомятся заново и дальше живут дружно, как однополчане.
Кротков заехал в дом Матвеева. Услышал там плач и увидел снятого из петли Афанасия Михеевича. Ему показали записку: «Я не виноват. Но мучает совесть. Так жить не хочу».

ЩЕРБАКОВУ Евгению Федоровичу – 75

.
Он родился 15 мая 1939г. в с. Потодеево Наровчатского района Пензенской области. Учился в Потодеевской семилетней школе (1946- 1953гг). В комсомол был принят в 6-ом классе до достижения 14 лет, положенных по Уставу и уже в 7-ом классе был избран секретарём комсомольской организации школы. В каникулярное время постоянно был среди работавщих в лугах, в поле, помогал пожилому колхознику подвозить воду для работающих колхозников. А с 4-го по 7-ой класс уже зарабатывал трудодни вместе с одноклассниками. Правда, он был самым младшим в классе.Окончил Беднодемьяновский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства в 1957 году. Стал первым специалистом – электриком в родном селе.

Работал мастером производственного обучения в Государственном техническом училище в г.Каменке Пензенской области, где осуществлялась подготовка электромехаников сельской электрификации (1957-1960гг). Выпускники работали мастерами в Пензенском управлении «Сельэлектро», Пензенском управлении» треста «Волгоэлектромонтаж», электромеханиками в своих хозяйствах.

В 1960 – 1964 гг. работал в должности главного энергетика строительного треста «Цемстрой». С участием Евгения Фёдоровича строились предприятия строительной индустрии, жильё и объекты социально-культурного назначения. Строительство осуществлялось на голом поле недалеко от г. Ульяновска. Был построен молодёжный город, который назвали Новоульяновск. Комсомольцы построили гигант цементной промышленности – Ульяновский цементный завод и предприятия – спутники заводы железобетонных конструкций, мягкой кровли, шиферный. В 1962-1964 гг. был начальником штаба комсомольской ударной стройки. За пуск УЦЗ награжден Знаком «Отличник социалистического соревнования РСФСР».

Работал начальником лаборатории электрических аппаратов на заводе низковольтных аппаратов «Контактор» в г.Ульяновске. Строительство и наладка уникального оборудования лабораторно-исследовательского комплекса осуществлялись при участии Щербакова Е.Ф. Написана книга «Испытания электрических аппаратов» (1985г), которая стала в СССР первой книгой, посвященной испытаниям электрических аппаратов.

Кандидат технических наук. Диссертацию защитил в 1982 году в Московском энергетическом институте (МЭИ). Исследовал перенос мощности в трехфазных цепях с токоведущими элементами малых размеров, физические процессы в электрических аппаратах, режимы в системах электроснабжения. Автор 32 изобретений и более 140 опубликованных научных работ.

Работал заведующим конструкторским отделом электрических аппаратов в Ульяновском отделении ВНИИэлектроаппарат, которое было создано на базе лабораторно-исследовательского комплекса. В отделе разработаны автоматические выключатели на токи 1000-1600 А, применяемые на подстанциях промышленных предприятий и других объектов. Выключатели разрабатывались а рамках перспективной серии на токи от 10 до 1600 А в странах, входящих в Интерэлектро. Разработан автоматический выключатель с симметричным расположением полюсов с минимальными потерями мощности, электродинамические и управляемые предохранители. Осуществлял руководство разработкой многоамперных разъединителей до 100 кА. Изобретатель СССР.

В 1984-1992 гг. преподавал в политехническом институте и техникуме железнодорожного транспорта (1992-2007гг), работая в должности заместителя директора по научно-методической работе в Ульяновском техникуме железнодорожного транспорта. Написаны учебники и учебные пособия (в соавторстве) для подготовки специалистов с высшим и средним профессиональным образованием: «Испытания электрических аппаратов (1985), «Электрические аппараты» (2005, 2007), «Электроснабжение и электропотребление на предприятиях» (2007), «Электроснабжение промышленных предприятий» (2008), «Электроснабжение и электропотребление в строительстве» (2010). Учебные пособия изданы в издательствах Москвы, Санкт-Петербурга и Ульяновска. Издано учебно-методическое пособие для преподавателей, повышающих образование: «Организационные формы обучения в образовательном учреждении среднего профессионального образования» (2005).

Евгений Фёдорович заместитель председателя Союза русских писателей(Ульяновск). Издал сборник повестей «Отчий дом» (2006), сборник рассказов «Между лесом и полями» (2008), сборник стихов «Судьба» (2008), роман «Семья» (2010). Рассказы печатались в журнале «Литературный Ульяновск», альманахе «Гончаровская беседка», периодических изданиях, в газете «Родной край» Наровчатского землячества. На сборник стихов дал рецензию наровчатский поэт Поляков В.А.

Активно сотрудничал, как публицист, в газете «Ульяновская правда» (1997–2002). Постоянно занимался общественной работой. Издана книга «Общество и государство» (2007). Второе издание книги подготовлено в 2013 году. Написана книга «Русь моя, Великая Россия»

В 2011г. организовал и возглавил Ульяновскую региональную общественную организацию поддержки детей Великой Отечественной войны «Дети войны». Постоянно занимается поддержкой детей войны (рождённые в 1928 – 1945 гг.) и популяризацией их деятельности. Организованы и проведены выставки «Вклад детей войны в развитие науки и техники» и «Вклад детей войны в культуру Ульяновской области»

СОЮЗ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ, УЛЬЯНОВСК